Вячеслав Долгачев руководит Новым драматическим театром четыре года. Когда-то, во времена театрального бума, здесь был поставлен знаменитый спектакль «Старый дом» по пьесе Алексея Казанцева, на который съезжалась вся театральная Москва. Сегодня залы полны и на молодежном спектакле «Время рожать», и на «Одном из последних вечеров карнавала» Карла Гольдони, и на последней премьере «Шутники» по пьесе Александра Островского.
– Я знаю, что вам строят новое здание театра. Когда оно будет готово?
– Да, префектура Северо-Восточного округа очень внимательно отнеслась к нашим проблемам, нашла участок земли рядом с ВДНХ. Предполагается возвести торгово-культурный центр, в котором будет размещен не только театр, но и магазины, рестораны. Мы очень надеемся, что переедем в новое здание через полтора года. Начнется совсем другая жизнь. Я очень на это рассчитываю. И актеры ждут. Хотя не могу сказать, что все это время мы жили плохо. Зрители к нам ходят достаточно активно. Многие спектакли идут с аншлагами.
– Что сегодня вызывает интерес у публики?
– У нас, например, есть спектакль «Двенадцать разгневанных мужчин» Р.Роуза. Это не развлекательная история. А даже несколько сухая, напряженная, драматичная. В ней говорится о судебной системе, о суде присяжных. И оказалось, что для публики это очень интересно. Ее волнуют вопросы, которые з
адает спектакль. В чем мера ответственности каждого? Вправе ли мы судить кого-то?
– А если отвлечься от театра, то верите ли вы в наши социальные перспективы? У вас нет ощущения, что все зашло в тупик? И будущее весьма туманно?
– Действительно, руководству страны стоит задуматься. Если оно будет продолжать ту политику, которую ведет, то где-то жахнет и никому мало не покажется. «Оранжевая революция» на Украине – это цветочки по сравнению с тем, что может произойти здесь. Если народ по-прежнему будет не доверять власти, видеть обман, то первая реакция неучастия сменится на реакцию бунта.
– В культуре, в искусстве тоже происходят процессы, которые свидетельствуют о некоем духовном тупике. Вам не кажется?
– Особенно в связи с последними событиями. С отношением правительства к культуре, к театру в частности. Бюджетные театры, говорят, по-прежнему будут получать деньги. Какие и сколько – не сказано нигд
е. У нас бюджетный театр. Но у нас есть собственные средства. Хотя по новой реформе мы должны будем лишиться этих средств. Их нужно будет сдавать в казначейство. Нам уже сообщили, что с первого марта деньги на новые постановки не поступают, а сразу идут в казначейство. Каждую нитку я теперь должен обосновывать. И просить денег. А может, им обоснование не понравится? Что они в этом понимают? И сам процесс будет заторможенным, тогда как театральное производство не расписание электричек, и художник не должен в своем замысле и его воплощении быть скованным административно-финансовыми путами. Но при этом никто не думает о том, что труппы переполнены безработными артистами. В каждой труппе есть балласт, от которого невозможно избавиться.
– Вы не можете никого уволить?
– Нет. Мы даже на пенсию не можем никого отправить. В каждом театре есть артисты, которые не выходят на сцену по 10 лет, никакой художественный р
уководитель ничего не может с ними сделать. Законодательство такое. Играть они не могут. Квалификация низкая. Некоторые откровенно говорят: «Не мешайте зарабатывать деньги на стороне». Они зарабатывают извозом, а зарплату получают в театре, как моральную компенсацию за тяжелый труд.
– Почему же идут абитуриенты в театральные институты?
– Все меньше и меньше. Сегодня все театральные вузы жалуются на качество набора. Все умные и красивые идут в бизнес. Модельный или финансовый.
– Вообще, у вас нет ощущения, что творческий труд обесценивается?
– Периодически мною овладевают печальные мысли. Бьюсь как рыба об лед. Иногда ловишь на себе взгляды нормальных людей, они удивляются, что ты все еще в театре. Психологи утверждают, что если человек занимается музыкой, то меньше шансов стать убийцей. Если человек ходит в театр, у него больше шансов стать человеком. Мы и пытаемся выполнять эту функцию в обществе.