Вадим Серегин

Биография

В кабинете у начальника на диване спал кот, огромный и полосатый. Пока начальник сурово разговаривал с кем-то по телефону, я пыталась разбудить кота. Но он, несмотря на мои поглаживания и почесывание за ухом, совершенно не реагировал и продолжал спать. Начальник перестал разговаривать по телефону и, сурово глядя на меня исподлобья, спросил:
- Кстати, почему вы обо мне писать решили? У нас в МЧС есть более достойные люди...
- А кот откуда?
- Про кота тоже надо рассказывать? - На лице начальника появилась улыбка. А потом он стал рассказывать.

"Персона" No.2, 2000.

Серегин Вадим Вадимович

Офицер МЧС.

Родился в 1961 г. в Красноярске.

1983 - выпускник Симферопольского высшего военно-политического строительного училища.

1983 - 1991 - служба в Вооруженных Силах СССР в Северодвинске.

1991 - 1992 - ведущий специалист Северодвинского бюро внешнеэкономической ассоциации Архангельской области.

1992 - 1995 - сотрудник оперативно-спасательной службы "Спасатель" г. Северодвинска.

1995 - 1996 - главный специалист Центральной региональной поисково-спасательной службы МЧС России.

1996 - начальник поисково-спасательной службы Государственного Центрального аэромобильного спасательного отряда Центроспаса МЧС России по г. Москве. 1999 - медаль "Участнику чрезвычайных гуманитарных операций", орден Мужества.

- Родился я в Красноярске. Жил на Урале, на Кубани, в Туле - отец у меня строитель, поэтому пришлось покататься. В детстве часто ездил в пионерские лагеря с военным уклоном. Мне это нравилось, поэтому и выбор профессии был осознанным. Поступил в Симферопольское высшее военно-политическое строительное училище. А когда закончил, распределился на Северный флот, в город Северодвинск. Прослужил в Вооруженных Силах до начала перестройки и в 1991 году из армии уволился. Но не потому, что был политработником. Политработник из меня вышел не очень хороший: я обычно занимал командирские должности, хотя и окончил политическое училище. Одна из главных причин была такова: я считал, что армия должна быть армией. Если бы в то время в нашей стране не сложилась ситуация полного развала армии, я бы никогда не ушел. А о том, что был военным, никогда не жалел и не жалею до сих пор. После увольнения год проработал в Северодвинском бюро внешнеэкономической ассоциации Архангельской области ведущим специалистом. Наверное, можно было там и остаться, но я понял: бизнес - это не мое. Не коммерсант я. Потому и пошел работать в оперативно-спасательную службу города: в Северодвинске, где делают подводные лодки, потенциально опасных объектов достаточно. Мы аттестовались через Ассоциацию спасательных формирований и начали работать.

Через три года получил квартиру в Москве, и мне предложили должность главного специалиста в Центральном региональном поисково-спасательном отряде. Представляете себе деление нашего министерства? Это как военные округа, семь региональных центров по всей России, которые занимаются проблемами ликвидации последствий и предупреждения чрезвычайных ситуаций. Есть такой центр со штабом в Москве, который курирует восемь областей Центрального региона России. Потом нас присоединили в качестве структурного подразделения к Государственному центральному аэромобильному спасательному отряду Центроспаса МЧС России. Не буду кривить душой - это элитное подразделение, которое выполняет свои задачи не только в России, но и за рубежом. Мы обеспечены снаряжением, техникой по сравнению со спасательными службами Российской Федерации лучше других. Кроме того, у нас очень высокий уровень подготовки личного состава: люди владеют восемью-десятью специальностями на профессиональном уровне.

- Как жена отнеслась к тому, что вы стали спасателем?

- Честно сказать, она была не очень рада. В принципе это тоже служба. Не военная, без погон, но служба. Мы выполняем задачи, которые требуют дисциплины, порядка. Естественно, она не очень хотела, чтобы я продолжал работать в этой системе.

- А чем бы она хотела, чтобы вы занимались?

- Наверное, тем, что приносит хорошие деньги. Есть друзья, знакомые, можно было куда-то устроиться. Но я не стал. Мне нравится моя работа, хотя с женой я всегда советуюсь и считаю, может быть, это и банально, что надежный тыл в нашем деле - это великая вещь. Кто-то сказал, и мне это очень понравилось: у настоящего мужика должно быть три вещи: работа, друзья и семья. Но работа - это работа, а семья - это семья. Моя жена - медсестра, но она никогда не пойдет в структуру МЧС: не могут муж с женой работать вместе - это мое и ее убеждение. Когда жили в Северодвинске, наш дом был виден через забор части, в которой я служил. Но жена ни разу не была на ее территории. А вот сыновья, у меня их двое, сейчас ко мне на службу приходят часто. Правда, желания быть спасателем ни у одного из них не возникло, хотя оба и с аквалангом ныряют, и по веревкам лазают.

- Каким должен быть человек, чтобы вы приняли его на работу?

- Мы берем на работу людей, близких по духу. Спасатель - это образ жизни, это человек, как у нас говорят, с пулей в башке. Поймите меня правильно: мы проходим психологические тесты, медкомиссию, у нас с головой все в порядке, но нормальный человек в таких условиях, за такую зарплату так, как мы, работать не будет. Приходит человек устраиваться в отряд, спрашивает об условиях работы. Говорим, получать будешь столько-то, работа - сутки через трое. По КЗоТу. А реально - трое на работе, а сутки дома. В службе - 54 человека, два экипажа. Один здесь, на Новоясеневском проспекте, другой - на "Щелковской". Вскоре открываем еще одну точку, в Среднем Золоторожском переулке - там будет экипаж. Существует план развития службы, и если, Бог даст, все будет нормально, чтобы охватить всю Москву, еще одно подразделение появится на северо-востоке города. На вызов выезжают 4-5 человек. Оперативные дежурные находятся здесь постоянно, ну а в случае необходимости вызывается резерв. Есть у нас такое понятие - любой сотрудник службы находится дома в режиме поддежурства. Основную массу звонков мы принимаем от оперативных служб города. У нас есть договоры о взаимодействии с Управлением государственной противопожарной службы, с Главным управлением внутренних дел города, Московским метрополитеном. Мы единственная служба, которая имеет право работать в метро, прошли все виды подготовки, два раза в месяц проводим там учения. У меня в детстве была мечта - пройти ночью по тоннелю метро. Сейчас, можно сказать, она сбылась.

- Часто люди уходят?

- Не часто. С 1995 года по собственному желанию ушли пять человек, но из них трое просились обратно.

- Взяли?

- Нет. У нас испытательный срок полгода. Это максимум того, что положено по КЗоТу. Наблюдаем за человеком, обучаем, если он не подготовлен, хотя сейчас уже приходят люди, поработавшие в других спасательных формированиях. Допускаем к несению дежурств и смотрим, как он себя ведет. Были случаи, когда увольняли за нарушение дисциплины, но были случаи, когда человек начинал относиться к работе как к отбытию наказания. А у нас два предупреждения - третьего не бывает, мы просто расстаемся. Но по статье никого не увольняли, пишут заявление сами. Зачем портить человеку биографию? Вызываешь и говоришь; "Все, время пришло".

- У вас команда хорошая?

- Хорошая. Я считаю, что одно из первых направлений деятельности руководителя спасательной службы - сделать нормальную команду. На сегодняшний день все места заняты. В перспективе, если будем расширяться, естественно, понадобятся новые сотрудники. Я могу показать, - Серегин достал огромную кипу папок. - Вот это - документы желающих.

- Бывают несчастные случаи?

- Были ДТП, когда пострадали машины. А в отряде произошли две трагедии, когда люди погибли при подготовке. Андрей Рожков, Герой России, ему посмертно это звание было присвоено, погиб на Северном полюсе при испытании нового подводного снаряжения. Один из заместителей начальника отряда, Игорь Прокопчик, - при проведении занятий, когда работал на вертолете в горах. Но при ликвидации чрезвычайных ситуаций - нет, не было.

- Вы участвовали в ликвидации последствий обоих землетрясений в Турции в прошлом году...

- В Турции я был в качестве спасателя. В августе прошлого года, во время первого землетрясения, на 75 сотрудников, выехавших от МЧС России, спасенных живых было 72 человека, Не всего, а живых, я повторяю, достали мы из завалов. Погибших - более 130. Это - показатель нашей работы. Так, как делают свое дело наши спасатели, не может никто. Я с полной уверенностью это говорю. Мы не герои, но нам приходилось работать по трое и даже по два человека, чего никто из иностранных спасателей никогда не делает. У них, наверное, слишком много условностей, существует своя тактика, стратегия извлечений, и ее придерживаются все. У них экипаж, который выезжает на вызов, составляет минимум шесть человек, но при этом были ситуации, когда иностранцы обращались к нам за помощью. Мы используем наше специальное оборудование, но не тяжелую технику. Иностранцы работали бы тяжелой техникой, но первые двое суток в Гюльджуке она просто отсутствовала. У нас, например, тоннель один был, мы измеряли потом, 26 метров. Они не станут долбить такой лаз, они в него не полезут так, как лезем мы. Я, еще раз повторяю, не видел ни одного иностранца, который бы работал так, как наши спасатели, хотя в Турции в ноябре - на втором землетрясении, от них были 43 команды, 300 собак. Но больше всего меня шокировало то, что они очень любят фотографироваться. Беременный спасатель (у них есть женщины-спасатели - в Австрии, в Швеции) подошел к тому, что когда-то было домом, сфотографировался на завале и... ушел. Такое я тоже, к сожалению, видел.

Мы прилетели в Гюльджук меньше чем через сутки после землетрясения, ночью. Это был эпицентр, но в городе вообще не было ни спасателей, ни турецкой армии. Она появилась лишь на вторые сутки, хотя там находится военная база турецкого флота. Наш первый экипаж сразу же, с колес, отправился спасать людей: подошли местные жители и сказали, что под завалами слышны человеческие крики, стоны, Я остался со второй группой. Поставили лагерь, развернули госпиталь. А часа через полтора и мы уже поехали на завалы. Двое суток работали практически без отдыха, было много живых.

- Случались ситуации, когда казалось: вот, близко, а вытащить человека не получается?

- Да. В течение двух суток мы искали военнослужащего турецкой армии. Из одного завала достали семью - пожилых людей, мужа и жену, которые и сказали, что там есть еще один живой - они с ним переговаривались. Но завал был такой, что мы слышим человека, а пробиться к нему не можем, просто физически очень тяжело. Начинаем работать сверху, а это - четырехэтажный дом, вроде по голосу близко. Пробиваем лаз - нет. Делаем еще одну вертикальную дырку, доходим - опять нет. Постоянно с ним разговариваем, он отзывается, но голос слышно то здесь, то там - конструкция завала была такова, что когда человек даже немного поворачивал голову, голос уходил по пустотам. А потом наш спасатель, Леша Ершов, говорит: "Мужики, надо рыть здесь". - "Почему?" - "Просто надо". И мы достали этого человека на третьи сутки, живого и здорового. Он был слегка поцарапан, но вылезал практически сам.

- Как ведет себя спасенный человек, человек, практически переживший встречу со смертью?

- Если не ранен сильно, кричит, радуется. Но когда узнает, что все его родственники погибли, семья осталась под завалом, - это страшное горе. А как человек ведет себя в горе, вы сами знаете. Бывают и другие ситуации. После того как мы достали пожилую пару, о которой я уже говорил, мужчине на выходе стало плохо с сердцем. Ну вот, казалось, уже все, жив остался, народ стоит, солнце, небо. Но... сердце не справилось с этой радостью. Хорошо, что "скорая" рядом была.

- Вы утешаете людей, которых спасаете? Ведь, кроме физических страданий, они переносят травматический шок?

- Стараемся. Наша задача - оказать первую помощь. Да, когда ведешь или несешь человека, говоришь ему слова, которые как-то сами приходят в такой момент. Естественно, стараешься утешить, когда человек в истерике. Не обязательно пострадавшего, он может быть без сознания, но и родственников, которые находятся рядом.

- С 1995 года я работал на всех крупных чрезвычайных ситуациях, которые происходили в Москве. Самое страшное - прошлогодние взрывы в столице. Потому что это мой город, потому что в Печатниках в свое время жила моя будущая жена, совсем рядышком с тем домом, который взорвали. Так что я прекрасно знаю этот район. А когда взрывается твой дом, это гораздо страшнее, чем все остальное. Пока я ехал на улицу Гурьянова, не представлял, что увижу такое. Наш экипаж уже работал на месте взрыва, и тут подбежали люди и позвали в соседний дом, жители которого оказались блокированы в своих квартирах. Когда зашел туда, не понял, почему в панельном доме в квартирах битый кирпич. Здесь его быть не должно. А оказалось, магазин-пристройка был сделан из кирпича, и все его осколки при взрыве полетели в соседний дом. Я уж не говорю о машинах, которые стояли внизу, они оказались расплющены о дом параллельный. Пролетели скверик, детскую площадку. То, что это взрыв, теракт, об этом не было мысли. Первые мысли достать живых. Когда произошел второй взрыв и все уже знали, что это террористический акт, для меня это, конечно, было страшнее. Работаешь, потом бам-м в голову: а там твой дом остался, а сколько еще домов в Москве! И чувство такое было у всех наших ребят.

После первого взрыва начали создавать отряды по охране домов, и я, как все, дежурил после работы вместе с жильцами своего подъезда. В повседневной-то жизни я абсолютно обычный человек, И мои ребята тоже...

- Как вы относитесь к тем, кто приходит на место происшествия просто посмотреть? Это ведь часто случается.

- Я таких людей презираю. К сожалению, их очень много. Может быть, в природе человеческой это заложено, не знаю. Но когда человек приходит поглазеть на чужое горе или показать его в какой-нибудь телепередаче... Есть ряд телепередач, с которыми мы не работаем и работать никогда не будем. Показывают мертвого человека и говорят: вот опять трупик образовался. И начинают смаковать. Такого я не понимаю и не пойму никогда.

У нас милиция работает на происшествиях прекрасно, надо им отдать должное. Они стараются не пропускать посторонних, но бывают ситуации, когда сотрудники средств массовой информации пролезают туда, где им совершенно нельзя находиться. И на Каширке, и на Гурьянова были такие случаи, когда операторы с камерой прорывались через милицейское оцепление. Вот нужно ему снять "мясо", и он лезет, мешает всем - медикам, спасателям, пожарным, а потом выдает сюжет с абсолютно пустыми, некомпетентными комментариями. Это убивает больше всего. Были случаи, когда я их посылал сами знаете куда. И буду посылать, если человек даже не понимает, что он сам в конце концов может оказаться в положении пострадавшего. Есть штаб по ликвидации ЧС, там можно получить все цифры, все факты, никто не откажет. А если хочется поговорить с людьми, которые непосредственно участвуют в работе на происшествии, то нормальный журналист должен понимать, что для этого есть другое время.

- Другое время есть, но люди вашей профессии достаточно неразговорчивы.

- Ну не любим мы этого. Первые два года работы мы вообще журналистам интервью не давали.

- Вы - бывший военный. Как вы относитесь к войне в Чечне? Может быть, лучше как-то договориться в наших национальных желаниях, без ран, смертей и горя?

- Я считаю, что сейчас операцию по антитеррору надо продолжать, останавливаться нельзя. Прекрасно понимаю, что для этого потребуются слишком большие жертвы, но результат, которого все ждут, должен быть. Не так скоро, конечно, но он будет. Если их отделить, не уверен, что сложится другая ситуация. Приостановление боевых действий, вы же видите, тоже не помогает. А потом разве можно отдать людей, которые там остались?

- Вашему старшему сыну 15 лет, вы не боитесь, что эта "операция", как вы говорите, может затянуться на многие годы и ему придется идти воевать?

- Все боятся. Недавно у нас состоялся разговор, и я сказал: если он не поступит в институт, то будет служить. Не знаю, попадет он в Чечню или еще куда-то, но в армию он пойдет. Да, существует определенная категория людей, которая старается всеми правдами и неправдами отказаться от военной службы. И моя жена, как любая мать, естественно, не хочет, чтобы сын шел армию, но я ничего, повторяю, не буду делать, чтобы его "отмазать". Вот это я знаю четко. Человек сам строит свою судьбу, в его возрасте нужно это понимать, иметь какую-то цель, к чему-то стремиться, тем более в наше время. Я прошел армию, почему он не должен? Банально звучит, но если не он, то кто? Давайте все будем "отмазываться" - и что дальше? Вы посмотрите сейчас на пацанов, попавших в госпиталь, которых показывают по телевидению. Может быть, это еще детство, юношеский максимализм, но они говорят: да, я получил ранение, но когда вылечусь, вернусь назад. Там же остались мои пацаны, мои друзья, с которыми прошел этот ад. Как я могу их бросить? И это правильно. Сейчас наконец, хотя я понимаю, что это на крови людской, необходимо поднимать престиж нашей армии.

- На крови мира не построишь.

- На крови мира не построишь, но я не хочу, чтобы взрывались дома где-либо и когда-либо. В этот раз, я уверен, останавливаться нельзя.

- В эту войну МЧС отправляло спасателей в Чечню?

- Нет, но на первой войне были ребята, которые сейчас работают со мной и в составе других подразделений. Они оказывали помощь мирным жителям, выводили их из-под обстрелов. Сейчас МЧС работает в лагерях беженцев в Ингушетии, отправляет и сопровождает "гуманитарку". А из отряда пока никого туда не посылали, но в любой момент спасатели готовы выехать в Чечню. Мы для этого и существуем.

- Что для вас значит слово "герой"? Кого бы вы назвали героем?

- Герой? Может быть, вы скажете про меня - конъюнктурщик, дифирамбы поет, но... Присвоили же нашему министру звание Герой России, разве это неправильно? Мое мнение и мнение моих сослуживцев - совершенно законно. Если посчитать, если прикинуть, что наш министр сделал с того времени, когда пришел работать в ГКЧС, что он создал и сколько в итоге спасено жизней, как вы считаете, за это нельзя дать Героя?

- Нужно. Но давайте говорить о людях, которые принимают непосредственное участие в ликвидации чрезвычайных ситуаций, ведь работу спасателя не может сделать любой?

- Любой - нет. Может только очень хорошо подготовленный человек, который влился в команду, живет с ней одними интересами, выполняет общую задачу. И, самое главное, человек, который в группе может отвечать не только за себя, но и за своих товарищей. Возьмем два экипажа, которые работали на Каширке и Гурьянова, тех людей, которые туда приехали первыми. И там, и там была реальная угроза обрушения. Разве они не герои?

- А вы не герой, вы ведь тоже там были?

- Я - нет. Они - герои.

- Так за что же вам орден дали?

- За мужество. - Серёгин засмеялся. - Спасатель - это человек, который в любой чрезвычайной ситуации профессионально делает свое дело. Да, люди рискуют, но они делают необходимую работу, и делают ее классно, спасая при этом человеческие жизни. О риске, как правило, не задумываешься, хотя всегда страшно, не боятся только идиоты. Но с годами, с опытом, с возрастом приходит что-то такое, что, когда выполняешь работу, более здраво оцениваешь ситуацию. Мне сейчас сложнее, потому что я должен отвечать не только за себя, но и за своих ребят. К сожалению, в последнее время выезжаю только на трудные происшествия. Почему к сожалению? Потому что я - спасатель. Мне приходилось, когда у нас не хватало людей, быть и водителем, и оперативным дежурным, и просто спасателем. Естественно, всегда проще работать самому, чем отвечать за других.

- Может, стоит работать просто спасателем?

- Ну... Покойный Андрей Рожков ушел с административной должности на спасательскую. А у меня, наверное, амбиций больше, если честно. Когда в Москве был ураган, я сначала работал как оперативный дежурный. Был шквал звонков, подняли всю службу - работало пять экипажей. Я знал, что мне необходимо быть на базе для координации действий, для принятия решений. Но потом получил четкую команду: днем прибыть в Кремль. Я долго упирался, но Александр Михайлович Елисеев, исполняющий обязанности начальника Управления ГОЧС города Москвы, лично позвонил и сказал: "Вадим, ты должен приехать". И с утра пришлось отправиться в Кремль, разгребать там. Походил по крышам святыни, по ним, наверное, мало кто ходил.

Так что сидеть в кресле не всегда получается и не особенно нравится, но другого выхода нет. Потому что я заварил эту кашу, не только я, конечно, но я был инициатором, и бросать это не собираюсь, потому что здесь еще не все доделано. Необходимо оставить базу, которую трудно будет сломать. Сейчас это мое место.