Уильям Левитт

Уильям ЛЕВИТТ. Стройка века

Говорят, перед смертью он любил вспоминать про некоего мальчика из Левиттауна, начинавшего свою вечернюю молитву словами: "Боже, благослови маму, папу и мистера Левитта". Может быть, это была своеобразная форма самоутешения, но некоторые реальные жители американских пригородов признавались, что они действительно молились на Уильяма Левитта, сумевшего перевернуть всю их жизнь.

Первый раз попав в США, я нетерпеливо ждал встречи с американским городом. И вот он стал на меня надвигаться. За лесом, мимо которого проходило шоссе, показались два небоскреба. Они становились все ближе и ближе... А потом вдруг начали удаляться. Город исчез, не родившись. Создалось впечатление, что каменные башни были поставлены просто посредине леса.

Через пару дней я все же попал в город, мимо которого удивительным образом проскочил поначалу. Кроме двух небоскребов с офисами, его центр состоял из маленького банка, массивной тюрьмы, церкви, отеля и бейсбольного стадиона. А за ними начинался огромный, бескрайний, загадочный и манящий пригород. Десятки тысяч коттеджей, окруженных садиками и лужайками. Десятки тысяч автомобилей, стоящих как в частных гаражах, так и прямо возле домов. Десятки тысяч семей (папа, мама, трое детишек), не знающих, что такое коммуналка или хрущоба, а при слове "корабль" вспоминающих лишь о собственной яхте.

Как не стать коммунистом

Конечно, не вся Америка выглядит подобным образом. То был один из процветающих провинциальных городков. В мегаполисах имеются и огромный традиционный деловой центр, и высотки с элитными квартирами, и трущобы, где господствует нищета. Но, тем не менее, сегодня примерно две трети американских семей живет в собственных домах, расположенных, по преимуществу, в пригородах.

Прелести пригородного жилья человечество оценило давно. На глиняной табличке 539 г. до н.э. сохранился текст, в котором персидский царь расписывает, как приятно жить в собственном имении, где присутствуют все преимущества города, но в то же время нет шума и пыли.

Однако современный пригород – это качественно новое явление. Это отнюдь не дача аристократа, не традиционная деревня и даже не место, расположенное на окраине города. Это не возврат в патриархальный крестьянский мир и не эмоциональное отторжение городской цивилизации. Пригород – это образ жизни, рожденный ХХ веком и отражающий достижения постиндустриальной цивилизации.

Прежде всего пригород – это социально однородная среда обитания. Ничего подобного не было ни в патриархальной деревне, ни в урбанизированном промышленном мире. Там бедные и богатые жили по соседству в лучшем случае на разных концах города (например, в лондонских районах West End и East End). В пригороде же селятся лишь те, кому это по карману, причем сами пригороды могут варьироваться по уровню дохода и по образу жизни их обитателей (для элиты, для высшего среднего класса, для среднего класса, для богемы).

Однородная социальная среда порождает однородный подход к использованию общественных финансов. Все оказываются заинтересованы в хороших дорогах, чистых тротуарах, надежной охране, квалифицированных учителях. Обеспеченные люди платят высокие налоги и получают за это качественные услуги. Тот же, кто не способен много платить, вынужден жить там, где власть не способна о нем должным образом заботиться.

Наконец, пригород – это место жизни и отдыха, но не место работы. В деревне крестьянин пашет прямо за домом, а в городе люди (даже богатые) вынуждены дышать выбросами расположенных по соседству предприятий. Пригород же экологичен. В нем нет ни коровников, ни заводов, стоки которых могли бы конкурировать с резвящейся в местной речке форелью.

Конкретная форма, принимаемая пригородом, может быть различной. Американский вариант характерен для общества, богатого как землей, так и финансами. В Европе чаще можно видеть пригороды, не столь четко отделенные территориально от мегаполиса и застроенные как частными коттеджами, так и малоэтажными домами с ограниченным числом просторных квартир. В сильно дифференцированных по уровню доходов обществах (типа нынешней России) пригороды, напротив, могут быть сильно удалены от городских клоак. Они сравнительно немногочисленны и сохраняют еще многие черты загородных дач элиты.

Но при всех этих различиях главные черты пригорода как места, где формируется принципиально новый образ жизни, остаются неизменными. Характерно, что широкомасштабное строительство нью-йоркских пригородов в конце 40-х – начале 50-х гг. ХХ века имело не только коммерческую, но и идеологическую составляющую. Америка должна была что-то противопоставить набирающей за океаном популярность идее формирования нового образа жизни по принципу трудовой коммуны, в которой работа, отдых, воспитание детей и промывание мозгов перемешаны между собой самым чудным образом.

Уильям Левитт, выбивая у властей очередные налоговые льготы для строящегося им пригорода, произнес как-то фразу, ставшую впоследствии крылатой: "Если у человека есть свой дом и участок земли, он никогда не станет коммунистом. Ему и без того есть чем заняться".

Через четыре года здесь будет город-сад

Сам Левитт – внук раввина из России, сын адвоката из Нью-Йорка, скорее всего, не был слишком уж озабочен ни идеей борьбы с коммунизмом, ни идеей формирования нового образа жизни среднего американца. Он вообще не имел какой-либо одной, но пламенной страсти, как, скажем, влюбленный в автомобили Генри Форд, пристрастившийся к рисованию Уолт Дисней или обожающий самолеты Хуан Триппе.

Юный Билл, появившийся на свет в 1907 г., бескорыстно любил баксы, и, надо заметить, они долгое время отвечали ему взаимностью. Еще в детстве он наметил перебраться из Бруклина (где его семья обитала в типичном для Нью-Йорка brownstone – унылом коричневом доме с уродливыми наружными пожарными лестницами) на Манхэттен. Только там можно было делать деньги и жить припеваючи.

С трудом продержавшись в умеренных рамках до 20 лет, Левитт, наконец, не выдержал, бросил университет и погнался за длинным долларом. "Я просто не знал покоя, – рассказывал он впоследствии – Очень уж хотелось иметь большой автомобиль и роскошно одеваться".

В 1927 г. США находились на вершине экономического подъема. Ценные бумаги становились все более ценными, и Билл лелеял романтическую мечту о том, чтобы стать финансовым брокером. По счастью, этой мечте не суждено было сбыться.

Через два года, когда фондовый рынок рухнул и неудачливые спекулянты начали один за другим сыпаться с нью-йоркских небоскребов, Левитт уже был президентом строительной компании "Levitt & Sons". Как ни покажется это странным, президент Билл был в этой фирме не Левиттом, а сыном. Левиттом был его папаша, имевший крупные земельные участки, но не имевший той деловой хватки, которая уже в юные годы отличала отпрыска.

Семейное увлечение строительством стало не столько итогом трезвого расчета, сколько следствием необходимости эффективно задействовать удачно приобретенную землю. В принципе, бизнес вполне мог принести успех, поскольку в процветающие 20-е гг. многие средние американцы заработали себе на персональный домик. Однако Великая депрессия существенным образом замедлила ход дел.

Тем не менее, строить в эти годы было лучше, чем спекулировать. Имелись люди, которые неплохо зарабатывали даже в трудное время. К началу 40-х гг. Левитты построили в общей сложности порядка 2 тысяч домов, в которых поселились врачи, адвокаты, ведущие журналисты, радиозвезды (телезвезды тогда еще не завелись) и прочие представители манхэттенской элиты.

Пока это был бизнес как бизнес. Ничего особенного. Не Левитты придумали заселение пригородов. Медленно, но верно это заселение шло в Европе и Америке уже многие годы. Во всяком случае, с тех пор, как ускорение экономического роста в конце XIX века существенным образом расширило число преуспевающих и хорошо обеспеченных людей.

Некий Эбенизер Говард еще в 1898 г. опубликовал книгу, пропагандировавшую создание города-сада, в который необходимо переселить людей из жутких британских промышленных массивов. Однако никакой широкомасштабной кампании по переселению ни в Англии, ни в других странах не получилось. Проект был утопическим, оторванным от реальной жизни.

Во-первых, такой город оказывался очень дорогим. В нем предполагалось создать целую сеть общественных зданий и парков, а также некий хрустальный дворец.

Во-вторых, жители города-сада должны были работать неподалеку от него, а это определяло, с одной стороны, упор на сельское хозяйство, роль которого в экономике ХХ века на самом-то деле резко сокращалась, а с другой – принудительное перенесение туда некоторых промышленных предприятий, что противоречило принципам свободной рыночной экономики.

Попытаться реализовать подобный проект могло только государство, не считающееся ни с затратами, ни с человеческими жизнями при реализации высоких идей. Следы проекта Говарда можно обнаружить у Маяковского, воспевшего труд строителей, твердивших, лежа в грязи, что "через четыре года здесь будет город-сад". Но на Западе процесс развития пригорода долгое время шел самотеком.

Лишь в США второй половины 40-х гг. возникли объективные условия, позволяющие поднять пригород на принципиально новый уровень. Всеобщая автомобилизация населения, создающая условия для того, чтобы работать в одном месте, а жить в другом, плюс очередной виток экономического роста, существенным образом пополнивший число представителей среднего класса, сошлись вместе и сделали мечту о городе-саде реализуемой.

В дополнение ко всему этому в США имелась мощная банковская система, способная профинансировать с помощью ипотечного кредитования одновременное строительство сотен тысяч домов. Поначалу ипотечный кредит был, правда, дороговат, поскольку банкиры закладывали в процентную ставку свои высокие риски, но после того как рузвельтовская администрация в 30-е гг. приняла решение о госгарантиях по такого рода кредитам, заем стал дешевле, и средний класс устремился на рынок недвижимости.

Не хватало лишь одного – бизнесмена, который приспособит к строительству идею фордовского конвейера, резко удешевит себестоимость коттеджей и, таким образом, сделает пригород объектом массового производства. Именно эту функцию и взял на себя Левитт.

Дом на конвейере

Идея дешевого жилья пришла во время войны, когда типовые дома в большом количестве строились на государственные средства для работников оборонных предприятий. Какое-то время Левитту самому даже пришлось послужить в стройбате, где он, правда, не перетрудился.

Билл хотел работать на себя, а не на дядю Сэма. Он играл джаз, потягивал виски, присматривался к строительству и экономил силы для решительного рывка, который намеривался предпринять после того, как солдаты вернутся с фронта и государство решит отблагодарить их кредитами на дешевое жилье.

"Просить, занимать, воровать деньги, а затем строить и строить", – так формулировал свое кредо лейтенант Левитт еще в 1944 г. В это время его старый отец уже скупал картофельные поля у фермеров, измученных нашествием саранчи.

И вот наступил звездный час семьи Левитт. Для широкомасштабного строительства требовалось аккумулировать средства, добиваться корректировки законодательства и, самое главное, создавать мощный вертикально интегрированный строительный комплекс, начинающийся с производства стройматериалов и заканчивающийся сдачей дома под ключ. Кроме того, надо было убеждать тысячи нью-йоркцев бросить привычную жизнь в Бруклине, Бронксе и Квинсе ради переселения в некий Левиттаун, расположенный в 50 км от мегаполиса.

Левитт был человечком маленьким, невзрачным, но убеждать собеседника умел. В нем явно просыпался то ли дед раввин, то ли отец адвокат: разговорный жанр был у них делом семейным. Билл горячился, чуть не подпрыгивал от возбуждения и так размахивал руками, что становился похож на мельницу. Перед подобным напором редко кто мог устоять.

Строительство началось в 1947 г. Темпы работ были феноменальными. Коттеджи собирали из готовых блоков, при этом процесс сборки был разделен на 27 операций, каждую из которых выполняли специализированные бригады, не отвлекающиеся на что-либо постороннее. "С утра, – рассказывал Билл очередному репортеру, – мы собрали 18 домов и после обеда соберем столько же".

Среди предшественников Левитта рекорд скорости строительства составлял один дом за 40 минут. Теперь же дом собирался всего за четверть часа.

Подобную организацию работ можно было осуществить только при полной унификации всех деталей и при наличии одного-единственного типового проекта, лишенного каких бы то ни было архитектурных "излишеств". Такой проект был разработан младшим братом Левитта Альфредом, отвечавшим в фирме за дизайн.

Общая жилая площадь насчитывала всего 74 кв. м., второй этаж оставался недостроенным, а подвал вообще отсутствовал. Если традиционный американский дом всегда имел мощный фундамент, представлявший собой по сути дела цокольный этаж, в котором размещаются бойлер, прачечная, кладовые (в одном доме в Чикаго я даже видел там целый рабочий кабинет с компьютером и библиотекой), то Левитт шлепал свою постройку прямо на бетонную лепешку. В целом Левиттаун производил унылое впечатление.

"Поселок этот... состоял из стандартных домов, стоявших впритык друг к другу и окрашенных в совершенно одинаковый белый цвет; возле каждого дома стояла автомашина, выглядевшая чем-то более существенным, нежели сам дом, – словно здесь устроило привал некое кочевое племя. Поселок походил также на нерестилище – место, предназначенное для произведения и выращивания молоди, – ибо кто, родившийся в Мейпл-Делле и однажды покинувший его, пожелал бы сюда вернуться? Кто... вспомнит с тоской в сердце три спальни на верхнем этаже, подтекающий унитаз, гостиную внизу, пропитанную неистребимым кислым запахом?"

Так в одном из своих рассказов описал поселок, очень похожий на Левиттаун, первый летописец американской пригородной жизни Джон Чивер. Приговор суровый, хотя, кажется, не вполне справедливый. Особенно если взглянуть на Левиттаун из окон ленинградской хрущобы.

Говорят, ни один приличный архитектор к Левиттауну и близко не подходил. Это не совсем верно. Один подходил, причем это был сам Фрэнк Ллойд Райт. Раскритиковав в пух и прах творения Альфреда, он быстро набросал свой изящный проект коттеджа, приведший Билла в восторг.

— И сколько же этот дом будет стоить? – спросил строитель у архитектора.

— Тысяч сорок, – ответил тот.

Больше говорить было не о чем. Дом в Левиттауне обходился покупателю в $ 8000. При этом первый взнос составлял $ 100, а ежемесячный около $ 50. К каждому дому "прилагались" стиральная машина, телевизор и холодильник, в котором уже стояли молоко и масло. Небольшой участок позволял поначалу разбить собственный садик ("Каждый человек имеет право на цветы", – говорил Левитт-папа), а впоследствии расширить дом с помощью дополнительных пристроек.

В Левиттауне запрещалось строить высокие заборы, а по выходным – сушить во дворе белье. По вечерам Левитт-папа лично объезжал весь поселок и, если находил нестриженый газон, посылал туда сначала садовника, а затем и счет за услуги.

Конечно, это был не город-сад из мечты, но зато теперь собственные дома стали покупать учителя, водители автобуса и даже квалифицированные рабочие. Когда будущие домовладельцы выстраивались в очередь на заключение контракта, их приходилось подкармливать горячим кофе с булочкой, чтобы бедолаги не замерзли в ожидании. От желающих поселиться в Левиттауне отбоя не было.

Впрочем, нет. "Отбой" все же был. Дома не продавались неграм и... евреям. Американец 40-50-х гг. хотел иметь не только социально, но и национально однородную среду. Вот сравнительно политкорректное описание фобии типичных обитателей пригорода (опять из Чивера):

"Райсоны словно опасались, что у ворот их дома стоит кто-то посторонний: неумытый, вечно замышляющий недоброе чужак, отец бесчинствующей оравы детей... мужчина с бородой, запахом чеснока и книгой в руке".

Еврей мог строить дома и зарабатывать на этом миллионы. Однако селиться по соседству не мог.

Ситуация стала коренным образом меняться только в 60-х гг. (в поселках для новых русских, кстати, и сегодня кавказец считается нежелательным соседом), а до тех пор Левитту, ставящему деньги впереди морали, приходилось мириться с дискриминацией. Дабы загладить свою вину перед евреями, он переводил крупные суммы Израилю для закупки оружия.

Боже, благослови Левитта

Теперь Левитт стал чрезвычайно богатым человеком. Он реализовал целый ряд проектов и построил в общей сложности более 140 тыс. домов. Сам при этом жил в роскошном особняке на Манхэттене, ездил в "кадиллаке", коллекционировал Ренуара, Моне, Дега и Шагала (хотя вряд ли за всю свою жизнь прочел хоть несколько книг), а также регулярно менял жен. Он запросто мог, отложив важные дела, отправиться развлекаться в гаванском яхт-клубе, а на обратном пути махнуть еще и на Багамы, дабы поиграть в местном казино.

А тем временем по пути, проложенному Левиттом, двинулись многие строительные фирмы США, окружившие комфортабельными поселками все мегаполисы страны. За четверть века (1950-76 гг.) число американцев, проживающих в больших городах, выросло на 10, а проживающих в пригородах – на 85 млн.

Развернулось пригородное строительство и в Европе. Одним из наиболее примечательных проектов стал городок Тапиола, расположенный в 9 км от Хельсинки. "Левиттаун с финской спецификой" нисколько не напоминал нерестилище и был идеально вписан в холмистый лесной ландшафт. Над созданием домов трудились лучшие архитекторы, у которых потом учились и американцы.

Однако население Тапиолы было в 4,5 раза меньше населения Левиттауна. Кроме того, лишь несколько процентов семей жило там совершенно отдельно от соседей. Остальные – в квартирах домов малоэтажной застройки.

Свой ответ на американский вызов был дан к началу 60-х гг. и в СССР. Этим "ответом" стал спальный район, социально неоднородный, выстроенный из примитивных коробок, изрядно отдаленный от центра города (и это при низком уровне автомобилизации), но зачастую приближенный к фабричной зоне. Лишь в одном из районов Вильнюса была предпринята попытка сориентировать строительство на европейский стандарт.

А в это время за океаном в строительстве, осуществляемом по методу Левитта, наметились серьезные трудности. Крупные участки земли вблизи мегаполисов оказались, в основном, застроены, а разбогатевшие американцы стали более привередливы в отношении архитектуры и качества своих домов.

Двигаться дальше по проторенной дорожке было уже невозможно, и в 1967 г., достигнув "пенсионного" возраста, Левитт продал свою фирму корпорации ITT под тем условием, что в течение 10 лет он не станет возвращаться в строительный бизнес на территории США. Это решение стало для него поистине трагическим.

Две трети выручки от продажи фирмы было получено акциями ITT, а их курс вдруг катастрофически снизился. Попытки возобновить строительный бизнес в Иране, Венесуэле, Нигерии не увенчались успехом как по причине нехватки собственного капитала, так и в связи с политико-финансовой нестабильностью, характерной для слаборазвитых стран. Похоже, Левитт по-настоящему так и не осознал истинных причин своего же собственного успеха 40-50-х гг.

Сделанные за рубежом инвестиции фактически оказались утрачены. Но Левитт, привыкший к роскошной жизни, не мог остановиться в тратах. У него появилась новая огромная яхта, а стоимость одних лишь ювелирных украшений, подаренных третьей жене, составила $ 3 млн.

Концы с концами не сходились, и "богатейший" человек Америки вынужден был залезть в благотворительные фонды, принадлежавшие семье Левиттов. Он извлек оттуда порядка $ 17 млн. и потратил их на собственные нужды.

В 80-х гг. старик, плохо соображавший, что происходит вокруг него, попытался восстановить свой американский строительный бизнес. Но он уже не имел ничего, кроме славного имени, извлеченного из далекого прошлого. Он не понимал того, что вкусы потребителей коренным образом изменились, да и условия ведения бизнеса не напоминали 40-е гг.

Потенциальные партнеры откровенно пренебрегали Левиттом. И все же он продолжал бредить о том, что у него есть прекрасный план, прекрасная команда и требуется всего лишь полгода на раскрутку. Умер Уильям Левитт в 1994 г., не имея даже средств для того, чтобы оплатить свое пребывание в больнице.

Говорят, перед смертью он любил вспоминать про некоего мальчика из Левиттауна, начинавшего свою вечернюю молитву словами: "Боже, благослови маму, папу и мистера Левитта". Может быть, это была своеобразная форма самоутешения, но некоторые реальные жители американских пригородов признавались, что они действительно молились на Уильяма Левитта, сумевшего перевернуть всю их жизнь.

Лишь свою жизнь он не смог перевернуть. Левитт оказался одним из немногих лидеров бизнеса ХХ века, пришедших к плачевному итогу. Стало ли это случайностью? Или же Левитта подвела страсть к роскоши, затмившая интерес к самому делу?

Теперь уже это не столь важно. Важно другое. На самой границе Петербурга, в десяти минутах езды от метро, до сих пор каждое лето зеленеет картофельная ботва...