Виталий Комар

Американский соцарт Виталия Комара

Москва была маленькая – моего детства. И одновременно, где-то, наверное, с класса шестого или седьмого, я ходил еще в детскую художественную школу. Причем, ходил я на 2 факультета: 3 часа занимался рисованием и живописью, а потом еще оставался на скульптуру. Это для меня было очень большое развлечение. Так что, 3 школы, фактически.

Виталий, у нас есть 15 минут. Главный повод - это Вы, Виталий Комар. С самых первых дней, а может быть часов или секунд. Итак, день рождения и место рождения.

- Я родился в Москве, в последние годы войны. Я дитя войны, последних лет. Мама была юристом, долгое время преподавала в Институте повышения квалификации для директоров предприятий. Преподавала трудовое право.

Отец был военный юрист. Мама сейчас на пенсии. Отец умер. Живу в Нью-Йорке.

Вы из семьи юристов. Как же так получилось, что Вы - художник. Что для этого в детстве нужно было предпринять?

- Знаете, как ни странно, и мама, и папа любили рисовать. Как любители. А дедушка, с которым я провел очень много времени, мамин отец, он даже собирал антиквариат. Например в доме Шишкин висел, и голландец один висел интересный.

Так что я не удивляюсь, что я стал художником. Я был очень туп ко всем другим вещам в школе: к математике… Хотя, любил геометрию, любил, там, географию, литературу и что-то в этом роде, но, видимо, художниками становятся, когда не очень способны к другому.

А была какая-то художественная школа, или - обычная средняя школа московская?

- Я учился сразу в двух школах, даже в трех. Поясню, в чем дело. Была обычная школа №110, в которой училась и моя мама, буквально за углом.

Москва была маленькая – моего детства. И одновременно, где-то, наверное, с класса шестого или седьмого, я ходил еще в детскую художественную школу. Причем, ходил я на 2 факультета: 3 часа занимался рисованием и живописью, а потом еще оставался на скульптуру. Это для меня было очень большое развлечение. Так что, 3 школы, фактически.

А потом уже, когда я окончил школу, то поступил в Строгановское училище, знаменитое московское. Это, наверное, самая старейшая школа: есть иконы XVIII-го века Строгановской школы. И окончил эту школу в 1967-м году.

Если вы помните, в 1967-м году вся страна отмечала 50-летие революции. И начались юбилейные годы, потому что в 1917-м году – революция, в 1918-м – армию создали. В 1919-м – еще что-то создали.

Потом создали Советский Союз. То есть, каждый год был юбилейный.

Начались «барабанные годы»: улицы были сверхукрашены лозунгами, портретами вождей, то есть, было перепроизводство визуальной пропаганды, или, как мы называли ее, наглядной агитации.

И вот, видимо, наглядная агитация, это перепроизводство, произвело на меня и моих друзей, включая Алика Меламида, сильное впечатление. Мы поняли, что это такая же часть окружающей среды, как луна, как пейзаж. Некий идеологический пейзаж.

И вот так родился соцарт.

В искусство вошли образы пропаганды. Но они вошли, как бы, опосредовано, в кавычках, как бы. То, что сделал поп-арт в Америке. Интересно провести аналогию – поп-арт в Америке был порожден перепроизводством товаров потребления, рекламы; соцарт, наш соцарт - перепроизводством идеологии. На самом деле слово реклама можно заменить словом пропаганда, и наоборот, слово пропаганда можно заменить словом реклама. Например, можно сказать: реклама идеологии – в Советской России. А можно сказать пропаганда потребительства – в Америке.

Да, пропаганда зубной пасты, в принципе, это и есть ее реклама.

- Или, пропаганда Кока-Колы, предположим.

Но в Строгановке Вы ведь изучали соцреализм?

- В Строгановке, конечно, мы изучали такую традиционную систему, но это был переходный период от хрущевской оттепели до брежневского застоя. Поэтому у нас все время менялись преподаватели, даже названия факультетов менялись постоянно. Приходит один преподаватель, говорит: «Русский авангард – моя молодость». Показывает желтенький, пожелтевший (наверное, прятал всю жизнь), пахнущий старой газетой журнал, где написано: «Конструктивист Быков».

Он был молод тогда. И вот, он показывает его ранние работы, его юности.

А потом приходит другой человек, который говорит: «Никаких абстракционизмов, никаких авангардов, - Рафаэль, академизм! И вот, благодаря этому переходному периоду, люди моего выпуска были очень широко подготовлены, мы могли работать, в общем-то, в разных стилях. Мы могли пользоваться историей искусств, как собственным стилем, как люди пользуются словарем, словами. Например, в нашем выпуске был Дмитрий Пригов, он кончал скульптурный.

Дмитрий Александрович, я бы сказал. Он всех называл по имени-отчеству.

- Да, но мне он разрешил называть его просто Димой, потому что мы учились вместе. Так вот, Дима закончил скульптурное отделение, а потом стал поэтом. Так что у нас были очень разные люди на факультете.

Ваш тандем – Комар и Меламид, родился в студенческие годы?

- Действительно в студенческие годы мы с Аликом сделали первую совместную работу.

Это было, наверное, году в 1965-м. В рамках студенческого научного общества мы изучали композиции в круге. Это была первая работа. Потом мы делали работы порознь, потом мы стали работы, сделанные порознь, подписывать вместе. В общем, это довольно длительный был период.

А идея соцарта пришла тоже двоим в голову?

- Идея соцарта родилась тогда, когда страна отмечала 50-летие пионерской организации, в 1972-м году. В 1922-м году в Советском Союзе создали пионерскую организацию, советских бойскаутов и герлскаутов. Что произошло? Кто-то из наших знакомых, по-моему, кто-то из друзей жены Алика, нашел возможность заработать денег: оформить пионерский лагерь Института Гражданской Авиации – НИИГА. И зимой мы стали подготавливать этот лагерь к юбилейному лету.

Стояла жуткая зима, холодно было в этом дощатом, неотапливаемом клубе. Мы согревались мечтами о гонораре грядущем, и водкой, естественно. И вот за этими разговорами, обогреваемые такими лампами круглыми (такими обычно обнаженных натурщиц обогревают в Строгановке), мы стали сетовать: «Вот, до чего мы дошли. Ради денег терпим плохую погоду, делаем какой-то ужас, какую-то халтуру, соцреализм. А что, если был бы человек, который бы эту халтуру делал для души? Вот, он каждый бы лозунг воспринимал как собственное утверждение, и изображал бы на этих плакатах жену, ребенка, себя».

И мы поняли, что это гениальная идея. Потому что этим действительно никто не занимался. Московские либералы старались не замечать эту наглядную агитацию, она обрыдла, набила оскомину. И вдруг сделать это источником вдохновения, придумать некоего, как бы, персонажа, как Козьму Пруткова.

Но мы поняли, что это не просто персонаж, это метод, который, в принципе, может создать течение. И действительно, к этому примкнули очень многие выпускники 1967-го года Строгановки, включая и Пригова, естественно. Это было очень большое открытие. Мы обсуждали, как назвать: «соварт» – советское искусство, или «комарт» – коммунистическое искусство. Алик сразу сказал: «Ком. арт – это слишком похоже на твою фамилию». В общем, мы остановились на «соцарте».

Из ревности он это сказал?

- Нет, он прав был абсолютно. Зачем похоже? Вот и «соцарт» лег в русский язык. Я очень горжусь, что мы с Аликом обогатили русский словарь. Не каждому удается в течение жизни придумать новое слово. Теперь в словаре есть «соцарт», и не только в русском, но и в оксфордском словаре искусств тоже есть «соцарт».

Таким образом, я себе всегда задавал вопрос, почему это слово так легло? Но это слово легло. Я думаю, потому что в русском языке есть слово «соцарствие». Это два иностранных слова: соцреализм, социализм – немецкое, или там, еще более древнее – латинское происхождение этого слова; а арт – английское, взято от слова поп-арт.

И вот, соединение: соц – арт, раньше мы писали через черточку, теперь в словаре пишут едино – соцарт. У нас даже был лозунг – «Соц – Арт!».

И мы осуществили этого предполагаемого идеалиста, нарисовали свой автопортрет, как Ленина и Сталина. Его уничтожили на бульдозерной выставке, но, слава богу, мы сделали два – один на холсте, другой на фанере.

Затем жен изобразили своих в стиле плакатных таких, в героических позах. Алик изобразил жену без ребенка, поскольку еще не родился его сын, он родился года на два позже соцарта, а у меня уже был сын тогда.

Затем, что мы еще делали? Лозунги, например «Слава труду!» - такой простой лозунг: белые буквы на красном фоне, но подпись внизу: Комар и Меламид. Никто ведь не знал, кто первый сказал эти слова.

Например, основатель модернизма, один из главных, с моей точки зрения, авангардистов, был Марсель Дюшан, французский великий художник. Он первым понял, что в Америку перемещается центр, уехал в Америку в начале века. Он тоже подписал готовый объект, только он не был окружен лозунгами, но он был окружен предметами потребления. Он подписал писсуар. Это вот, такая базисная эпатажная работа в истории.

Он его «фонтаном» назвал.

- Да, назвал «фонтаном». Но вот, очень интересно, это базисная работа, с которой начинается эпатаж. Также были эпатированы наши друзья, которые видели эту ненавидимую пропаганду, но вдруг показанную не в музее, а на кухне, где ведутся либеральные диссидентские разговоры.

Вы назвали «бульдозерную выставку». 1974-й год. Насколько это повлияло на вашу идею - уехать из Советского Союза?

- «Бульдозерная выставка», конечно, была очень важной. Это была находка альтернативного места. Мы забываем, что в Советском Союзе все галереи, все журналы, все закупки картин, все выставки принадлежали одному хозяину – этому же «человеку» принадлежали вся полиция, магазины и.т.д. После выхода на «бульдозерную выставку», очень многие художники ушли за город, в поисках альтернативного места.

Тогда вас разогнали. Тогда бульдозерами исковеркали картины, втоптали их в грязь.

- Да, многие картины исковеркали, но я не сопротивлялся. Я видел, как грамотно били тех, кто сопротивлялся. Меня толкнули лицом в грязь, и человек наступил на двойной автопортрет, в виде Ленина и Сталина, и хотел сломать. И я вот из грязи посмотрел, наши глаза встретились. Я сказал: «Это шедевр, ты что?». И вот, видимо, он вспомнил что-то из школьных лет. Он не сломал, но выполнил приказ – выставку не допустил: он кинул в самосвал, в кузов самосвала.

Я уже из грязи проводил глазами этот самосвал. Он уехал куда-то в историю. А делать раскопки на московской помойке 1974-го года - это уже бесполезно.

В каком году Вы уехали?

- Я уехал в 1977-м году, в конце 1977-го года. Целый год жил в Иерусалиме, одно из лучших воспоминаний моей жизни. Потом приехал в Нью-Йорк на выставку и остался.

И здесь Вас приняли сразу, как известного художника? Кто-то Вам предоставил галерею?

- Да, галерея Рональда Фельдмана. Потом, в 1978-м году, была первая музейная выставка в Хартфорде, и.т.д.

Успех достается в этой жизни немногим. На Ваш взгляд, успех - позитивное, или даже негативное влияние оказывает на судьбу?

- Дело в том, что мы используем слово «успех», но мне кажется, каждый вкладывает свое содержание в это. И мне кажется, что человек, достигший успеха, может жить, как Диоген – в бочке.