Василий Катков

Биография

Катков Василий Данилович (26.04.1867 — после 1917), русский правовед, публицист. Происходил из крестьянского сословия (отец — бывший крепостной музыкант). Окончив прогимназию в станице Каменской Войска Донского, Катков поступил в Таганрогскую гимназию. По окончании Харьковского университета (юридический факультет) в 1889 он был оставлен при университете для подготовки к профессорскому званию.

Конец XIX в. был временем господства в русских университетах чрезмерного преподавания латыни и греческого языка (от засилья которых Катков, кстати, и перевелся с историко-филологического факультета) и столь же сверх меры изучаемого римского права в ущерб остальным предметам. Порядок преподавания римского права (предшествуя или одновременно с преподаванием «русского права») искажал все юридические представления учащихся, которые приучались не искать пути совершенствования законодательства русского, а лишь следовать шаблонам чужих национальных систем права. Это приводило к механическому перенесению чуждых нам юридических особенностей на русскую почву, что придавало русскому законодательству искусственность и шаткость.

В одном из своих отчетов (по оставлению его стипендиатом для приготовления к профессорскому званию) Катков выразил неудовольствие этим «господствующим» положением римского права в период управления министерством И. Д. Деляновым, за что был исключен из числа профессорских стипендиатов. Это прервало его научную карьеру на целое десятилетие. Несмотря на то, что в окт. 1893 он выдержал экзамен на степень магистра в Императорском Казанском университете, стать приват-доцентом ему позволено было лишь в 1901. Свыкнувшись со своим положением, он поехал в Западную Европу совершенствовать научное образование. Живя в Берлине, Гамбурге, Вене, Париже, Цюрихе, Берне, в итальянских городах, Катков работал в крупнейших научных библиотеках: королевской в Берлине, коммерческой при бирже в Гамбурге, национальной и св. Женевьевы в Париже и т. д. Параллельно он печатался в различных русских научных журналах.

После смерти министра народного просвещения И. Д. Делянова в 1898 при новом министре Н. П. Боголепове дело Каткова было пересмотрено, с него сняли запрещение заниматься университетской преподавательской деятельностью. В 1898 он приступает к пробным лекциям (об ограничении свободы договоров и о юридических конструкциях договоров в пользу третьих лиц) в Императорском Петербургском университете. А с 1901, уже будучи приват-доцентом Императорского Харьковского университета, до 1908 включительно он читает курсы вексельного права, конкурсного права и гражданского права Прибалтийских губерний.

В Императорском Харьковском университете на юридическом факультете, где преподавал Катков, «политически-прогрессивное большинство» мешало ему занять подобающее место, всячески затрудняя возможность защитить магистерскую диссертацию, без чего нельзя было стать профессором. Либеральный дух, царивший в Харьковском университете, не позволял проникать в профессорский корпус консервативным элементам, несмотря на то, что за период 1901—04 он стал уже автором четырех крупных научных монографий.

«Ни одна отрасль наук, — писал он, — в данное время не находится в таком печальном, не соответствующем современному уровню знания состоянии, как науки политические». Это тем более повышало роль журнальной и газетной публицистики, что на ее путь становились высокообразованные академические силы, подобные Каткову.

Среди излюбленных публицистических тем у проф. Каткова особое место занимали гражданские проблемы: государства (верховной власти), религии, нации, национальной измены в период смутного времени, школы, диктатуры.

Народ, считал Катков, не может быть свободен, не может обладать полнотой своих прав, если он не в силах отстоять свою национальную государственную власть. Власть самодержавного государя для проф. Каткова была национальным историческим феноменом, на который недостаточно было обращено внимание юридической науки.

«Народ его (государя. — М. С.), — писал он, — это те миллиарды, которые жили в продолжение тысячелетней истории страны и которые будут жить в ней, когда исчезнем не только мы, но и наши правнуки. Такая власть стоит вне минутных настроений толпы. Она ответственна перед Богом и историей. Ей нечего заискивать у теперешнего населения с его временными интересами, временными настроениями и ошибками. Она боится Бога и никого больше на земле.

Только такая власть и может быть проводником истинной воли Божией на земле. Только такая власть может без страха перед толпой выполнять требования религии, понимать ее значение в человеческой жизни, охранять ее и не входить в сделки со стремлениями и желаниями, выдаваемыми за народные. Только такая власть в состоянии отличить глас истинного народа, который является гласом Божьим, от гласа того «народа», который Христа предал».

Государство было для проф. Каткова лучшей «частью» каждого истинного гражданина, выше и дороже личного существования; государство он воспринимал как институт защиты социальной справедливости.

Дилемма «власть» и «свобода» для ученого являлась неразрывной, т. к. свобода народа для него была прежде всего свободой государственной власти, могущей всеми доступными ей средствами и историческими возможностями оберегать свободу нации. Никто и ничто другое не сможет хранить должным образом национальную самобытность и независимость.

«Идеалом русского человека всегда будет Царь, который “все может”», — таким было убеждение проф. Каткова, считавшего самодержавие формой власти, психологически наиболее понятной большей части нации.

Власть, с одной стороны берущая на себя наибольшую ответственность властвования и ведения государственных дел, с наиболее возможным освобождением массы нации от этого властного бремени; с другой стороны, эта власть способна по своей неограниченности в нужный момент концентрировать силы верноподданных (см.: Верноподданничество) в необходимом направлении, будь то война или реформы, требующие общенациональной поддержки.

В этой универсальности самодержавия — его сила и одновременно необременительность, в отличие от многочисленных мелких и жаждущих насыщения демократических «самодержцев», выборных администраторов от президента до префекта района и многотысячной армии депутатов всех уровней.

Высокое понимание важности русского господства в империи и неограниченности верховной власти самодержца разделял и Катков. Он пишет, что наряду с Православием «другим элементом объединения ядра Русского государства является русская национальность. Государственная власть соединяется у нас со множеством народностей, но опорой ее, как и опорой силы государства, является русский народ в этнографическом смысле этого слова. Всякое политическое общество, живущее самостоятельной жизнью, т. е. опираясь на свои собственные силы, должно быть по необходимости национально. Одна нация по необходимости должна занять центр, вокруг которого группируются другие...

Государственная власть служит всем национальным элементам, объединенным ею. Но в неминуемой борьбе интересов различных групп она не может жертвовать в пользу других интересами той национальной группы, на которую опирается самое ее бытие, особенно в критические минуты государственной жизни».

На основе столь высоко ставимой необходимости для государства опоры на господствующую национальность у проф. Каткова сформировалось особое понимание измены Родине. Для инородца в революции 1905 он видит измену Русскому государству, но никак не измену своей национальности (инородческой). Революционерам же из русских он предъявляет двойное обвинение в измене — Русскому государству, против которого был поднят бунт, и русской национальности, являющейся этнической основой империи. Изменой Родине для него была не только всякая услуга внутренним врагам, социалистам и либералам, но и любое слово и даже помышление против государя и его верховной власти.

Та же логика лежала в основе рассуждения проф. Каткова о правах и обязанностях: «Если на инородце лежит долг лояльности, то на русском лежит обязанность хранить заветы прошлого, славу и честь Родины, беречь ее будущность как целого. Общие и высшие интересы страны лежат на попечении русского народа в тесном смысле. А на ком лежат большие обязанности, тот должен пользоваться и большими правами». «Чем меньше, — писал он, — внутренней связи между составными частями населения, тем менее в состоянии они управлять сами собой, тем нужнее для них внешняя, отрешенная от них власть».

При религиозном мировоззрении (приписываемом русскому народу даже его недоброжелателями) лучшим режимом будет тот, который менее всего будет привлекать народ к государственному управлению без какого бы то ни было убытка для дела, оставляя народу как можно более времени для религиозной, семейной и профессиональной деятельности.

Царская власть в России всегда будет восприниматься как тяжелый удел для властвующего по Промыслу Божию, избранного для этого подвига. Нежелание народа властвовать наглядно видно на примере игнорирования своих политических прав выборщиками до революции. Катков приводит такие цифры: в Москве на выборах в н. XX в. из имеющих на то право пользовались им ок. 10%, а при выборах в Государственную думу эта цифра балансировала между 10 и 20%.

Нация, сформировавшаяся как историческая общность и выработавшая свой орган власти — самодержавие царей, — который и брал на себя заботу властвовать, за многие века, срослась с восприятием власти как органа, снявшего с нации обязанность сложнейшего управления огромной империей.

Нация, выработав свою психологическую физиономию, уже не в состоянии от нее избавиться, как невозможно избавиться человеку от настроенности раз повзрослевшей своей души. Когда мы говорим о национальных отличиях, о том, что же нас отличает от других государств и наций, то, безусловно, одним из первых и наиболее ярких признаков отличий всегда будет исторически сформировавшаяся верховная власть. Как в каждой науке есть свой главный раздел, так и в русском государственном праве, науке по преимуществу, изучающей политическую идеологию, главнейшим разделом, безусловно, должен быть вопрос об исторической верховной власти — о самодержавии русских царей.

Политическая публицистика Каткова была посвящена практически полностью защите главного идеологического пункта обороны империи — идее самодержавия. «Гибель Трона, — писал он, — влечет за собой и гибель народной самостоятельности... Только убив власть, можно убить свободу народа и умалить его права».

Особое место в публицистике Каткова занимает религия как величайшая нравственная сила и в индивидуальной, и в общеимперской жизни. «Душа, — пишет он, — лишенная света религии, похожа на растение, лишенное солнца. Она чахнет». Без религии не может быть никакого действительного и долговременного прогресса в общественной жизни.

Катков был православным христианином в наиболее ортодоксальном понимании этого слова. Его религиозный дух, как у глубоко верующих людей, был пропитан святоотеческим мировоззрением и личность — растворена в Церкви. В простоте своей души он принял учение Христово и не мудрствовал лукаво о Церкви, как это модно было в среде большинства тогдашней интеллигенции.

«Учитель, — писал он, — который не привел своих питомцев ко Христу, не просветивший их светом Евангельского учения и полагающий, что он достаточно сделал для них, если вложил в их голову какие-либо знания специального или общего характера, имеющие отношение исключительно к материальному миру и жизни «века сего», — плохой учитель, он не понял всей высоты своего призвания и не исполнил ни завета Великого Наставника, ни воли своего Государя, ни задушевных желаний любящих своих детей родителей, вверивших его руководству лучшее свое сокровище».

Исповеданию своего педагогического кредо проф. Катков следовал всю жизнь, жизнь христианина, ученого и гражданина. «Атеист и космополит не может внушить своим воспитанникам уважения к вере отцов, к преданиям и обычаям предков, любви к родине и своему народу», — писал он и жил и преподавал с этим убеждением.

Можно с уверенностью сказать, что это был человек твердой воли, последовательно отстаивающий свое мировоззрение, любивший правду как в науке, так и в гражданской жизни и не шедший на компромиссы со своей совестью. Апологетический талант Каткова как публициста был замечен и в среде церковных писателей. Его высоко ценили и с ним сотрудничали такие прославленные православные миссионеры, как прот. Иоанн Восторгов и проф. И. Г. Айвазов.

Стоя за полное подчинение системы образования государству, выступая против воспитания нации в русле «конкуренции производительных сил», проф. Катков был глубоко убежден в неправоте идеи Руссо, изложенной в его книге «Эмиле», — неправоте в том, что при воспитании всегда стоит дилемма, кого воспитывать, человека или гражданина. Ученый вслед за Аристотелем и св. отцами считал, что человек по своей природе существо общественное, поэтому в воспитании нельзя отделять воспитание личности от воспитания гражданина. «Человека мы можем воспитать, — писал он, — только воспитывая гражданина, и гражданина можем воспитать, только воспитывая человека».

Проф. Катков был глубоко убежден, что надо бороться не за ограничение власти государя, а за всевозможное отстаивание на деле его, государя, свободы и всемогущества. Только такая универсальная сила способна добиться улучшения положения малоимущей массы, т. к. при ограничении власти государя политическую силу в обществе начнут набирать общественные слои, связанные с капиталом и свободными профессиями. При таком положении вещей давление на массу простого народа возрастет в связи с чрезмерно свободной и не регламентируемой деятельностью первых двух общественных слоев в стремлении внутри своих корпоративных сообществ аккумулировать экономические и интеллектуальные возможности всего общества. «Исторические особенности, — писал он, — нашей жизни, борющиеся интересы отдельных групп, племен и рас, ее населяющих, поглотили бы собой интересы всей России, если бы разум творцов ее не выработал из недр ее особого института, обязанного хранить «душу нации» и служить ей объединяющим знаменем... Этот институт и есть Императорская власть русских вождей».

Опыт революции привел многих к мысли о необходимости в таких чрезвычайных и смертельно опасных для государства политических ситуациях вводить основанный на особом, чрезвычайном законодательстве институт диктатуры. Диктатуры — как возможности верховной власти (государя) или назначаемого от нее специально лица или нескольких лиц вступать в урегулирование государственных дел со всей неограниченной полнотой верховной власти.

Видя, как огромные массы консервативного населения всколыхнула и возмутила революционная волна насилия, Катков требовал от власти организовать и направить эти силы в нужное для государства русло. Контрреволюционные силы пребывали в основном в бездействии, будучи готовы «с радостью, — писал он, — ринуться на губителей и мучителей своей родины, как строй солдат, которому после «раз, два, три» не сказали последнего условного «пли». Власть, которая бы поняла этот психологический момент и сделала призыв к этой бескорыстной и самоотверженной армии, избавила бы нашу родину от тяжелого кошмара революции с наименьшими жертвами. Как дым рассеются враги закона и порядка; как снег растают они в огне народного гнева. Формы этого призыва к содействию общества могут быть различны. История знает: проскрипцию (открытое лишение защиты закона), назначение диктатора явного или тайного, равно как и особого доверенного лица, тайного или явного, со специальными полномочиями для подавления смуты при содействии общества». Власть должна была «овладеть», по выражению Каткова, раздраженными смутой и привлечь их к борьбе с революционерами. Мощь революции требовала привлечения к борьбе с ней уже не только полиции и войск, но и консервативно-настроенных масс для достижения победы в борьбе с крамолой с наименьшими жертвами и недопущения уже нового антиреволюционного хаоса; для этого обществу должен быть дан вождь, диктатор, «атаман», которому бы контрреволюционные силы доверяли как человеку несгибаемой воли и глубокой преданности трону.

Что касается особенностей юридического сознания Каткова, для него современная юридическая мысль делилась на два лагеря: английский и континентальный, представленный в основном трудами немецких правоведов. Резкой гранью, разделявшей их в понимании сути юриспруденции, было то, что для английских юристов она была наукой о «законе», а для континентальных — наукой о «праве». Под «законом» английские законоведы подразумевали совокупность принятых законодательных актов вообще, без какой бы то ни было философии права. Континентальные же юристы, державшиеся понятия «права» как сути юриспруденции, имели большие проблемы, когда хотели определить термин «право», поскольку в него на деле входили одновременно три значения: законы, права и справедливость. Катков целиком разделял мнение англичан на юриспруденцию и считал термин «право» малопригодным для употребления, поскольку порой континентальные юристы вкладывали в него совершенно разные смыслы, что весьма запутывало суть дела.

Не ограничиваясь юриспруденцией, проф. Катков увлекался также набиравшей силу относительно новой наукой — сравнительным языкознанием, сыгравшим большую роль в формировании его научного мировоззрения. Ученый считал необходимым реформировать основы юридических наук, избавившись от западнической схоластики, используя открытия сравнительного языкознания. Им была сделана подобная работа для цивилистики (гражданского права), ставшая первым томом большого исследования, а в последующие предреволюционные годы готовился второй том по публицистике (государственному праву), так и не увидевший свет.

Развитие сравнительного языкознания, его научные поиски привели к убеждению, что просто язык — чистейшая абстракция; что каждый язык всегда имеет ярко выраженные национальные черты; что язык тесно связан с мышлением и даже формирует его, а значит, вообще национальные науки, особую логику и далее особое национальное мировоззрение. Эти взгляды были очень близки проф. Каткову как национально мыслящему ученому и гражданину.

Превосходство юридических институтов одних государств над другими всегда относительно, поскольку их положительные качества блекнут или даже превращаются в отрицательные, когда переносятся бездумно, по трафарету, на другие национальные почвы, не считаясь с местными особенностями. К этому выводу Катков пришел благодаря опыту, накопленному в сравнительном языкознании и применяемому им в юриспруденции.

Многое из задуманного проф. Катков смог реализовать только в 1909, когда пришел в консервативно настроенный коллектив Императорского Новороссийского университета, где читал политическую экономию, статистику и финансовое право. В 1910 он, наконец, смог защитить магистерскую диссертацию (Передача векселя по надписи (индоссамент). Одесса, 1909), а в следующем году стал профессором.

Предреволюционные годы, проведенные в Императорском Новороссийском университете, были для Каткова наиболее научно-плодотворными. После февральской революции 1917 он в числе нескольких правых профессоров был уволен Временным правительством из университета. Дальнейшая его судьба неизвестна.

Смолин М.