Вячеслав Никонов

Вячеслав Никонов: «Для меня Молотов был не членом Политбюро, а просто дедом»

Доктор исторических наук. Входил в команду Горбачева, был депутатом Госдумы. Теперь — президент фонда «Политика».

Вячеслав Алексеевич, несколько слов о себе, об образовании, карьере.

— Я окончил исторический факультет МГУ, доктор исторических наук. Входил в команду Горбачева, был депутатом Госдумы. Теперь — президент фонда «Политика».

Вы в Думе были, по-моему, всего один срок. Обычно оттуда добровольно не уходят…

— В Думу я прошел по партийному, я бы сказал, неправильному списку — от партии Шахрая «Единство и согласие». Поэтому через два года ушел оттуда.

Но сейчас вы довольно известный человек, могли бы самостоятельно пройти в Думу, вне всяких списков.

— У меня нет желания повторять опыт сидения в Думе. Два года, проведенные там, способствовали только моей деквалификации. Для того, чтобы быть депутатом Российской Госдумы, вовсе не обязательно быть доктором наук. Лучше даже не быть им (смеется).

Какова главная задача вашего фонда?

— Основная его задача, как и задача всех фондов, — сделать мир более совершенным, обеспечив при этом приличную жизнь своим сотрудникам.

Откуда ваш фонд берет средства для существования?

— Он поддерживается российскими компаниями. Кроме того, мои сотрудники зарабатывают деньги, участвуя в разного рода проектах, мы, в частности, готовим избирательные кампании, имеются какие-то лоббистские проекты и так далее.

Прожиточный минимум в России в настоящее время около 2000 рублей. Ваши сотрудники его имеют?

— Уверяю вас, — мои сотрудники, а их около 15 человек, — имеют гораздо больше прожиточного минимума.

Понятно. Где территориально расположен ваш фонд?

— В здании бывшего ЦК комсомола, там сидит сейчас с десяток общественных организаций. Здание принадлежит мэрии Москвы.

Я думаю, вы согласитесь, что в демократическом государстве у власти должна быть конструктивная оппозиция. Есть ли такая сейчас в России?

— Согласен с вами, и оппозиция у власти есть — это компартия. Насколько она конструктивна — трудно сказать, и когда она была более конструктивна — сейчас или при Ельцине. Во всяком случае, сейчас она меньше мешает. В 90-е годы Дума, и оппозиция в ней, преобладали над Кремлем, не давая принять ни одного жизненно важного закона, сейчас Дума и Кремль могут работать вместе.

Вы не назвали партию Жириновского, Вячеслав Алексеевич…

— ЛДПР никогда не была оппозиционной партией, а была партией конъюнктурной. Делая вид, что она в оппозиции к власти, партия Жириновского приносила власти большую пользу: это псевдонационалистическая организация, и она препятствовала появлению на политической арене сильной националистической партии.

Не прекратит ли создание партии власти «Единая Россия» в ближайшем будущем существование любых оппозиционных партий в России?

— Такого, конечно, не будет. Пока что «Единая Россия» работает над тем, чтобы опередить коммунистов на будущих парламентских выборах. У коммунистов рейтинг выше: 30 и 20% соответственно, к выборам рейтинги могут измениться. Надеюсь, «Единая Россия» когда-нибудь станет правящей партией, тогда в России будет партийная демократия. А сейчас, к сожалению, у нас нет партийной власти вообще, как нет и правящей партии.

А какая же партия станет в оппозицию к правящей и будет способна отстранить ее от власти?

— Одной оппозиционной партии не будет. Обычно количество оппозиционных партий определяется характером избирательной системы и временем. Россия по характеру избирательной системы больше похожа на Германию: две-три крошечные партии наряду с двумя основными. Какая партия будет основным оппозиционером «Единой России», способной сменить ее у власти, пока трудно сказать.

Перейдем к международным делам. Каковы, на ваш взгляд, отношения наших стран, Америки и России?

— Безусловно, война в Ираке нанесла этим отношениям значительный ущерб. Он определяется очень жесткой позицией, занятой Россией, по отношению к этой войне. Я бы предпочел, чтобы эта позиция была ближе, скажем, к китайской, которая осудила войну, но не так жестко. Моя нынешняя поездка в США настроила меня скорее на оптимистический лад: наши отношения будут развиваться, с обеих сторон есть желание преодолевать разногласия, поэтому я считаю, что [в ближайшем будущем] мы станем свидетелями определенного улучшения наших отношений.

Несколько слов о цели вашего визита в Соединенные Штаты.

— В этот приезд я выступал в Вашингтоне, в Институте международных политических исследований, затем читал лекцию в Гарвардском университете, а вчера выступил в Совете по международным отношениям в Нью-Йорке.

Что вы думаете о русской эмиграции в Соединенных Штатах?

— Должен сказать, что проблема организации диаспоры для России очень актуальна, но российская диаспора, где бы она ни была — в Америке или, скажем, в Австралии, — крайне неорганизована. Сейчас, на мой взгляд, имеются предпосылки для большего ее единства — хотя бы потому, что нынешняя эмиграция из России никаких претензий к ней не имеет.

Вячеслав Алексеевич, не могу не затронуть вашего родства с Молотовым. Вы его внук, то есть сын…

— Светланы Вячеславовны Молотовой. Она была единственной дочерью Молотовых.

Ваша матушка унаследовала долголетие отца?

— К сожалению, нет. Дед дожил до 96 лет, а мама умерла уже в перестроечное время, в 1986 году, 60 лет от роду. У нее был сердечный приступ, случившийся после того, как она прочитала в одной из наших газет, что отреклась от арестованной Сталиным матери, Полины Жемчужиной. Это было подлое вранье.

Кто она была по специальности?

— Историком, всю жизнь проработала в Институте всеобщей истории Академии наук.

Как вы относитесь к Молотову? Он ведь около 50 лет был членом Политбюро — высшего органа преступной власти?

— Для меня он был не членом Политбюро, а просто дедом. Когда он умер, мне было 30 лет, так что я не только успел посидеть у него на коленях, но и поносить его на руках (смеется). Это был живой человек, который ко мне очень хорошо относился.

Таким образом, в вашей оценке деятельности Молотова всегда будет присутствовать то, что он ваш родной дед?

— Конечно.

Я читал книгу Серго Берии «Мой отец Лаврентий Берия». В ней он полностью своего отца обеляет.

— Это очень смешная книга именно с этой точки зрения. Должен сказать, что я тоже пишу книгу о деде. Написал уже 800 страниц, застрял на 1921-м годе, конца и края не видно. Доведу события до 1930 года и издам первый том. Я стараюсь идти не от эмоций, а от документов. В открытом в настоящее время в Российском государственном архиве личном архиве Молотова около 1600 единиц хранения. Я бы хотел заниматься книгой больше, но времени, к сожалению, нет. Первый том постараюсь все-таки в этом году закончить.

Спрошу вас о том, что вы, на мой взгляд, в своей книге не имеете права опустить — о пакте Риббентропа-Молотова.

— Это был абсолютно вынужденный шаг. Если бы Советский Союз не подписал его в 1939 году, война с Гитлером началась бы тогда же, в 39-м. Оккупация Польши была предрешена, вопрос стоял только о том, где германская армия остановится — восточнее Варшавы или пойдет дальше на Москву. Вот и весь выбор, который СССР имел в тот момент. Пакт, повторяю, — это договоренность о том, где немцы остановятся, то есть он был достаточно разумным. Ко многому в деятельности деда можно придраться, но не к подписанию этого пакта.

Но пакт был секретным, правильно?

— В те времена не было такого понятия, как публичная дипломатия. Многие страны имели секретные договоры. А пакт, кстати говоря, не был подписан секретно, он был ратифицирован Верховным Советом, хотя сам Верховный Совет не играл в то время никакой роли. Другое дело, что к пакту были приложены секретные протоколы, которые разграничивали сферы влияния «подписантов». Через месяц после пакта с Германией был подписан второй договор, к которому прилагалась карта, и там проводилась граница интересов Германии и СССР. Эта карта была опубликована в газете «Правда» в конце сентября 1939 года, хотя потом, в перестроечные времена, и протокол, и эта карта были объявлены секретными, и деду посмертно была поставлена в вину эта секретность.

Я учился в МЭИ, который до 1957 или 1958 года носил имя Молотова. На моих глазах слова «им. В.М. Молотова» с фронтона здания срубали. На факультете автоматики и телемеханики МЭИ учился Феликс Чуев, ставший потом довольно известным поэтом и написавший книгу «Беседы с Молотовым». Вы ее читали?

— Конечно. Я отношусь к ней двояко. Чуев действительно приезжал к деду и, гуляя, беседовал с ним. Но при этом держал — в тайне от собеседника! — в кармане диктофон. Не очень этично, согласны? Одно дело — вы беседуете приватно, за обедом или на прогулке, другое — даете официальное интервью. Даже незавизированное интервью лучше, чем такая, исподтишка записанная «беседа». Дед текста, естественно, не видел, не правил, даже не подозревал о его существовании. Поэтому в этой книге дед предстает недалеким человеком. Чуевская манера подачи материала опускает человека. Этого я Чуеву не простил. С другой стороны, в своих беседах с дедом Чуев зафиксировал некоторые моменты, которые не удержала моя память…

Последний вопрос, Вячеслав Алексеевич: вы с нашей эмиграцией здесь встречаетесь?

— В основном, это профессура, академические круги. Среди американских политиков наших эмигрантов пока, к сожалению, нет.