Яков Сегель

Старое кино

В двух первых лентах, которые Яков Сегель сделал со своим сокурсником Львом Кулиджановым – и в неудачной ("Это начиналось так"), и в прекрасной ("Дом, в котором я живу"), – намерения режиссёра были обозначены откровенно, а потому уязвимо. Редкий критик не соблазнился поучить авторов немеркнущим идеям социалистического реализма. Теперь Сегель снимал фильм один. Он назвал его "Первый день мира", но смерть так и не ушла из кадра.

Снимали кино про войну. В тот год с Отечественной минуло меньше лет, чем сегодня с афганской. Снимали, конечно, в Риге: летом 1958-го разрушенные войной европейские города принято было снимать в Калининграде, а те, которым повезло уцелеть, в Риге.

Тихий тупичок у республиканской филармонии. На ведомственном Доме культуры свежая табличка "Комендатура города" и четыре флага: красный, трёхцветный, звёздно-полосатый и неописуемый. 9 мая 1945 года – союзники дают бал в честь победы, и бравурная музыка льётся из распахнутых стрельчатых окон старинного здания.

Для этих двоих звучит иная музыка. Они встретились в первый день мира. Незамысловатый диалог:

ОНА. Вы давно его знаете?

ОН. Мальчишками в одном доме жили.

ОНА. Друзья детства?

ОН. Родители наши дружили, а мы больше дрались.

– Стоп! – с досадой произносит режиссёр. – Начнём сначала.

Они готовы начать сначала. Их герои решили никогда не расставаться. Но лейтенанта Платонова уже убили, его убили утром, 10 мая, а этот эпизод снимали раньше, в Калининграде. Режиссёр хорошо помнил, как это бывало – не в кино. Он лет на десять постарше своих актёров – это немного, но он старше их на войну.

Перед войной московский школьник Яша Сегель стал кумиром советских подростков. Он сыграл Роберта в "Детях капитана Гранта" – лихо взлетал по вантам к салингу, распевая песню про весёлый ветер, а мальчишки, подражая ему, карабкались на деревья и пели ту же беспечную песенку.

Они вместе ушли на войну. Но Яше Сегелю повезло вернуться. Потом ему, уже Якову Сегелю, ещё раз повезло – он закончил киноинститут аккурат к "оттепели": так называли в начале второй половины прошлого века период надежд, оказавшийся немногим длиннее предсмертного крика. Но именно тогда ворвались в кино молодые режиссёры, прошедшие войну, – В. Ордынский, М. Хуциев, А. Алов, В. Наумов, Т. Абуладзе, Г. Чухрай, С. Ростоцкий, И. Таланкин, Г. Данелия, Л. Кулиджанов, Я. Сегель... Они по-разному видели решение задачи, но она была у них одна: развенчать, сделать невозможным возвращение официозного, помпезного, холодного кинематографа. Они ещё были далеки от того, чтобы столкнуть государство и личность, но уже успели сделать многое, чтобы выделить человека из безличного статистического ряда.

В двух первых лентах, которые Яков Сегель сделал со своим сокурсником Львом Кулиджановым – и в неудачной ("Это начиналось так"), и в прекрасной ("Дом, в котором я живу"), – намерения режиссёра были обозначены откровенно, а потому уязвимо. Редкий критик не соблазнился поучить авторов немеркнущим идеям социалистического реализма. Теперь Сегель снимал фильм один. Он назвал его "Первый день мира", но смерть так и не ушла из кадра.

Вот за это – за то, что кинорежиссёр "лишил людей радости светлого победного дня" (этот упрёк в незатейливых вариациях кочевал из рецензии в рецензию), – "Первый день мира" едва не превратился для Сегеля в последний день Помпеи.

Пока он не знает об этом. Ещё продолжается работа над фильмом. Ночь незаметно перешла в утро, и надо снимать эпизод, с которого фильм начнётся. Знаменитый Домский собор превращён просто в старинный собор в немецком городке без названия, он ощетинился стволами "шмайсеров". Молоденького лейтенанта Платонова, парламентёра, попытаются убить на соборной площади, смертный час его близок, но ещё не настал. Солнечный свет пал на площадь, и тени домов разделили её надвое; камера установлена на балконе, нависающем над площадью, режиссёр смотрит в видоискатель и не знает, что за этот блестящий кадр его обвинят в формализме.

Я тоже ещё не знаю об этом. Мне 19, это мой первый репортаж о съёмках фильма, и мне нравится всё: громада Домского собора, брусчатка соборной площади, разделённой тенью надвое, и уверенный в себе режиссёр, стоящий на балконе, как полководец на холме перед атакой.

Но он замечает на площади какой-то непорядок. Стайка голубей деловито ковыряется в швах брусчатки. Один далеко в стороне, повернувшись унылым хвостом к собратьям. Режиссёр берёт в руки мегафон. Сегель ещё не знает, что большую часть оставшейся жизни он потратит на объяснения с официальными критиками и киночиновниками. Но в этот утренний миг он всесилен. Он говорит в мегафон:

– Голубь справа! Повернитесь и подойдите ближе!

Одинокий голубь поднял голову, повернулся и послушно скакнул вперёд.

– Начали! – сказал режиссёр. – Мотор!