Сергей Хрущев

МОЙ ОТЕЦ ХОТЕЛ ПОТРОГАТЬ РОКФЕЛЛЕРА

Единственный сын Никиты Хрущева Сергей Хрущев, почетный профессор университета Брауна в США, сегодня занимается в основном тем, чем занимался его папа, - холодной войной. С той разницей, что сын ею увлечен в научном плане - как историей. Вот уже второй десяток лет проживающий в США Сергей Никитович недавно представил на суд читателей свою новую книгу - "Никита Хрущев и создание Супердержавы".

Единственный сын Никиты Хрущева Сергей Хрущев, почетный профессор университета Брауна в США, сегодня занимается в основном тем, чем занимался его папа, - холодной войной. С той разницей, что сын ею увлечен в научном плане - как историей. Вот уже второй десяток лет проживающий в США Сергей Никитович недавно представил на суд читателей свою новую книгу - "Никита Хрущев и создание Супердержавы".

Сергею было 20 лет, когда отец пришел к власти. Он учился, потом работал инженером, впоследствии стал директором института, занимался ракетостроением и кибернетикой. Много путешествовал с отцом и был, как правило, молчаливым свидетелем исторических событий в России и в мире. С Сергеем ХРУЩЕВЫМ корреспондент "Известий" Алла БОРИСОВА побеседовала в Иллинойсском университете, где он представлял свою книгу.

- Вам не кажется, что времена холодной войны могут вернуться? К примеру, агрессивные интонации в прессе порой напоминают о старых временах.

- Не думаю. Что такое холодная война? Она велась двумя идеологиями, которые больше не существуют. Ведь тогда нужно было мир поделить. А сегодня у России бюджет не тот. Холодная война была странным временем перехода от войны к пониманию того, как жить не воюя. Когда я приехал в США в 1991 году, я понял - да, мы были разными цивилизациями и совершенно не понимали друг друга. Но... как близки мы были идейно. У нас был страх друг перед другом, но не было желания начать войну.

В начале XX века Россия была слабой страной. Мы окрепли, выросли в супердержаву. И до самой смерти Сталина жили в страхе, что Америка начнет войну, - это был синдром первых немецких атак 41-го года. Как Перл-Харбор для американцев. Я знаю людей, которые жизнь положили, ожидая американского вторжения с Аляски. Туполев в свое время честно сказал Сталину, что не сможет построить ракету, которая долетит до Америки и не будет перехвачена. Но нашелся человек, который сказал: "А я смогу". И работы начались, деньги пошли... Сталин умер. А отцу сообщили, что ракета сможет достичь Америки.

- Отец никогда не думал, что война возможна?

- Отец искренне считал, что у нас скоро настанет замечательная жизнь, гораздо лучше, чем в США. И тогда зачем воевать? Он хотел вкладывать деньги в экономику, сельское хозяйство. Какая там война, когда экономика России составляла 1/3 американской...

Да и отношения со Штатами мы начали строить как раз в 60-е годы. Мы наконец увидели друг друга. Те же лица, те же глаза... Отцу, помню, представили Рокфеллера, и он был просто поражен. Все говорил: "Надо же, выглядит совсем как мы!". И даже захотел его потрогать.

- Они с Эйзенхауэром хорошо понимали друг друга?

- Абсолютно! Оба даже слышать не могли о войне. И все время обсуждали, как вести себя с военными, которые что в СССР, что в США все время просили денег.

Что такое пропаганда

- Вам приходилось много ездить с отцом. Никогда не хотелось его поправить, как-то повлиять?

- Мне было 20 лет тогда... Все-таки разница в возрасте. На людях я никогда не возражал отцу, а вот потом мы много гуляли и беседовали.

- Он был строг?

- Да нет, он был очень мягким человеком, любил людей, но, знаете, когда занимаешь такой пост, не всегда нравится, когда тебе возражают. Иногда спорили до хрипоты. О Лысенко, например. Я пытался доказать, что генетика существует, а он был убежден, что его советники лучше знают, что ее быть не может. Он меня тогда чуть из дому не выгнал.

- Но ведь сколько курьезов нам известно! Например, в гостях у премьер-министра Великобритании он, стоя у камина и беседуя с женой премьера, сказал (вы сами рассказывали на лекции): "А вы знаете, сколько ракет нужно, чтобы разнести весь ваш остров? Не знаете? А я знаю... И мы можем это сделать!".

- Ну, я тогда понял, что это тоже такой прием дипломатии. И кстати, этот разговор потом сыграл свою роль.

- А знаменитая история с ботинком в ООН?

- Знаете, что самое интересное? Вот я вам сейчас объясню, что такое пропаганда. Вы видели своими глазами, как Хрущев стучал ботинком по столу в ООН? Нет? И никто не видел. Потому что этого не было. Я вам могу рассказать, что было. Идет рутинное совещание. В какой-то момент журналисты окружили отца, и кто-то наступил ему на ногу. Ботинок слетел. А он же был полным человеком и нагибаться не стал. Ботинок поставил рядом, на стол. И в какой-то момент захотел вмешаться в обсуждение. Начал махать этим ботинком, привлекая внимание. Вот и все. Но что интересно: мой лондонский издатель попросил найти этот исторический ботинок, я нашел пару, в которой он уезжал тогда в США, и отдал. И потом вдруг выяснилось, что это не тот ботинок. На снимке другой. Оказывается, в Нью-Йорке тогда было жарко, и ему купили какие-то сандалии, американские, наверное. Вот в них он и был. (Сергей Никитович, видимо, тут все же говорит о другом эпизоде. Имеются кадры кинохроники, на которых Никита Хрущев именно стучит ботинком в зале заседания ООН. - Прим. "Известий")

- И где они сейчас?

- Сгнили. Сын в них копался во дворе дома, ну и где-то они в земле...

Возвращаясь к ленинским заветам?

- Как складывался ваш американский путь?

- С какого-то момента мне стало интересно то, что происходит в стране и в мире. Взял отпуск в институте и написал книгу "Пенсионер союзного значения". И меня пригласили на конференцию в Гарвард. Шел 89-й год, и КГБ не желал меня выпускать даже на неделю. Через Горбачева все же удалось выехать. И я после этого получил приглашение от института Кеннеди в качестве почетного "fellow". А я тогда английского не знал, полез в словарь и увидел, что fellow - это приятель. Ничего не понял, конечно. И уже потом, когда приехал, увидел, что уже готова квартира, офис, зарплата. Там я работал в течение семестра. Я не собирался жить в США. Но дела нашего министерства развалились, и я остался.

- Возвращаясь к вашим воспоминаниям об отце... Какой период кажется вам наиболее интересным?

- Знаете, он был увлекающимся человеком, и каждый период был ему интересен. Вот, например, децентрализация. Он начал готовить эту реформу, и если бы она удалась, у нас рыночные отношения появились бы значительно раньше. Мне обычно говорят на это: "Нет, он не смог бы на это пойти." Не уверен. Да, он был убежденным коммунистом, но мог бы, скажем, заявить: "Возвращаемся к ленинским заветам". И все в порядке. Ведь он активно искал, думал, что делать. Лазил, например, в шахты в Югославии, все пытался понять, что это за демократический социализм такой. Ведь он и партийное руководство пытался превратить в современных менеджеров.

- Но менять систему он бы не стал.

- Ну что такое система? Ведь дело не в названии, дело в том, что система должна работать лучше. Трудно домысливать несостоявшуюся реформу, но, может быть, в 70-е мы бы с нашей нефтью и экономической реформой обогнали бы Америку?

- История не терпит сослагательного наклонения.

- Да, это верно.