Татьяна Ахрамкова

Могу обижать людей ради пользы дела

Драмтеатр имени Станиславского обрел нового руководителя. Им стала Татьяна АХРАМКОВА, ученица Андрея Александровича Гончарова, много лет проработавшая режиссером в Маяковке. Приказ о смене ее статуса уже подписан.

– Таня, признайтесь, вам сейчас страшно?

– Нет. Не страшно. Наоборот, есть чувство долгожданного поворота. Как в песне Визбора: «Вот поворот какой делается с рекой…» Мне очень надоела монотонность моего существования.

– Тем не менее вы обещаете довести до премьеры «Свадьбу Кречинского» в своей альма-матер.

– Да. Спектакль будет называться «Кречинский. Вольный стрелок». На эту мысль натолкнул меня сам Сухово-Кобылин: у него в пьесе есть куплеты из оперы Вебера, которые напевает Кречинский. Я об этом много думала. И поняла, что в этой опере есть демонические, дьявольские моменты, которые просматриваются и в истории Кречинского. Вообще пьеса – про всех нас. Про эмиграцию сознания в пограничные зоны. Нас уже действительность не подпитывает. Кто-то на наркотики подсаживается, кто-то на Интернет, Кречинский – на карточную игру. Для него именно игра – цель жизни и смысл жизни. А отнюдь не деньги.

– Думаю, как и для всех игроков. С точки зрения заработка это слишком ненадежный способ.

– Конечно! Им нужен адреналин, подпитка психики... Должен получиться спектакль о сильных страстях, о самых разнообразных наркотиках, о наших попытках бегства на ирреальные острова. Я изменила возраст персонажей. Например, тетка, которую все всегда играли старухой, у меня сорокалетняя, полная сил женщина. Она еще хочет, еще может, у нее последний шанс. И происходит странный альянс между Кречинским, теткой и дурочкой-девочкой, ставшей предметом употребления для всей этой компании. Отец, Муромский, тоже еще молодой человек. Все-таки Лидочка взрослая дочь молодого человека. Самый неожиданный персонаж – слуга, который потом превращается в киллера. Выращенный на философии Кречинского, он восходит на новую степень цинизма. Кречинский все-таки человек породы, с определенными принципами, культурный человек. А дальше придет представитель народа, ничем не обремененный, возьмет винтовку и начнет отстрел не задумываясь… При всем при том я надеюсь, что спектакль получится смешной. Должно быть, несколько очень удачных актерских работ. Прежде всего, Анатолий Лобоцкий в роли Кречинского. И совершенно блистательно репетирует Расплюева Роман Мадянов. Даже у меня, у режиссера, иногда сердце замирает от его виртуозных плетений… У нас уже были предварительные прогоны – люди сползали на пол от хохота.

– В последнее время ни один спектакль Театра Маяковского, кто бы его ни ставил, не обходится без чертовщины…

– В последнее время сама жизнь без этого не обходится. А театр просто чувствует и реагирует.

– Что для вас в нынешней жизни самое страшное?

– То, что мы все – участники программы «За стеклом». Я недавно летала на кинофестиваль «Амурская осень» – очень далеко. Туда, где три танкиста, три веселых друга... В аэропорту надо было час ждать пересадки с большого самолета на местный. Я пошла, пардон, в женский туалет. А там висит объявление: «Извините, у нас работает видеокамера...» Мы стали прозрачными. Жизнь стала прозрачной.

– Вы по-прежнему преподаете в РАТИ?

– Да, на смешанном актерско-режиссерском курсе Марка Захарова. Мы с ним давно уже работаем вместе, я преподаю в его мастерской прямо с момента окончания ГИТИСа.

– И как оно вам – молодое поколение актеров и режиссеров?

– Они мало читают. Практически ничего не знают. У них отсутствует корневая система.

– Может быть, необходимо перерубить корни, чтобы создать нечто принципиально новое?

– Ничего радикально нового сейчас в театре появиться не может. Общество в целом пробуксовывает, новых идей нет нигде. Все равно театр – это человек. Надо изучать человека. Заменитель живого общения, живой энергетики пока не найден. Меня очень волнует, откуда они начинают двигаться, что им влетает в уши, в глаза… Есть вечны

е вещи, к которым надо припадать. Глупо не знать Леонардо или Пушкина. Просто глупо. Потому что в великих культурных текстах – будь то книги, картины, скульптуры, здания – как раз и заложена та питательная энергия, которая может поспособствовать рождению нового.

– Ваши последние спектакли выходили на площадке филиала. А «Вольный стрелок…» появится на основной сцене?

– Очень надеюсь. Для меня важна сама планировка Театра Маяковского. Здесь есть оркестровая яма, я хочу ее открыть, посадить туда живой оркестр, это всегда очаровательно.

– Когда вы брались за «Свадьбу Кречинского», вы уже знали, что эту пьесу репетируют в МХТ?

– Нет, тогда не знала. Теперь знаю, но меня это не напрягает. Я думаю, мы ни в чем не пересечемся.

– Как работа над «Стрелком» будет совмещаться с новыми обязанностями?

– Я обязательно сразу начну что-то делать и в Театре Станиславского. Буду пока работать на два дома. Там меня не торопят – надо посмотреть репертуар, познакомиться с труппой.

– Предварительный разговор с директором, Феликсом Демичевым уже был?

– Да. У меня пока очень приятное впечатление. Он настроен творчески, обещал замыслам моим не мешать и дал мудрые советы, как лучше входить в театр…

– …и выходить оттуда. Вы ведь, по-моему, дружите с Мирзоевым, который продержался на посту худрука всего несколько месяцев. Он вас не предостерегал?

– Мы с Володей действительно друзья, но он меня не предостерегал. Насколько я понимаю, год назад у него просто возникли другие планы.

– Вы морально готовы к ответственности за целый театр? Созрела, чтобы взять свое?

– Я давно созрела, чтобы взять свое. Я прошла школу и Гончарова, и Захарова, и Арцибашева – видела, какие сложности он здесь испытывал поначалу. Я попытаюсь существовать естественно, не изображая из себя худрука. Мне нужно, чтобы на меня ничто не давило, не мешало сочинять. Хочется, чтобы за три-четыре репетиционных часа не только я что-то давала актерам, но и актеры мне. Потому что из этих часов складывается моя жизнь. Главное, чтобы мы поняли друг друга и говорили на одном языке.

– У вас есть какая-то программа?

– Во-первых, я хочу привести туда своих студентов. Там есть малая сцена, ею сейчас не пользуются, но мне обещали, что ее подремонтируют, и мы продолжим там наши занятия, нашу работу по пьесе Яноша Гловацкого «Фортинбрас спился». Для основной сцены сейчас пишется пьеса, но пока боюсь выдавать подробности.

– Будете приглашать на постановки других режиссеров?

– Конечно! С Володей Мирзоевым я на эту тему уже говорила. Помимо того, у меня ведь масса учеников, в том числе известных и даже скандально известных: Самгин, Шамиров… С удовольствием буду приглашать.

– С одной стороны, такой поворот в вашей судьбе можно счесть неожиданным. Но с другой – после ухода Гончарова все говорили, что «Маяковку» возглавите именно вы…

– Я бы никогда не взяла этот театр. Потому что я здесь выросла. Я поступила на курс к Андрею Александровичу в 1981 году. Пришла в этот театр с длинной косой. Чтобы произвести какие-то преобразования в Театре Маяковского, нужен был независимый человек. Я бы не смогла никого уволить, никого обидеть. Хотя обижать надо – просто для пользы дела.

– Значит ли это, что для Театра Станиславского наступают тяжелые времена?

– Конечно, я буду смотреть, кто как работает. Меня пригласили, чтобы изменить ситуацию, и я обязана это сделать.

– Возможны радикальные меры?

– Да. Во всяком случае, радикальные меры, направленные на укрепление труппы. Непрофессионализм цеховой тоже не пройдет. Театр Станиславского должен иметь в виду, что я очень хорошо знаю цеха. Свет, реквизит, костюмы, декорации – я все это изучила сызмальства. Тут разгильдяйства я не потерплю.