Владимир Урин

Надо противостоять обществу потребления

Первое, что бросается в глаза при подходе к Музыкальному театру им. К.С.Станиславского и Вл. И. Немировича-Данченко, это строительство. Здание театра частично реконструируется, частично строится заново. Уже готов корпус, в котором, как объясняет директор театра Владимир Урин, располагаются репетиционные залы, их театру очень не хватало. Как не хватало складских помещений, мастерских и прочих необходимых принадлежностей театрального закулисья. Нынешняя реконструкция здания, которую финансирует правительство Москвы, производится с учетом всех новых европейских стандартов.

– Необходимо было создать условия и для тех, кто работает в театре, и для тех, кто приходит в театр. Мы получили просторный склад декораций, мастерские с современным оборудованием, комфортные гримуборные. По последнему слову техники будет оборудована сцена. Что касается зрителей, то мы живем в XXI веке, и люди привыкли к определенному уровню комфорта. Им должно быть удобно не только в зрительном зале, но и задолго до того, как они приходят в театр: когда получают информацию о спектаклях, покупают билеты. Я часто видел людей, которые перед началом спектакля кружили вокруг здания на своих автомобилях, чтобы найти место для стоянки. Теперь эта проблема будет решена. Под зданием театра размещена парковка, и человек, покупающий билет на спектакль, сможет зарезервировать себе место на стоянке, без суеты спуститься на машине вниз и потом на лифте подняться в фойе театра. Во всех цивилизованных западных странах думают также о людях с физическими ограничениями, инвалидах. Мы тоже постарались сделать все, чтобы они могли спокойно посещать наш театр и чувствовали себя в нем комфортно. Для этого у нас устанавливаются специальные лифты, подъемники, будут определенные места в партере, куда можно ставить коляску.

– Сильно ли изменится зрительный зал в связи с реконструкцией?

– Наш зал останется практически таким же, каким был. Плюс появится малая сцена. Мы привыкли, что малая сцена как будто более соответствует природе драматического театра, а не музыкального. Но это не совсем правильно, и в музыкальном театре существует очень большое количество камерных произведений, которые нельзя исполнять на большой сцене. В результате они остаются невостребованными. Да, они не тянут на 1200 мест в зале, но свои 200–250 зрителей они всегда соберут. И надо сказать, что нашей малой сцене может позавидовать любой драматический театр. Это трансформируемое пространство 18 на 18 метров и высотой до колосников 9 метров. Мы сможем по-разному разместить там оркестр, актеров, зрителей.

– А какие-то новшества в художественной, репертуарной политике у вашего театра будут?

– Мы останемся верными своей линии. Мне кажется, у нашего театра всегда было собственное лицо, и изменять себе мы не собираемся. Развиваться, совершенствоваться – да. Только что мы говорили о малой сцене, открытой для экспериментальных постановок. Но мы уже много лет делали такие спектакли в фойе, просто теперь появятся нормальные условия для работы.

– Ваш театр существует на дотации правительства?

– Обычно мы процентов 30 зарабатываем сами, а остальное финансирует государство. Музыкальный театр во всем мире – это дотационный театр. Разница только в том, в какой форме эти дотации поступают. Частный ли это капитал, как в США, или государственный, как в Германии, зависит от специфики страны. Музыкальный театр просто по тому количеству людей, которые в нем работают, окупаемым быть не может. Государство это должно понимать. И если государство хочет, чтобы существовала культура, оно должно поддерживать театр. Коммерчески успешно могут существовать только мюзиклы.

– У вас есть проблемы, которые вас особенно волнуют?

– Их огромное количество. Но больше всего меня волнует то, что значение искусства в нынешнем обществе падает. Мы движемся к обществу потребления, это сознательный выбор государства. Ничего плохого в том, что в магазинах есть товары, нет. Но – и это объективный процесс – те человеческие, нравственные, художественные ценности, которые еще лет двадцать–тридцать назад были чрезвычайно важны для интеллигенции, теряют свое значение. Тем не менее мне кажется, что этому надо противостоять. Мы должны действовать как бы «вопреки». Вопреки объективным, очевидным процессам. Ведь и искусство «Современника», Таганки, Эфроса, Товстоногова тоже было искусством «вопреки». Поэтому я все время говорю своим коллегам в театре – делайте «вопреки». Хотя я понимаю, что надо зарабатывать, что зал должен быть полным. Но все равно...

– О том, что роль искусства падает, говорят люди определенного возраста. Эти тревоги в меньшей степени свойственны молодым людям, их такие проблемы не беспокоят.

– У тех, кто постарше, есть опыт. И он подсказывает, что любые, самые нужные преобразования имеют оборотную сторону. Я сижу на госкомиссиях в вузах и слышу, что порой произносят выпускники, какой у некоторых из них низкий уровень культуры. Поэтому это вопрос не тревоги отдельных людей, а государственной политики, которая могла бы противостоять разрушительным процессам. Противостоять психологии общества потребления.

– И вы думаете, что правительство поймет это и будет строить политику по отношению к культуре и искусству с учетом нашей тревоги?

– Мне кажется, история с монетизацией заставит власть внимательнее относиться к проблемам общества. Может быть, впервые за последние годы был услышан глас народа. И даже в вопросах реорганизации театрального хозяйства нас начали слушать. Потому что если артисты выйдут на улицу, то они многих за собой поведут. Задача всех нас – стараться быть услышанными. Так происходит в любом гражданском обществе. Касается ли это культуры, образования, чего хотите. Ни один чиновник сам по себе эти проблемы решать не будет. На него должны постоянно давить люди, которые имеют имена и опыт.

– Вы думаете, что наше общество способно будировать эти проблемы?

– Когда приспичит, безусловно. Если мы не будем поднимать эти проблемы, то получим бульварный коммерческий театр. Я понимаю, что «Обручение в монастыре» Прокофьева не соберет полный зал. Но я считаю, что мы не зря ставили эту оперу. Пусть сегодня придет ползала – те, кто понимает, что это великая музыка, великая культура. И тогда есть шанс, что завтра таких людей станет чуть больше.