Владимир Брайнин

Интервью

Член Объединения молодых художников и искусствоведов МОСХ РСФСР.

Кроме Додонова, Утрилло и Модильяни - еще раньше меня воспитывали родители: во-первых, существовала какая-то "общекультурная подготовка" с походами на выставки и в театры, непрерывными экскурсиями во время летних поездок, а во-вторых, я не мог ничего не делать, когда видел, что отец трудится с утра до ночи.

Особым воспитательным моментом казалось осознание мною невключенности в реалии социально-политической жизни. Я долго мучался: как это я, молодой художник с декадентскими устремлениями, весь в поэзии, знал только одно: Сталин плохой, а Ленин - хороший. И как это я в шестнадцать лет стоял около забора и кивал головой, слушая разговоры соседей, когда все говорили, что мол, зажрались эти чехи, и мы правильно ввели туда танки. Потом, в восемнадцать, я не мог понять, почему я мог не понимать.

Что еще сильно действовало на меня, так это - бесконечные любовные неудачи. Я к ним стремился - я стремился быть несчастным. Потому что какой декадент ходит с розовыми щеками, сытый и довольный. И я педантично разрушал многие свои романтические удачи. Я мог придумывать самоубийства, наделять барышень несвойственными им качествами... Потом я вдруг переключался и представлял собою невероятно мужественного персонажа - и, видимо, плохо обращался с теми барышнями, которых не любил. И это все меня как-то учило.

Потом я пришел к выводу, что заниматься искусством и общаться с дамами - это одно и то же. (Сейчас я, кажется, уже так не считаю).

Картины-же - это, видимо, идеальная любовь. Сугубо чувственный и эротический этап связан с тем периодом взросления в искусстве, когда ты борешься с материалом. В этом состоянии оно (искусство) или они (картинки) позволяют себе тебя любить, потому что ты делаешь их лучше.

Но вот ты научился все делать руками, придумал - и сделал. Эта поверхностная чувственность приедается, и может случиться срыв. Нет ничего, кроме этого простого умения. Или же рождается новая идеальная ситуация - картина начинает поддерживать тебя. О таких случаях говорят, что работа очищает и возвышает. Никакая это не "работа", это и есть любовь.

Эротическое состояние, которое можно ощутить в картинах - это наверное и есть суть жизни, ее пульсация, ее движение. Даже если картина про смерть, как иначе понять, что нечто течет, вибрирует и обещает. То есть, разница между картинами и жизнью состоит в том, что в живописи я имею гораздо большую власть - я делаю, что хочу.