Вероника Долина

СКРИПКА, СТАВШАЯ ГИТАРОЙ

Нежный, грустный голос наполняет холодную комнату, в разных углах которой замерли, прислушиваясь, две женщины - взрослая и совсем юная. У взрослой - воспоминания, у юной - пока лишь мечты, но голос все поет и поет им о лучшем на свете - о любви.

Нежный, грустный голос наполняет холодную комнату, в разных углах которой замерли, прислушиваясь, две женщины - взрослая и совсем юная. У взрослой - воспоминания, у юной - пока лишь мечты, но голос все поет и поет им о лучшем на свете - о любви. Каждая песня - о любви, а еще - о детстве, о Сретенке, о расставании и падающем снеге: Когда пластинку заедает, осторожная рука - в синих прожилках или в пятнах цветных фломастеров - аккуратно переставляет иголку, и чудо продолжается. Мы с мамой слушаем Веронику Долину:

А еще она однажды взяла да и приехала к нам в школу. Помню, в зале не хватило мест, и весь концерт пришлось стоять. Зато видно было прекрасно. Хрупкая фигурка с большой гитарой:

"Эта маленькая женщина поет, эта маленькая женщина - поэт": Поэзия во всем, в каждой житейской подробности преображает будничный мир - и принц влюбляется в лесничиху, и дом летает, вместе со всеми своими обитателями, медленно проплывая над Таллином и Нью-Йорком, Парижем и Клином и тихонько приземляется на одной из московских улочек, недалеко от Патриарших прудов.

- Вероника, как чувствует себя ваша героиня в нынешней Москве, такой изменившейся, непохожей на город вашего детства?

- Конечно, той Москвы уже нет, и мне здесь не так уютно, как прежде. Я даже написала об этом, хотя не очень-то хотелось. Но то, что говоришь, а тем более пропеваешь на публике, может отозваться самым волшебным образом, и пространство иногда откликается, делаясь снисходительней к тебе и твоим ближним. Да и благодаря детям все кажется не таким уж грустным - с их точки зрения все в порядке, а для матери это очень важно.

- Вы поете о старой Москве, о своей няне, о детстве:Что за песни окружали вас тогда? Не с них ли все и началось - ведь писать стихи вы начали очень рано?

- С четырех лет меня начали учить музыке, но нельзя сказать, что песнями был полон дом. Дом был суровый, медицинский, бабушка была директором Института педиатрии, мама - врач, папа - инженер. Родители очень рано уходили на работу и поздно возвращались, и никто мне, кроме советской эстрады, песен не пел. Просто чувственное начало рвалось наружу, и я стала писать стихи - хотя могла бы заняться чем угодно, языками, например, как мой брат, знавший и английский, и французский. Но отыскивались какие-то "козьи тропы", где другой не пройдет. Брат увлекся японской поэзией, а я - сочинением не самых тривиальных стихов. И был еще некий природный нонкомформизм, призывавший уйти от общей дороги. Он так во мне и живет до сих пор, и покоя это не прибавляет.

- Ваши кассеты разлетаются по всему свету. Люди увозят с собой ваши песни, как частицу дома, частицу самих себя. Вам доводилось не раз выступать за пределами России - в Канаде, Соединенных Штатах, Израиле, Западной Европе. Чем зарубежный русскоязычный слушатель отличается от нас здешних?

- Отличия есть, но они чисто человеческие. Что касается отношения ко мне, то люди все те же. У них хватает сил преодолевать разные расстояния, космические или крохотные, от своих домов до зальчика, где я выступаю, и хватает немножко денег для моего пропитания. Эта трогательная, тесная связь с публикой невероятно поддерживает в повседневной жизни. Хотя, конечно, они немного другие - спокойнее, благополучнее, гораздо живучее, чем мы здесь. Ностальгические ноты исчезают почти полностью - через пять лет их уже не различить. Тех же, кто очень свеж и пока еще нервничает, я давно не встречала - все уже пообжились. Кроме того, цивилизация еще никому не вредила - это как чистый воздух, как набор первостепенных книжек в доме. Я объезжаю гнездовья моей публики и вижу, что многим эмиграция на пользу. А в основном, это те же милые наши люди, чувствующие, тонкие. Мне вообще как-то не приходится сталкиваться с пошлостью, хамством - так получилось, что человечество повернуто ко мне своей лучшей стороной, и о другой стороне я знаю очень мало - и, признаться, не жалею.

- Слушая ваши песни, никак не удается подыскать им подходящую полочку. Русской, еврейской, советской ли культуре они принадлежат? Да и нужны ли эти полочки?

- Знаете, полочки - это все-таки атавизм. Наше общество очень сословно. Хотя, может быть, мне и нашлась бы подходящая ниша - где-нибудь в Европе. Здесь мы, похоже, ни к селу ни к городу, предоставлены сами себе. Но, боюсь, что мы всюду - ни к селу ни к городу. Беспокойная творческая натура всегда неудобна! Государство предоставило еврейству какие-то совершенно немыслимые роли. Конечно, можно найти утешительные примеры во всех областях, но это все, скорее, исключения. Слишком выпирает фактор еврейства, и это худо. Я очень люблю все здешнее, но подлинного уровня культуры, при котором мне было бы уютно здесь и сейчас, нет.

- Вы не раз бывали в Америке. У нас много говорят об этой стране, много пишут. В последнее время все чаще сталкиваешься с образом агрессивного гиганта, насаждающего свою культуру. Неужели это так?

- Неблагодарное дело - спрашивать меня об Америке. Я страшный американофил. Можно, наверно, представить себе этакую хитрую сверхдержаву, которая старательно приспосабливает своих рабов к тому, чтобы им хорошо жилось, всласть работалось, со вкусом отдыхалось, и каждый был бы в порядке во всем, что касается человеческого достоинства. Слепили где-то в Филадельфии совершенно немыслимую конституцию, и все получилось почему-то удачно: Впервые я приехала в Америку десять лет назад. За эти годы что-то, наверно, стало хуже: например, попортились задвижки в дверях туалетов, кое-какие квитанции стали невнятными, в кое-каких магазинах не хотят обменять купленную тобой вещь. Это очень не по-американски! Но зато сделаны невероятные шаги в области музыки, кинематографа, книжного дела. Такого еще не было, чтобы за новым романом Полуостера приходилось охотиться, надеясь прочитать его если не на английском, то хотя бы на французском! Или чтобы свежий фильм не просто понравился, а стал событием для тебя и твоих близких! Америка с ее космизмом сделала колоссальные шаги навстречу России и "старушке Европе". Многие из нас ей жизнью обязаны. Это место моей работы, где бываю дважды в год, и я очень привязана к ней - огромной частью сердца.

- Авторская песня - жанр некоммерческий. Ей нужен подготовленный зритель, способный не просто потреблять готовые формы, а вслушиваться и сопереживать. В этом есть некое сходство с театром. Наше время - не самое благоприятное для глубоких поисков, но мне приходилось наблюдать, как современные подростки - мои воспитанники в летнем лагере, поклонники рейва и техно, - замирали, когда я пела им, как умела, ваши песни, и просили: еще, еще! Что их притягивало? И чего не хватает громкой музыке в их наушниках?

- Мне кажется, человеку просто свойственно увлекаться хорошей музыкой. Вдруг на полуслове оказаться пронзенным свежей, крепкой стихотворной строкой: И стоять в очереди на хорошую выставку, не толкаясь, а перемигиваясь. Вкус, слух - это же естественно! А все другое - черствость, тупость - наносное, я в этом глубоко уверена. А что касается эстрады: Она никогда не была так назойлива, но теперь попса у нас заменяет столько всего! Конечно, она вредна и ядовита. Российская эстрада действует с позиции силы, в космическом масштабе ее влияние ничтожно, но для данного кусочка времени, отрывка карты - ужасающе. Кстати, нигде на Западе вы не найдете такого, чтобы эстрадный исполнитель был уравнен по заработку и рангу с классическим. А то, что человечество в состоянии отличить черное от белого, имеет вкус - для меня несомненно.

- А чем можно объяснить такое явление, как израильская авторская песня? В пустыне проходят слеты, вырастают палатки, люди приносят с собой привычную, любимую форму творческого общения и оставляют ее практически неизменной - в абсолютно других условиях. Почему?

- Когда в Россию из местечек пришло еврейство, мы очень много перенесли сюда из Европы - привычку учиться, лечиться, такие простые заветы предков. А ведь еврейская музыка - это скрипка, ее тоже легко переносить, взяв под мышку, с места на место. И песенки, которые наши привезли в Израиль, - та же скрипка, протяженная во времени и ставшая гитарой. Хотя, мне кажется, время этого жанра пройдет - Израиль овосточится, Россия обособится: Конечно, каждый берет с собой, что ему нравится, но, уверяю вас, никто там Пушкина с Мандельштамом под подушкой не держит.

- Однажды после концерта вам задали вопрос, почему вы не бываете на слетах КСП. Вы ответили, что посиделки у костра вам неинтересны. Таково отношение ко всем формам "клубного общения"?

- Это совершено безразличная для меня сфера жизни. Она меня не подпитывает, ничего не дает. Понимаете, все это очень непрофессионально. А мне интересны только профессиональные вещи. Если концерт - то настоящий, подлинно авторский, если выставка, то с очень сильным зарядом индивидуальности, если книга, то с особенной биографией, со своим художественным языком. Я чуждаюсь тусовки - песенной ли, литературной: Меня очень сложно куда-то вытащить. Ну, а если уж изо всех сил зазывают, то я могу, конечно, сломав гордыню, прийти. Потопчусь немного у порога и домой.

- А как домашние относятся к вашему творчеству?

- По-разному... Есть поклонники, есть те, кому это менее важно. Мой младший, пятилетний сын недавно сказал: "Мама, дай твою кассету послушать". Я считаю, что, во-первых, рановато, во-вторых, Москва - город, где моим детям, к счастью, есть что послушать и посмотреть, кроме меня. Но, наверно, когда-нибудь время придет и для маминых песен.

- У вас "женские " стихи, с совершенно особой интонацией. Мужчине трудно их понять, они словно из другого мира. Но для вашей героини и сам мужчина - существо непонятное, обитающее где-то на втором плане: На первом же - образ любви, придуманный женщиной:

- Конечно, лучше любить образ. Он всегда выручит, а реальный человек может ведь и подвести. Надо учиться романтизировать. Наша житуха такая - в любой момент тебя - раз, лопатой по голове: тут обидели, там не заметили: Да и с мужчиной то же самое. Поэтому область фантомов самая надежная.

- Что дает "маленькой женщине" силы оставаться такой открытой, искренней и смелой в нашем жестком и не очень-то уютном мире?

- Откровенно говоря, это что-то вроде слуха. Если у тебя есть такая волшебная штука, то вслушиваясь, можно попытаться сотрудничать: с миром, со страной, с ребенком, с мужчиной, с незнакомым человеком: А закрытым быть неудобно.

- Вероника, вы поете удивительные песни о вещах обыденных и узнаваемых. Как вам удается превращать человеческий быт в сказку?

- Есть некоторые правила, существующие и в музыке, и в живописи, и в стихосложении, хотя, конечно, у каждого художника свой инструментарий. Но рассказывать, как все замешивается и что в каких пропорциях добавляется: Об этом - когда-нибудь потом, на излете.