Тодд Федорук

Гэри Беттмэн своими взглядами на игру убил нашу профессию

Многие узнают Федорака благодаря его харизматической внешности, а именно из-за странной формы его носа. Тодд ломал свой нос раз десять, а может и больше. Да он сам уже не помнит, сколько раз он его ломал. Ему пять раз делали операции по корректировке носа, но при этом после каждой операции ему примерно на год запрещали любой физический контакт. Но стоило ему выйти на лед, как он тут же его ломал. Потому он просто отказался от любых пластических операций и решил, что исправит свой нос только после того, как закончит с большим хоккеем.

Доводилось читать, что в начале карьеры вы очень тяжело воспринимали поражения: запирались в одной из комнат своего дома и часами сидели в углу без движения, думая о неудаче.

– Такое случалось. Понимаете, в каждой игре мне хотелось открывать для себя что-то новое, чему-то учиться. 12 лет назад, когда я попал в НХЛ, мускулы были моим единственным козырем. Одно могу сказать точно: мой самый лучший критик – это я сам. Я всегда стремился прогрессировать, а не просто быть пугалом на льду. В нынешней НХЛ на таких уже нет спроса – для того чтобы оставаться востребованным, нужно быть универсалом.

Кого вы считаете элитой в вашем амплуа?

– Список лучших, безусловно, следует начать с Жоржа Ларака. Какой же он здоровенный – завалить его было просто нереально! Дональд Брашир, тоже, замечу, не коротышка, с ним приходилось нелегко. Тай Доми из «Торонто»- агрессивный ветеран, хоть и не такой громила, но удар всегда держал блестяще. Однако лично мне труднее всего приходилось, пожалуй, с Дереком Бугаардом.

В последнее время в Северной Америке идет дискуссия о драках в НХЛ, в частности вызванная смертями Боба Проберта, Барри Потомски, Дерека Бугаарда, Рика Рапьена, Уэйда Беляка. Каково ваше мнение на этот счет?

– Что ж, неприятности случаются, и всякий раз, когда они случаются, кто-то хочет изъять драки из хоккея. Именно драки всегда хотят изъять, причем только в Соединенных Штатах. Видимо, люди тут серьезно настроены на семейные ценности и не хотят показывать своим детям сцены насилия. Наверное, детям просто стоит объяснить, что одно дело – насилие в рамках игры, и совсем другое – за ее пределами.

У этого аргумента есть и другая сторона. Американцы, с их семейными ценностями, далеко не такая «хоккейная» нация, как канадцы, и многие из них смотрят хоккей в основном из-за драк.

– Что ж, в Канаде мы тоже любим свои семьи, но при этом нам нравятся и драки в хоккее. И люди из-за этого друг друга чаще не убивают. В том-то все и дело: как только что-то случается, тут же заводят разговор о запрещении драк.

У вас есть какие-либо особенно болезненные воспоминания, связанные с драками?

– В 2003 году, Эрик Кэйрнс из «Айлендерс» сломал мне глазничную и скуловую кость, после чего мне вставили три титановые пластины. А 27 октября 2006 года, меня послал в убийственный нокаут Дерек Бугаард. Я провел силовой прием против Дерека, и Бугимен недолго думая ответил – тремя ударами в лицо. Третий удар вышел настолько мощным, что Бугаард проломил мне скуловые кости! Меня увезли на скорой помощи в больницу, где провели несколько пластических операций, во время которых мне в череп было вживлено пять титановых пластин и несколько спиц, а также была поставлена титановая сетка, которая удерживала глаз на месте. Я долгое время после этого не мог внятно разговаривать – язык оказался прищемленным зубной костью.

А как же нокаут от Колтона Орра?

– Если честно, то я до сих пор вспоминаю его с содроганием. После нокаута от Бугаарда, многие врачи советовали мне заканчивать карьеру. Но я хотел играть точно так же, как играл, когда я пробился в НХЛ. Я хотел сохранить, заработанное годами уважение. Но если ты в проблемной ситуации начинаешь беспокоиться о том, что с тобой что-то может случиться, то ничего хорошего из этого не выйдет. Именно так получилось в драке с Орром.

А вы когда-нибудь получали серьезные повреждения не в драке?

– За карьеру, мне наверное раз десять ломали нос. А может быть, даже больше. Точно сказать не могу. Когда я играл в » Philadelphia Phantoms», в AHL, во время матча я находился на скамейке запасных, именно туда прилетела шайба, и сломала мне лобную кость, после чего мне вставили первые две титановые пластины.

Что самое опасное в драке?

– Вообще, в драке самое опасное – это падение на лед, а не удары. Такие же травмы парни получают, когда неудачно падают во время игры или неудачно врезаются в борт. Но из-за этого никто правил не меняет, правда? Какого-то парня поймают на силовой прием, и он получит травму – никто ведь не говорит, что надо что-то делать с силовой игрой. Чем же драки хуже? Tы дерешься, ты рискуешь, что-то может произойти. Но игроки знают, на что идут.

Вы пробились в НХЛ исключительно из-за умения драться?

– Нет, для этого нужны еще и какие-то хоккейные навыки. Никому не нужен, например, боец, который не умеет проводить хорошие силовые приемы. Кататься тоже надо уметь, шайбу немного двигать. Если ты здоровый, хорошо умеешь лупить плечами или принимать на бедро и достаточно быстро ездишь, чтобы добраться до соперника с этой целью, – шансы попасть в НХЛ у тебя неплохие.

Есть ли у рядовых болельщиков какие-то стереотипы, касающиеся энфорсеров, которые вас больше всего раздражали?

– Я был энфорсером, я прекрасно это знал, и меня мало беспокоило то, что об этом думали. Я, конечно, всегда старался совершенствовать свои хоккейные навыки, но нельзя забывать, что именно эта профессия дала мне счастливый билет – право играть в НХЛ. Ну да, часто болельщики и журналисты, глядя на меня, думают только о той или иной драке. Очень не люблю вопросы из разряда: «А почему ты с этим не подрался?» Люди не понимают тонкостей нашей профессии.

Насколько игроку вашего плана приходится труднее в «новой НХЛ»?

– В 2006 году я весь сезон только и пытался выяснить, что теперь можно, а что нельзя. Методом проб и ошибок. Получилось, что сегодняшние энфорсеры должны уметь быстро кататься. Вот, например, ехать за игроком «на буксире» больше нельзя – это ясно. С силовыми приемами тоже сложнее: теперь можно бить игрока только сразу же после того, как он избавился от шайбы, не позже. Надо быть быстрее, добираться до него вовремя. Но главное, что я по-прежнему мог пользоваться своими габаритами: выковыривать шайбу у бортов, отжимать от нее соперников, освобождать пространство для своих форвардов в чужой зоне.

Считается, что амплуа энфорсера постепенно вымирает. Как вам видится будущее вашей профессии? Нуждаются ли нынешние звезды в телохранителях?

– Энфорсеры появились не просто так, потому что кому-то это захотелось. Все началось с того, что против техничных игроков начали играть грязно, и требовалось кое-кого от этой привычки отучить. Но, естественно, рано или поздно парни начали драться просто так. От переизбытка эмоций или просто для того, чтобы как-то воодушевить команду. Но, Гэри Беттмэн своими взглядами на игру, убил нашу профессию. За последнее время, в Лиге очень много сотрясений мозга, больше чем в 80-х и 90-х годах. Лицо НХЛ – Сидни Кросби, до сих пор не может оправиться от силовых приемов Стеккела и Хедмана. А ведь когда за ним присматривал Жорж Ларак, о такой наглости никто даже не помышлял.

В одном из своих интервью вы сказали, что прожили три жизни.

– Да это так. Первую жизнь, как энфорсер. Вторую, как алкоголик и наркоман. А нынешнюю, как примерный семьянин.

Как же вам хватало здоровья – совмещать вредные привычки и хоккей, учитывая энхаэловский график?

- В WHL, AHL и ECHL нарушения режима легче скрыть, чем в НХЛ. Причем не было одного какого-то черного дня, о котором могу сказать: «Именно тогда все и началось». Нет, я лишь снимал алкоголем усталость после матчей. Постепенно это вошло в привычку. Выпивал все больше и больше. Каждый день прикладывался к бутылке. Проблема росла, но я не отдавал себе в этом отчета. Если мне что-то говорили, пытались помочь – пропускал мимо ушей. Игнорировал все, что не нравилось. Думал, я умнее всех. Пока вдруг не осознал, что лечу в пропасть. Но было уже поздно, так-как я уже подсел на кокаин.

Выпивают многие. Но единицы готовы сказать себе: «Я – алкоголик. Надо лечиться».

- Это длинный путь. Скажу больше: даже после того, как первый раз прошел курс реабилитации от алкогольной зависимости, потребовалось немало времени, чтобы изменить свое сознание. Надо было примириться с мыслью, что, если выпью стаканчик, – мне уже не будет хорошо. Это тяжело, очень тяжело. Алкоголизм неизлечим. Но если хочешь вести нормальную жизнь, нужно бороться. Постоянно помнить, что можно делать, а что – нельзя. В одиночку справиться с этой проблемой трудно. Мне очень помогла моя жена – Тереза. Я удивляюсь, как она вообще все это вытерпела.

В то время вы были игроком «Филадельфии». Как отреагировало руководство, узнав о ваших бедах?

– С пониманием. Для меня это стало приятным сюрпризом. Позвонил генменеджер клуба Бобби Кларк. «Как можем тебе помочь?» – первое, что спросил он. Я начал что-то лепетать про хоккей, но он оборвал меня на полуслове: «Да погоди ты с хоккеем. Не об этом надо думать. Главное – твое здоровье». И в дальнейшем я постоянно ощущал поддержку клуба.

Когда бросаешь пить и принимать наркотики – жизнь теряет в красках?

- Нет. Я открыл для себя – в жизни помимо алкоголя столько интересного! Сегодня я счастливый человек, мне нечего скрывать. Я стал лучше – как муж и отец троих детей. Раньше бегал с друзьями по барам в свободное время, и не мог прожить без кокаина и дня, а теперь – провожу его дома, с семьей. И мне это нравится.

Кого вы считаете лучшим энфорсером НХЛ всех времен?

- Без сомнений, моим идеалом бойца является – Боб Проберт. Один из самых мужественных хоккеистов, которых я встречал. Драться готов был с любым громилой, хотя сам – не тяжеловес. Когда я смотрел бои с его участием, мне всегда казалось, что он человек без страха. Хотя, страх во время «танца» присутствует у всех. Но ты его преодолеваешь. Знаешь, что будет больно, но идешь до конца.

Была ли у вас специальная методика подготовки к ледовым поединкам?

- Да. Я профессионал, а потому придавал подготовке огромное значение. Даже дома о боксе не забывал – в моей комнате для отработки ударов висела боксерская груша с морским песком. Проблема в том, что обычный песок быстро набирает из воздуха воду и становится твердым, как камень. В результате о него разбиваешь руки. А вот морской песок не размокает и сохраняет подвижность. Этой методике меня научил Люк Ричардсон. В «танце» многие удары приходятся на шлем соперника, искусство ледового энфорсера во многом состоит в том, чтобы наносить удары точно. В противном случае уже через сезон-два из-за хронических травм рук придется завершить свою карьеру.

Когда вы стали энфорсером?

– До 18 лет я знать ничего не хотел о драках. В юниорском хоккее был маленький и худой. Куда мне драться? В «Kelowna Rockets» и без меня хватало парней, которые махали кулаками лучше меня – Скотт Паркер по прозвищу «Шериф», Дэйл Пуринтон, Шелдон Сурей, Крис Маллетт. Но в 1997 году я внезапно начал расти и набирать вес, меня будто подменили. На меня смотрели как на чудо света. Ассистент главного тренера, знаменитый энфорсер – Глен Кохран сказал: « Если мечтаешь играть в НХЛ – нужно учиться драться. Лезь вперед, дави всех, размахивай кулаками...» Я вовсю начал драться с 20-летними – и довольно успешно. Постепенно я освоился.

Что творилось в вашей голове, когда вы участвовали в драках?

– Как только скидываешь перчатки и схватываешься с противником, все словно уходит куда-то. Как будто смотришь кино в замедленной съемке. Попадаешь в некую зону, ну, типа Бермудского треугольника. Ты понимаешь, что все это происходит с какими-то звуками, а ты ничего не слышишь. Это по-настоящему круто.

Когда вы играли за «Миннесоту», то вас поселили вместе с Дереком Бугаардом.

- Это была инициатива Жака Лемэра, он сказал, что теперь мы будем соседями по гостиничному номеру. Помогать, так сказать, друг другу встать на путь истинный. Мы отлично подходили друг другу. Я был ветераном алкогольных и наркотических реабилитаций. А он был новичком, которому только предстояло пройти курс лечения. Мы приглядывали друг за другом. Так поступают друзья, так делали и мы. За нами присматривал Кит Карни, предполагалось, что он будет оберегать нас от глупостей.

Именно тогда вы с «Бугименом» стали лучшими друзьями?

– Да. Хотя, сейчас я понимаю, что решение Лемэра было неправильным.

Почему?

– У нас с Дереком не обходилось без вечеринок. В команде об этом не знали, естественно не догадывался и Карни. Мой наркотический пик пришелся на время в Миннесоте, а Бугаард уже подсел на болеутоляющие таблетки. Все свободное от хоккея время, мы проводили в в центре Миннеаполиса в спортбаре «Сники Пит». По выходным он превращался в злачное место, и напоминал бар «Веселые титьки» из фильма Квентина Тарантино и Роберта Родригеса «От заката до рассвета».

Один раз мы Дереком прилично набрались и разозлились на попытку охраны выпроводить нас из бара. Каким-то чудом, там оказался Брайан Ролстон, и он увез нас домой. На следующее утро мы чувствовали себя отвратно, с настроением ниже нуля и в глубокой депрессии.

Если я не ошибаюсь, на тот момент, у вас было двое детей?

- Да. Сын Люк и дочка Сиенна. Но буду с вами откровенным, в тот период мне была безразлична моя семья. У меня тогда наступили жуткие времена, вечеринки круглые сутки. Я не соображал, что творится в моей жизни. Внутри меня жила беспросветная скука. Многие не понимают, что это такое. Все в твоем разуме, все в твоем теле, все, о чем ты только можешь думать, так это о дозе кокаина. Потому что, когда у тебя приход, ты волен получить все веселье, какое только хочешь, а на остальное просто наплевать.

Даже страшно себе представить, что перенесла ваша жена за это время.

- Тереза прошла со мной через самое худшее. Она стояла до конца и поддерживала меня. Она была моей путеводной нитью к нормальной жизни. В один прекрасный день, я понял, что теряю жену и своих детей. Однажды она завела разговор об очередной реабилитационной клинике. Но кто желает отправиться на реабилитацию? Я каждый раз чувствовал, что меня вынуждают. Я сам абсолютно не имел никакого желания запирать себя в клинике. Мне нравились веселые тусовки, но я знал, что в этом скрываются проблемы для Терезы и детей. Она не говорила мне отправляться в клинику, но я знал, что я должен пройти курс лечения.

Вы до сих пор посещаете собрания анонимных алкоголиков?

- Да. На такие собрания часто приходят люди, которые давно бросили пить. Их никто не заставляет – идут по собственному желанию. Они рассказывают, через что прошли, и помогают другим, исходя из своего опыта. Бывает, какое-то время там не появляюсь. Но когда Тереза замечает, что я в плохом настроении или становлюсь раздражительным, сразу говорит: «Когда последний раз на собрании был?» Понял, отвечаю, завтра же пойду. После этого действительно чувствую себя иначе.

Помните первое впечатление, когда пришли на собрание анонимных алкоголиков?

- Глядя на многих из них, сложно поверить, что перед тобой – алкоголики. С виду – абсолютно нормальные люди, прекрасно одеты. Они не выглядят несчастными. Там никому нет дела, чем ты занимаешься в обычной жизни, миллионер ты или нищий. На посторонние вещи не отвлекаются.

Знаете, все терапевты и пациенты из «Анонимных алкоголиков» говорят: «Однажды алкоголик – навсегда алкоголик». Порой я чувствовал себя, будто я никогда не был алкоголиком. Это слегка диковато. Почти как будто я перерос зависимость. Сейчас, одно-два пива и все. Я больше не хочу.

Многие нынче смотрят на вас с сомнением: сорвется или нет?

- Таких людей очень много. Сначала переживал, сейчас – наплевать. Не будешь же к каждому подходить, дышать в лицо и говорить: «Видишь, я не пью!»

Сейчас вы являетесь ассистентом главного тренера «Trenton Titans», за которых когда-то играли.

- Знаете, однажды я в шутку сказал своему другу Зенону Конопке: «Хочу стать тренером, чтобы отыграться за все мучения, которые пережил на тренировках. Возьму свисток, секундомер – и начну мстить. Годика мне хватит. Буду свистеть, гонять всех без разбору и громко браниться». Но сейчас я чувствую искренний интерес к этой профессии. И надеюсь, что у меня все получится.