В 40-е годы она блеснула в "Машеньке" – трогательном фронтовом фильме, который был для солдат (и их подруг в тылу) чем-то вроде симоновского заклинания: "Жди меня, и я вернусь".
Краткая биография
Окончила актерскую школу при киностудии «Мосфильм» (1940). В 1944-1945 — актриса театра им. Моссовета, в 1951-1953 — театра им. А. С. Пушкина, в 1954-1957 — Театра-студии киноактера. В 1944 году попала в автомобильную аварию, перенесла несколько пластических операций на лице. В 1945—1946 жила в Лондоне (была замужем за атташе английского посольства в России Чапменом и взяла его фамилию), в 1946 вернулась в Москву и была сослана в Вышний Волочек. Крупнейшая и единственная работа актрисы — заглавная роль в фильме Ю. Райзмана «Машенька». Исполнение Караваевой отмечено глубокой правдой чувств, обаянием чистоты, душевной силой. После возвращения в Москву изредка снималась, в основном работала на озвучиваниии ролей в зарубежных фильмах. В 2000 на экраны вышел документальный фильм «Чайка» о трагической судьбе актрисы. Его основу составили любительские фильмы, которые снимала сама актриса в своей маленькой московской квартире.
Галина Турецкая, "Репетиция в пустоте"
Сколько их было в истории кино – молодых, хорошеньких, промелькнувших на кинематографическом небосклоне и забытых, так и не ставших звёздами. Её судьба лишь внешне напоминает многочисленные истории несостоявшейся славы. На самом же деле это история того, как человек, потеряв всё, не теряет себя. Как актриса остаётся актрисой до тех пор, пока у неё есть хоть один зритель – она сама. Это история Валентины Караваевой.
В 40-е годы она блеснула в "Машеньке" – трогательном фронтовом фильме, который был для солдат (и их подруг в тылу) чем-то вроде симоновского заклинания: "Жди меня, и я вернусь". Караваева – студентка киношколы при "Мосфильме" – училась на курсе Райзмана. Когда Райзман проводил, как теперь говорят, "кастинг" актрис для участия в этом фильме, от звёздных имён кружилась голова. А отобрали её, никому не известную вздорную студентку. Она взяла режиссёра измором – первая проба была неудачной, но Валентина как будто знала, что Машенька останется главной и единственной ролью в её жизни. И когда Райзман, пересмотрев всех, так и остался неудовлетворён, она пришла снова и сыграла так, что он уже не сомневался.
После выхода фильма (в 1943-м) вся съёмочная группа получила Сталинскую премию, и Караваева в 23 года стала самым молодым лауреатом. Талантливая, симпатичная, народная любимица, обласканная властью, – какие замечательные перспективы открывались перед ней! Режиссёры завалили её предложениями. Даже Райзман, который взял за правило никого из актёров не снимать дважды, пригласил её в свою следующую картину "Небо Москвы". Но нелепая, трагическая случайность сохранила традицию – режиссёр не снял и Караваеву.
Родом Валентина была из российской провинции, Вышнего Волочка. Любимый ребёнок в семье, она всегда отличалась своенравием. Родители назвали её Аллой, но в пять лет девочка настояла на официальном переименовании. Ей казалось, что "Алла" – неподходящее имя для кинозвезды. А в том, что она станет кинозвездой, Валя никогда не сомневалась. Родители полагали это блажью. Но, закончив семь классов, их дочь исчезла из дома, захватив один потрёпанный чемоданчик и оставив записку: "Еду в Москву, чтобы стать актрисой".
И стала. Она выдержала вступительный экзамен в школу-студию при "Мосфильме", соврав, что закончила восьмилетку. Училась не просто хорошо, а исступлённо. Снялась в нескольких эпизодических ролях. Родители не слышали о ней ничего – гордость не позволяла Валентине писать до тех пор, пока она не прогремела на всю страну в "Машеньке". Да и потом она редко общалась с родственниками. Даже о её смерти в декабре 1997 года семья узнала из газет. В одну редакцию пришло тогда письмо от племянницы Караваевой. Она рассказывала, что жили они тяжело, бедно, но к знаменитой родственнице обращаться стеснялись. А когда узнали, что она умерла в одиночестве и бедности, не могли себе простить. Видимо, в семье Караваевых гордость – фамильная черта. В редких письмах родным Валентина выдумывала, что получила в наследство миллионы погибшего мужа.
В 1943 году по пути на съёмки того самого фильма Райзмана "Небо Москвы" Караваева попала в автокатастрофу – автомобиль столкнулся с трамваем. Водитель погиб, а Караваева оказалась в реанимации. Что она чувствовала, когда впервые, очнувшись, взяла в руки зеркало?! Её лицо изуродовано навсегда. И две пластические операции, сделанные впоследствии швейцарскими врачами, не смогли скрыть ужасный шрам, протянувшийся от уха до подбородка. На этом фоне даже известие о том, что она никогда не сможет стать матерью, прошло для неё почти незамеченным.
Правда, оставался театр. Ещё живы были в памяти её "прошлые заслуги". Караваеву поселили в гостинице "Москва", приняли на работу в один из столичных театров, приглашали на всевозможные приёмы в качестве почётного гостя. Тогда было модно "украшать" известными актёрами и режиссёрами дипломатические рауты в посольствах. На одном их таких приёмов она познакомилась с Чапменом – атташе посольства Великобритании. Он был представителем одной из самых уважаемых и состоятельных семей Британии, но власти подозревали, что его дипломатическая должность является лишь прикрытием. Поэтому к их знакомству и развивающемуся роману пристально приглядывались не только в культурных кругах столицы.
В конце концов Караваевой дали разрешение на брак и эмиграцию. Она писала в правительство: "Я не востребована здесь как актриса. Я, лауреат Сталинской премии, могу сыграть ещё много ролей, если мне будет оказана медицинская помощь за границей. Я была и остаюсь советским человеком, верным коммунистической партии". В 1945 году Валентина Чапмен покинула Россию. Коллеги обвиняли её в корысти – дескать, променяла Родину на деньги и пластическую операцию. Но она любила Чапмена. Об этом говорит её письмо, сохранившееся в архиве: "Я встретила свою любовь и пойду за своей любовью далеко от этой земли".
Валентина быстро освоилась и в Британии, и в Швейцарии, где они жили с мужем. Вскоре она уже свободно говорила по-английски, много путешествовала и сроднилась с нравами английской аристократии. Рассказывают, что для своих горничных она была вздорной хозяйкой: могла устроить скандал, например, из-за того, что в ванну добавлена не та пена. Девушка из Страны Советов с удовольствием окунулась в мир модных туалетов, светских приёмов – потом рассказывала подруге, что на одном из раутов танцевала с самим Черчиллем. И всё же праздность вскоре ей наскучила: организовала театр при русской общине в Женеве, в котором была и режиссёром, и примой.
Дважды ей делали пластические операции. Но даже швейцарская медицина оказалась бессильна: шрам удалось немного замаскировать, зато онемела верхняя губа. И с окончательным вердиктом медиков закончилась семейная жизнь Караваевой – она стала рваться на Родину. Чапмен умолял её остаться, предлагал развод и хорошее содержание. Шел 1950 год, ещё был жив Сталин, и Чапмен, не понаслышке знакомый с политическим режимом Страны Советов, мог вообразить, что ждёт возвращенку в России. Но она стояла на своём. Полгода провела на ступенях советского посольства, умоляя разрешить ей вернуться. В конце концов ей дали разрешение. В обмен на килограмм исписанной бумаги с признаниями своих ошибок и преимуществ советского строя перед капиталистическим.
Как ни странно, Валентину встретили в России довольно приветливо, если можно так сказать о вызовах в КГБ, мрачнеющих при встрече лицах старых друзей и неформальных предложениях уехать куда-нибудь подальше. Но, по крайней мере, она была дома.
Год она провела в Вышнем Волочке. Работала в местном театре. Её племянница, тогда ещё ребёнок, вспоминает, с каким восхищением дети разглядывали платья и шляпки, модные журналы, нейлоновые чулки, духи и целых двадцать шуб, которые она привезла из-за границы. Конечно, в Вышневолоцком театре она блистала, но ей-то грезилось иное: Москва и постановка чеховской "Чайки".
Спустя год она вернулась в Москву. На свой страх и риск. Готовилась к репрессиям, и когда получила повестку-вызов в Министерство иностранных дел, пошла туда, связав в узелок сухари и смену одежды. Но вызвали её для того, чтобы ознакомить с письмом адвоката родителей мужа: Чапмен погиб в автокатастрофе в Альпах спустя два года после её возвращения в Россию, а его родители отказывали ей в наследстве. С лёгким сердцем она подписала отказ, добавив чиновнику министерства: "Если вы сможете отстоять эти деньги, отдайте их детским домам и больницам". Речь шла о гигантской даже по нынешним временам сумме, но она, счастливая, ушла, помахивая узелком.
Настоящего дома у неё не было. Она снимала углы в коммунальных квартирах, бомбардируя Фурцеву, тогдашнего министра культуры, просьбами об улучшении жилищных условий. На это ушло более десяти лет.
Работала Караваева в Театре Пушкина, Театре киноактёра. Она репетировала несколько спектаклей во втором составе, но, кажется, так никогда и не вышла на сцену. Её прямолинейный, экспансивный и неуживчивый характер стал ещё тяжелее после возвращения в Москву. Она понимала, что людям сложно общаться с ней, и замыкалась в себе. Возможно, именно поэтому у неё, талантливой актрисы, не сложилась театральная жизнь. Например, из-за конфликта с режиссёром её сняли с роли Нины Заречной в "Чайке", поставленной в Театре Моссовета Юрием Завадским ещё в 1945 году. Сыграла премьеру 8 мая, а в следующем спектакле уже играла другая актриса.
Много лет она влачила в буквальном смысле слова нищенское существование. Иногда удавалось подработать на Киностудии им. Горького при дубляже фильмов. Рассказывают, что Караваева спорила и там. На сей раз с изображением, "играя" голосом так, как она сама считала нужным. Может быть, поэтому в последние годы жизни она лишилась и этой работы – на смену ветеранам пришли новые режиссёры, уже не помнившие былой славы Валентины Караваевой. Но голос её до последнего вздоха оставался тем же – чуть хрипловатым и бесконечно чарующим, каким он запечатлён в фильмах "Всё о Еве", "Красное и чёрное", "Моя бедная любимая мать", "Свидетель обвинения". Её голосом говорили Грета Гарбо, Лилиан Гиш, Бетт Дэвис и Марлен Дитрих.
Что-то ей платили в Театре киноактёра – из милосердия. Зарплату приносила на дом секретарша, сама Караваева за деньгами не шла – говорила: "Я ни в чём не нуждаюсь". Давно были проданы привезённые из Швейцарии шубы, дорогие и уже немодные платья... На улицу она выходила редко. Однажды её встретили на Старом Арбате. Караваева выглядела как многие интеллигентные старушки: всё вычищено, выглажено, но кажется, что одежда вот-вот рассыплется на ней от старости. А в волосах – красный бант.
И вот тогда, когда, казалось, всё в прошлом, в её жизни появился новый смысл. Режиссёры не приглашали сниматься – и она сама стала снимать кино. Двадцать с лишним лет Караваева играла перед любительской кинокамерой, потом проявляла плёнку, смотрела её на пришпиленном к стенке бумажном экране, разбирала свои ошибки и играла снова. Звук записывала на допотопный катушечный магнитофон. Устанавливала свет. Шила костюмы к любимым ролям – Анна Каренина, Кармен и, конечно, Нина Заречная. Для этой роли она сделала себе Чайку – птицу из проволоки, бумаги и перьев. Одни и те же роли она играла на протяжении двадцати с лишним лет, и камера фиксировала, как она стареет: Заречная в пятьдесят, в шестьдесят, в семьдесят...
Ещё она писала дневник-повесть своей жизни, который назвала "Пути человеческие", писала и письма, которые забывала отправлять. Так, сохранилось в её архиве письмо к знаменитому итальянскому режиссёру Пьетро Джерми: у неё есть для него замечательная история. Не себя ли имела в виду?..
О её смерти могли бы долго не узнать, но в доме произошла водопроводная авария, и в ЖЭК обратились все жильцы, кроме этой странной женщины из квартиры на втором этаже. Кажется, никто и не знал, что она – в прошлом известная актриса. Никто, кроме ближайшей соседки, которая любила из-за стенки слушать великолепный караваевский голос, произносивший монологи из Чехова, Ибсена, Толстого. Эта же соседка и забила тревогу: голос из-за стенки не доносился уже несколько дней. Когда дверь взломали, то увидели, как в воде плавали листы бумаги, спутанная киноплёнка и безнадёжно испорченные костюмы... Гнетущее впечатление производила обтянутая чёрной тканью комната-павильон, импровизированная гримёрка на кухне, узкий продавленный топчан, служивший заодно и сценой, "моя ложа любви" – звала его Караваева.
Человек, которому дали квартиру после её смерти, предпочёл остаться жить в общежитии, но не вселяться в это жилище, внушавшее ему безотчётный ужас.
Хоронили её в начале января 1997 года. Скромные похороны организовала Гильдия актёров, а личные вещи и архив Караваевой попали в Музей кино и после были использованы при создании фильма о ней, названного "Я – чайка!.." Её могила заросла лопухами. К деревянному кресту криво прибита проржавевшая табличка с надписью: "Чапмен". От неё не осталось ничего, кроме фильма, в котором она сыграла свою последнюю роль уже после смерти. Но ничего другого ей и не было нужно.