Вадим Перельман

Вадим Перельман возвел "Дом из песка и тумана"

Вадим Перельман вчера был никем, а сегодня 40-летний дебютант стал восходящей звездой американской кинорежиссуры. Он в одночасье прославился психологической драмой "Дом из песка и тумана", номинированной на "Оскара" в трех категориях (в актерской – Бен Кингсли, в номинации второго плана среди актрис – Шорех Агдашлу, в музыкальной – композитор Джеймс Хорнер).

Вы приехали из странной державы, где жили в многонаселенной квартире, со множеством соседей…

Американцы этого просто не понимают. Мы только что съездили в Киев, программа 48 Hours на CBS делает сюжет про меня. Я им продемонстрировал, как выглядит коммунальная квартира. Совсем другой мир. В коммуналке я жил с рождения до шести лет. В огромной квартире – шесть-семь семей. Туалетное сидение никогда холодным не бывало (хохочет). Такая жизнь была. Но хорошая! Никто же не знал, что можно жить по-другому.

Что вас подвигло на эмиграцию?

В 70-м году мой дедушка с папиной стороны умер у нас на глазах. Мы отмечали Новый год. Ему было 56 лет. Здоровенный был мужик, красивый, большой. Поднял рюмку водки. Сказал тост за нас всех, за жизнь, за счастье. Выпил – и тут же умер. А потом за два года умерли пять близких родственников. Остался я с мамой. Сестра мамина уехала в Канаду, брат мамин – в Нью-Йорк. Я сказал: "Мам, поехали отсюда. Здесь ничего не осталось, только смерть". Решились и поехали. Как будто в Израиль. Но сидели в Италии, в Остии. Мать учила английский язык, а я, 14-летний, работал, чтобы было что кушать. Мыл посуду, работал на бензоколонках. Прожили там восемь или девять месяцев. А потом – в Эдмонтон, в Канаду.

Далековато...

В Эдмонтоне жила мамина сестра. Мама сразу же нашла работу в магазине одежды. Я разносил газеты.

А правда, что вы стали уличным пацаном, попали в плохую компанию и даже в тюрьму угодили?

Правда. У меня сложились сложные отношения с маминым мужем. Я уже был самостоятельным мужчиной. Случился конфликт. И я ушел из дома в 16 лет. Школу бросил. Где подрабатывали, где подворовывали (хохочет).

А за что арестовали?

Меня не арестовывали. Меня допрашивали. Но двоих из этих пацанов арестовали.

В какой момент вы стали думать о нормальном пути?

Наверное, когда я пошел в Университет Альберты, изучал математику и физику. Днем работал, а вечером ходил на занятия, чтобы получить диплом. И все время читал. Я читал много, всю свою жизнь. Сейчас читаю русскую книгу, лежат на очереди четыре американские книги, французская. Только что прочитал "Мастера и Маргариту".

В первый раз?!

Да! Это такое счастье! Я начал читать в четыре года, у нас в Киеве были в доме собрания сочинений Лондона, Твена, Драйзера. Я рос на классических романах. Телевизора не было, в кино не хотелось ходить. Я начал читать "Мастера и Маргариту", когда был маленьким, но мне это почему-то надоело. А сейчас пришел к Булгакову вновь. Потрясающая, конечно, книга.

Не возникла мысль сделать фильм?

Поэтому я и взял ее в руки. Ко мне обратился один продюсер. Но я не вижу фильма.

Знаете, попытки были, но неудачные.

Это очень сложно – передать иронию в фильме. Как-то нам, студентам, показали документальный фильм о том, как Норман Джуисон снимал "Скрипача на крыше". И я понял – вот такая жизнь мне нравится. Мне очень захотелось делать свой мир, сконструировать, как это делал Джуисон, метафорическую шахматную доску, на которой расставлять фигуры и управлять ими. Создавать свой мир и контролировать его. Всегда был пешкой, а захотелось стать...

Королем?

Мне захотелось контролировать собственную судьбу, рисовать жизнь и мир под своим контролем.

Между университетом в Эдмонтоне и фильмом – что произошло? Знаю, вы делали клипы, рекламу...

Сначала поехал в Торонто, в киношколу. Не понравилось. Я ни одной школы не окончил в своей жизни. Ушел, открыл маленькую компанию. И делал малюсенькие, задрипанные клипы про такие же музыкальные группы. Бюджеты – две-три тысячи долларов. Стал заниматься монтажом. У меня это здорово получилось. Потом, в 90-м, поехал в Лос-Анджелес. И стал заниматься рекламой, делать "коммершиалс". Тринадцать лет занимался рекламой.

Для вас это и удовольствие, и способ зарабатывания денег?

И отличная школа.

Но школа получилась довольно долгая, как у врачей...

Ну, я и сейчас учусь, и буду учиться всю жизнь. Примерно через пять-шесть лет мне надоело. Взял себе агента. Начали присылать такие сценарии, какие всем бывшим рекламным режиссерам шлют – большие action movies, хоррор, комедии. А мне это не нужно. Ведь от меня хотели, по сути, те же "коммершиалс", только большие.

Вы отказывались от всех предложений?

Отказывался. А потом как-то полетел в Рим, делать рекламу AT&T. Побывал также в Милане, потом в Лондоне, Мюнхене. В Риме купил книгу Андре Дюбуса "Дом из песка и тумана". Купил случайно, чтобы почитать в самолете. И влюбился в нее! Ревел как ребенок. Когда приземлился, тут же позвонил агентам. Мне захотелось купить права на ее экранизацию.

Чем книга так задела?

Глубокая, русская по духу эмоциональность. Этот писатель ничего не боится. И, конечно, тронули параллели с моей жизнью. Вся эмиграция. Да. Я себя увидел и в Берани, и в Кэти тоже – это когда я ушел из дома.

Удалось легко получить права?

Нет. Представители Дюбуса сообщили, что он вообще не продает права. Уже человек сто из Голливуда к ним обращались. Он отказал всем. Я попросил его телефон и позвонил ему домой. И два часа мы говорили. Я ему рассказал про мою жизнь, о том, что эта книга для меня значит. Мне нечего терять, сказал я ему. Я умру, но сделаю правильный фильм. Он сказал: "Я верю тебе, парень. Давай". И согласился. Такой подарок для меня.

Как вы работали над сценарием?

Нанял драматурга Шона Отто. Сам боялся писать. Он написал, и написал нехорошо.

Не боитесь, что он на вас будет обижаться?

Он написал хорошо, но не мое. Тогда я сам сел и написал.

Что ближе к роману – то, что написали вы, или то, что написал Отто?

Мое, конечно. Он ушел от романа. Эмоционально ушел далеко. Я послал сценарий Кингсли.

Вы его сразу увидели в образе Берани?

О другом актере я даже не думал. Коннелли идеален для этой роли. Он мне сразу ответил "да". Это был огромный шаг. А через месяц получил согласие Дженнифер Коннелли.

Почему вы выбрали Кингсли, ясно, а почему Коннелли?

Потому что она – птица с переломанным крылом. В книге Кэти – очень blue collar, очень простая, такая жлобская баба. Я не хотел такую. Ее бы не полюбили. И никогда бы не удалось заставить зрителя сочувствовать Берани и Кэти в равной степени. Дженнифер удалось, по-моему, вызвать сочувствие зрителей к своей героине. Она мягкая, но очень храбрая.

А в какой момент возник на горизонте Стивен Спилберг?

В последний (смеется).

После того как все остальные студии сказали "нет"?

Никто не сказал "нет". Половину финансирования я получил от иностранных продюсеров. Потом обратился к шести голливудским студиям и устроил аукцион. И Dreamworks выиграли его.

Они дали больше денег?

Больше денег, больше творческой свободы.

Лично со Спилбергом общались?

В тот момент – нет. Я с ним общался после того, как он посмотрел готовый фильм.

Он вам позвонил?

Да, домой. У меня сидел ассистент, дает трубку, говорит: "Спилберг звонит". Я говорю, какой Спилберг, это, наверное, Гриша, есть у меня приятель такой. Оказалось, не Гриша, а Спилберг. Ему очень понравился фильм. Он сказал: я для этого и создал Dreamworks, чтобы снимать такие фильмы, как ваш и "Красота по-американски".

Свои фильмы не называл?

Нет, он скромный, не такой, как я (смеется). Он мне на финальной стадии дал пару отличных советов, которым я последовал.

Финал фильма очень трагичный. На вас давила голливудская привычка к хеппи-эндам?

Мне помог Кингсли. Как-то после трудной сцены он сидел очень усталый, обхватив голову руками. Я подсел и говорю: "как ты думаешь, Бен, американцы готовы к такому развитию сюжета?" А он говорит: "f... them!" Так и сказал. Это как в самолете, когда летят, думают, не дай Бог, катастрофа, самолет падает, на минутку это представляют себе, а потом думают, нет, этого не должно быть, самолет выровняется, вновь взмоет вверх. Так вот мой самолет, мой фильм не выравнивается к финалу и падает, врезается в землю: бах! Для меня достаточно, что те люди, которых я уважаю, поняли финал. Публика тоже понимает. Для меня это самый большой сюрприз.

Говорят, вы сделали антиамериканский фильм.

Это не так. Когда Берани сидит с сыном и говорит ему: у американцев глаза маленьких детей, они всегда ищут забавы и чего-нибудь сладенького, а мы с тобой иммигранты, мы не такие, это же ирония! Ведь он сам и есть настоящий американец, он сам делает все, что должны делать настоящие американцы.

Как вы нашли актеров на роль Нади, жены Берани, и сына Исмаила? Замечательные обе работы…

Они иранцы. Мне очень хотелось взять настоящих иранцев. Шорех – замечательная актриса. Она играла в небольшом общинном иранском театре в Лос-Анджелесе, а нашла ее мой кастинг-директор. Когда Шорех пришла на прослушивание, меня как молотком ударило. В коридоре еще четыре бабы ждали, но я сказал: даже не приглашайте их. Подошел, поцеловал ее в лоб и сказал: "Ты моя актриса". У пацана (Джонатан Ахдут, сыгравший Исмаила. – Авт.) – первая роль в кино. Он 13-летний американец иранского происхождения.

Главный конфликт фильма – борьба за собственность, за дом. Какой смысл вы вкладываете в эту борьбу?

Они все думают о доме, как о панацее от всех проблем. Но дом ничего не решает. Для Кэти он означает возвращение к печалям и депрессии. Для Берани – фантом дома, который он потерял в Иране. Американской мечты нет, американская мечта – туман. Дом – иллюзия. Когда смотришь на всю эту рекламу, смотришь на своих соседей, всегда возникает чувство, что у кого-то жизнь, дом, машина и все остальное лучше, чем у тебя. У Высоцкого есть потрясающая песня про завистника: "У них денег куры не клюют, а у нас…" На этом и построена американская мечта: на зависти к соседу. Он достиг, а ты – нет. И бежишь, задрав штаны, подпрыгиваешь, пытаясь ухватить эту самую мечту. И никогда не достаешь. Но энергия массового стремления к ней и двигает вперед эту страну.

В борьбе за дом одна сторона, Берани, играет по правилам, но проявляет бессердечность, а другая, Кэти и Лестер, мухлюют, впадают в истерику, угрожают. Но мы сочувствуем и тем, и другим, разрываясь в своих чувствах. Вы так мучаете зрителя специально?

Угадали.

Правых и виноватых нет?

Нет. Как в настоящей жизни. Не на кого пальцем показать – вот он, злодей! Даже полицейский – несчастный парень. Он такой поборник справедливости. Он все время повторяет: "Это неправильно", "Скажи им правду". А по сути он дурак. Для меня такая вера в справедливость – плохое качество.

Да? Что же в этом плохого?

Это справедливость, пропущенная через эгоистический фильтр. Лестер – догматик. А я таких не люблю. Если мой фильм – греческая трагедия, то у всех персонажей должен быть фатальный изъян. У Берани это гордыня и жесткость, у Кэти – слабость и пассивность, у Лестера – догматическая праведность, у Нади – страх. Единственный, кто ни в чем не виноват, – мальчик. Он – жертвенный агнец, принесенный на алтарь трагедии.

Насколько вам важны оскаровские номинации?

Было бы приятно что-нибудь получить. Но это не самое важное. Когда я смотрю на лица людей, выходящих из кинотеатра, – мне это важнее всего.

Вы оказались первым русскоязычным режиссером-иммигрантом первоэкранного фильма в современном Голливуде…

Неужели никого другого? Для меня это очень приятно и удивительно. Но знаешь, я ведь сделал фильм не голливудский, а русский.

Мне вспомнилось, как вы в одном интервью выразились: "Я к американцам не очень хорошо отношусь, потому что с ними не о чем выпить".

(Хохочет). Это была шутка. У меня много друзей-американцев. У меня жена-американка, Джоэнна.

Чем она занимается?

Мамочка. У нас ребенку четыре года. Джейкоб.

Джейкоб Вадимович (общий смех).

Здесь так не говорят. Кстати, мне нравится, буду его называть Вадимович. А насчет того, с кем пить... Возьмите книги Чарльза Буковского и почувствуете русское сердце, хотя он не русский, а, кажется, поляк в четвертом поколении. Это самое близкое, что есть к Высоцкому в английском языке. А Высоцкий для меня – звезда России. Он наш Шекспир.

А кто для вас в кино образцы?

Де Сика. Ужасно люблю "Похитителей велосипедов". Очень люблю "Балладу о солдате", не могу не плакать, когда смотрю. Русские фильмы вообще люблю. "Летят журавли", "Москва слезам не верит", "Иди и смотри". Тарковского не люблю: он для меня очень холодный. Нравится П.-Т. Андерсон, который сделал "Магнолию" и "Ночи в стиле буги". Он как бы новый Олтмен. И Олтмен очень нравится, некоторые фильмы Скорсезе, не все. "Крестный отец". Очень люблю вестерны, Джона Форда, "Искателей". Люблю Хичкока. Русские фильмы я смотрю как произведение искусства, американские – как развлечение. Это большая разница. Я пока этого не достиг.

Чего именно?

Чтобы мои фильмы воспринимались как произведение искусства.

Это уже есть в вашей первой картине.

Не хочу прослыть хвастуном, я ведь только начинаю.