Владимир Бечаснов

Биография

Декабрист: с 1823 г. состоял в "Обществе соединенных славян"; на 14 декабря 1925 г. был прапорщиком. По приговору суда лишен чинов и дворянства, отбывал наказание в Сибири - вечная каторга; с июля 1839 г. на поселении. Женат, имел семерых детей.

Из дворян Рязанской губернии. Отец — Александр Николаевич Бечаснов, майор, впоследствии чиновник 8 класса (ум. до 1826); мать — Надежда Ивановна NN, в 1826 жила в Кременчуге, пользуясь «пристанищем и пропитанием в домах тамошних дворян». Воспитывался в рязанском уездном училище и губернской гимназии (курса не окончил), а затем поступил кадетом во 2 кадетский корпус — 8.9.1814, унтер-офицер — 23.1.1820, выпущен прапорщиком и определен во 2 легкую роту 8 артиллерийской бригады — 30.1.1821.

Член Общества соединенных славян (1823).

Приказ об аресте — 20.1.1826, арестован — 24.1, доставлен из Житомира в Петербург на главную гауптвахту прапорщиком Тамбовского пехотного полка Рихардом — 3.2.1826, переведен 4.2 в Петропавловскую крепость («присылаемого Беэчасного посадить по усмотрению и содержать строго») в №29 Невской куртины.

Осужден по I разряду и по конфирмации 10.7.1826 приговорен в каторжную работу вечно, срок сокращен до 20 лет — 22.8.1826. Отправлен в Свартгольмскую крепость — 25.7.1826, отправлен в Сибирь — 17.6.1827 (приметы: рост 2 аршина, 3 1/2 вершка, «лицо смуглое и продолговатое, волосы темнорусые, глаза голубые, брови темнорусые, на средине левой брови небольшой шрам, нос средний, прямой»), доставлен в Читинский острог — 15.8.1827, прибыл в Петровский завод в сентябре 1830, срок сокращен до 15 лет — 8.11.1832 и до 13 лет — 14.12.1835. По окончании срока указом 10.7.1839 обращен на поселение в с. Смоленщина Жилкинской волости Иркутской губернии, прибыл туда — 16.8.1839. После амнистии 26.8.1856 остался в Сибири, жил и умер в Иркутске, похоронен в Знаменском монастыре.

Жена (с 1846) — сибирская крестьянка Анна Пахомовна Кичигина (ум.1900); дети: Анна, Ольга, Надежда, Зинаида (замужем за П. Гирченко), Вадим, Вячеслав (ум. 1895) и Михаил. Сестра — в 1826 жила вместе с матерью, душевнобольная; брат — в 1826 портупей-прапорщик в Нижегородском пехотном полку.

То ли Бесчастный, то ли Несчатный

Но Владимира Александровича Бечасного я видал часто, и он теперь, как живой, стоит передо мной. Это был маленький, добродушный и необыкновенно юркий толстяк; особенно крупным умом он не отличался и не выдавался своим образованием над общим уровнем провинциального общества, как его товарищи, но тем не менее это был чрезвычайно добрый и честный человек. С отцом моим у него было общее промышленное предприятие, а именно, отец дал деньги, а Бечаснов устроил в 12-ти верстах от Иркутска, в деревне Смоленщине, небольшую маслобойню, на которой приготовлялось конопляное масло. Предприятие было грошовое, а потому отец мало им интересовался, но Бечаснов, по понятной причине, что других материальных ресурсов у него для жизни не было, был весь поглощен им и, будучи по натуре крайне суетливого характера, постоянно, когда приезжал в город, забегал к нам, всегда запыхавшийся, всегда озабоченный, и допекал отца разными мелочами. Он вечно куда-то торопился и не ходил, а бегал по улицам, быстро семеня своими короткими ножками; в разговорах никогда не усиживал на одном месте, беспрестанно вскакивал, пересаживался, страшно жестикулировал руками, то и дело нюхая табак и размахивая клетчатым фуляром. Отцу пришлось однажды сделать с Бечасновым небольшую поездку по губернии, и он по возвращении говорил: «Я всегда считал, что маленькие люди гораздо более непокладисты в жизни, чем большие, но Бечаснов в дороге — это что-то ужасное: тарантас у нас был отличный, вещи уложены в нем превосходно, и мне можно было лежать в нем, вытянувшись во весь рост (отец мой был роста колоссального), а Вл. Ал. всю дорогу вертелся, толкал меня, извиняясь и жалуясь, что ему тесно, коротко, не хватает места». При этом Бечаснов был очень рассеян; прибежав на минутку, он всегда засиживался целые часы, потом, спохватившись вдруг, столь же быстро убегал, захватив чужую шапку или калоши и даже шубу, все перепутывал, забывал, хотя тут же в разговоре записывал для памяти, вытаскивая из кармана огромную кипу бумаг и на первую попавшуюся набрасывая беспорядочно карандашом все то, что находил нужным. С такой суетливостью и рассеянностью он попадал постоянно впросак, давая тем пищу к разным шуткам над собой,— и нет возможности передать массу анекдотов, ходивших по поводу разных комических положений, какие с ним случались в действительности. Декабристы рассказывали, как по окончании каторги в Петровском заводе и перед своей разлукой друг с другом в предстоявшем им расселении по сибирским захолустьям, они согласились устроить прощальный обед в честь коменданта завода, генерала Лепарского 57), который заслужил между ними общее уважение за свое гуманное и полное такта отношение к их горькой судьбе. В распорядители обеда выбран был, как первостатейный гастроном, Арт. Зах. Муравьев, а в помощники ему был предложен Бечаснов, как очень расторопный человек, хотя тут же многие восставали против такого выбора, говоря, что он непременно что-нибудь перепутает или сломает. Однако выбор состоялся, — и обед шел на славу. Бечаснов хлопотал в поте лица и, поощряемый одобрениями то¬варищей, летал вокруг стола, ни на минуту не присаживаясь на место. Подали жаркое; Бечаснов торжественно вносит банку с какими-то редкостно замаринованными грибками, ставит на стол со словами: «Вот особенно рекомендую это чудо искусства», — и затем с обычной стремительностью бежит из столовой снова за чем-то, и тут совершенно неожиданно и к общему удивлению банка летит со стола вслед за Бечасновым, лопается, и все эти микроскопические грибки и рыжики очутились на полу; вскоре все объяснилось тем, что когда Бечаснов развязывал бумагу, закрывавшую банку, то нечаянно намотал шнурок, придерживавший бумагу, вокруг пуговицы своего сюртука,— и этот-то шнурок сыграл плохую шутку, свалив чудо искусства на пол.

А вот другой пример в совершенно таком же роде: однажды Бечаснов, посидев у нас, собрался уходить и, уже надев шубу в передней, стал рассказывать провожавшему его отцу какую-то длинную историю; во время разговора он полез в карман и быстро вытащил свой носовой платок, и в это время стоявшая на окне в соседней комнате ведерная бутыль с настаивавшейся на ягодах наливкой с треском лопнула, и наливка наводнила комнату; виновником этого загадочного явления оказался медный пятак, который Бечаснов вытащил с платком из кармана и, как из пращи, угодил им в бутыль. Такие рассказы в бесчисленном множестве ходили по городу и передавались в присутствии самого Бечаснова, который с милым добродушием подтверждал их и сам первый хохотал над своими приключениями. Мог бы и я привести еще несколько примеров, но мне и без того совестно перед памятью декабристов и перед памятью Бечаснова в частности, что я ограничиваюсь одной смешной стороной в характеристике его личности, очень почтенной и деятельной в хорошем значении слова и во всяком случае заслуживавшей своей злополучной судьбой более серьезного и более сочувственного отзыва. Но таково свойство моих записок: составлялись они на основании воспоминаний, сложившихся частью в детские годы, частью в годы ранней юности, когда голова моя еще не умела порядком анализировать ни людей, ни фактов и скользила по ним поверхностно, схватывая только выдающиеся мелочи. Не подлежит сомнению одно, что и Бечаснов при своей, общей со всеми декабристами, редкой мягкости характера, любви к народу и жажде труда и деятельности на пользу общественную, мог вносить только доброе, честное и прогрессивное в окружающую его обстановку, и хотя крестьяне деревни, где он жил, подчас подсмеивались над его неловкостью и рассеянностью, называя его, как говорят, то Бесчастным, то Несчастным, но любили и уважали его, как своего старшего брата, и в трудные минуты шли к нему за советом. Он и женился на крестьянке той же деревни Смоленщины, и о том, как он жил в своей домашней жизни, я ничего сказать не могу, потому что из наших общих знакомых, по-видимому, редко кто его посещал; там же он и помер от удара в конце 60-х годов и похоронен, оставив, как слышно, большую семью с весьма скудными средствами.