Владимир Фельцман

Русских везде очень много

В Москве с большим успехом прошел единственный концерт известного пианиста и дирижера Владимира Фельцмана – сына знаменитого российского композитора-песенника Оскара Фельцмана. Музыкант – весьма нечастый гость на родине, которую он покинул 21 год тому назад. С тех пор живет в США.

– Насколько велико было влияние отца на вашу жизнь и творчество?

– Я вырос в семье, где царствовала музыка. Но у отца – свой жанр, а у меня – свой. Моим первым учителем была мама, которая прекрасно играла на рояле и преподавала в Московской консерватории. Потом меня взял в класс Евгений Тимакин – великий учитель, ушедший пару лет назад. У него учился и Михаил Плетнев. Потом я учился у Якова Флиера, который был учеником Игумнова, а Игумнов – Зилоти, Зилоти – Листа, Лист – Черни, а Черни – Бетховена. Традиция неплохая. Надеюсь, на мне она не закончится.

– Вы довольны концертом в Москве?

– Я не люблю критиковать оркестры, коллег музыкантов. Московский симфонический оркестр играл достойно, и дирижер был хороший. Хотя это не означает, что нет лучших оркестров. Есть.

– Что вы успели сделать в Москве, кроме концерта?

– Абсолютно ничего. Очень жесткое расписание.

– А почему вы так редко приезжаете в Москву?

– Так выходит. Действительно, я в Москве бываю нечасто. Зато чаще в Петербурге – там год назад я впервые продирижировал оперой «Таковы все женщины» Моцарта – в новом зале Мариинки, который построил Гергиев, с которым мы вместе когда-то учились. Это – лучший концертный зал в России.

– Вы считаете себя эмигрантом?

– Я себя никем не считаю: ни русским, ни еврейским, ни советским, ни американским. Я здесь родился и благодарен музыкальной традиции, русской культуре, литературе – всему, на чем я вырос. Я считаю себя просто музыкантом.

– А вообще уместно ли сегодня говорить о русской эмиграции или люди, приезжающие в Америку сегодня, уже как-то по-другому называются?

– Ныне эмиграции не существует, потому что страна открыта, границы открыты. Об эмиграции можно было говорить после большевистского переворота, в послевоенные годы, в 60-е. Сейчас нет эмиграции – люди могут жить, где хотят. Слава Богу. Но русских очень много везде. И в Америке, и в Куала-Лумпуре, и в Сингапуре, и в Гонконге – везде они неплохо себя чувствуют. И умеют отдохнуть, как никто другой.

– Москва изменилась за 20 лет – с тех пор, как вы уехали?

– Это другой город. У людей намного больше стало денег. К слову сказать, вот эта гостиница, где мы с вами беседуем, – она приличная – за день проживания в двух маленьких комнатах – 800 долларов. Таких цен нет ни в Нью-Йорке, ни в Лондоне, ни в Токио. Москва стала, возможно, самым дорогим городом мира. Не знаю, хорошо это или плохо.

– А музыкальная ситуация стала лучше или хуже?

– Новые люди, масса оркестров – хорошие, средние, малоинтересные. Меломаны остались. На своем концерте я увидел несколько поклонников из моей прошлой российской жизни, но это люди не молодые. Что касается новой публики, то естественно, что в стране, которая неожиданно стала богатой, люди порой ходят на концерты не потому, что им интересно, а потому, что билеты дорогие, потому что престижно, надо, чтобы тебя видели на людях. Но это не имеет никакого отношения ни к музыке, ни к искусству.

– В США по-другому?

– Тоже главная проблема – возраст слушателя. Это сегодня – 60 –70 лет, молодых – мало. Повод для волнений. Но в последние годы, в связи с развитием Интернета, музыкальный классический бизнес пытается освоиться с новыми реальностями, найти новые формы взаимоотношения с публикой, с молодыми.

– У вас нет ностальгии по России?

– И никогда не было. И ни по какому поводу ностальгии не было. Географически для меня Россия занимает меньшее место, чем ее культура. А русскую культуру я никогда не терял. Она часть моей жизни, моего сознания. Но для того, чтобы быть с ней вместе – не обязательно жить в Москве. Напротив, я всегда хотел свободно разъезжать по миру, делать записи и вопрос состоял в свободе творчества.

– Но остановились все же в Америке. Вам там уютно?

– В Америке я преподаю. Да и никуда не хочу оттуда уезжать. Живу в часе езды от Нью-Йорка, там чудная природа, яблоневые сады, горы. У нас хороший дом. Мы живем с женой и тремя собаками – два французских бульдога и пекинес. Свой пруд, бассейн, около двух гектаров земли, и мы никого не видим и не слышим. А при моем образе жизни, когда я много езжу с концертами, мотаюсь все время – меня тянет не на Карибы или Бали, а домой. Самый лучший отдых для меня – дома.