Сергей Гирин

У каждого свой путь...

Как только закончил МГУ, то и в театральном вузе у меня все пошло хорошо. Освободившись, я как-то сразу стал себя проявлять, и где-то на 4-м курсе как актер был на хорошем счету…

Как случилось, что выпускник славянского отделения филологического факультета МГУ оказался на сцене театра «Современник»?

- Случилось неожиданно для всех, и для меня самого в первую очередь. Дело в том, что я никогда не собирался поступать в театральный институт. Но однажды, когда сдал летнюю сессию в МГУ после 4-го курса, подруга моей жены предложила: «Пойдем со мной за компанию поступать в театральный, просто так там потусуемся и все». В итоге мы пошли поступать во все театральные училища. Я знал всю программу, кроме басни – басню подучил. В результате везде «пролетел», а вот в Щукинское училище меня взяли в три дня: сегодня пришел на прослушивание, завтра – на второй тур, а послезавтра, на третьем туре, меня взяли вне конкурса. Это стало великой неожиданностью, и я вынужден был признаться, что у меня впереди 5-й курс МГУ и что я не могу принять такое предложение, но учиться очень хочу. Что собственно было правдой. Я был очень несмелым, но что-то видимо во мне такое актерское сидело и кафедра (а завкафедрой мастерства тогда был Владимир Абрамович Этуш) пошла мне навстречу: разрешили параллельно заканчивать 5-й курс МГУ и 1-й курс училища, посещая в Щуке только основные предметы. Таким образом, я все это совместил, и, наверное, только тогда это и было возможно, сейчас уже не получилось бы.

В «Современник» я попал не сразу. После окончания Щукинского училища вообще остался без работы. В свое время на базе нашего курса был создан театр «Ученая обезьяна». Мы просуществовали год, ездили на гастроли, а потом все это без финансовой поддержки развалилось. И естественно мы все остались без показов и без работы в театрах. Где-то через год я показался в театр им. Ермоловой. Меня взяли, и там я прослужил четыре года. На одном из спектаклей меня увидел кто-то из «Современника» и пригласили на роль Ленца в «Три товарища». И потом уже я перешел в театр «Современник».

Каким вы были студентом в театральном вузе?

- Ужасным. Во-первых, я был самым старшим на курсе - мне было 25 лет, когда я поступил. И одним из самых неблагонадежных. Я посещал все предметы, которые были связаны с мастерством актера (сценодвижение, сценоречь и т.д.) – все это я любил, а вот все остальное я «прокуривал» на лестнице со своими однокурсниками и поэтому не был в числе лучших. А курс был у нас очень ярким: Наташа Щукина, Дима Марьянов, Саша Жигалкин, Эдик Радзюкевич, Таня Скороходова… Такой яркий курс.

И как же вы, такой неблагонадежный, доучились?

- Доучился. Как только закончил МГУ, то и в театральном вузе у меня все пошло хорошо. -Освободившись, я как-то сразу стал себя проявлять, и где-то на 4-м курсе как актер был на хорошем счету…

Ваш дебют в «Современнике» – «Три товарища». Тяжело было входить в спектакль?

- Тяжело. Тяжело, потому что моей мечтой всегда был «Современник», мне так нравился «Современник», но я никогда не думал, что буду там работать. И когда в первый раз пришел… Понимаете, когда рядом с тобой стоят люди, которых ты давно любишь, уважаешь, ценишь, у которых за плечами огромная актерская судьба (я имею ввиду всех «народных») современниковских «стариков», и Галина Борисовна Волчек, которую ты всю жизнь боготворишь, то сразу проявлять себя по-актерски – это не каждому дано. Мы потом на эту тему разговаривали с нашими стариками, и я сказал: «Вы не отдаете себе отчета, что когда вы смотрите на молодого актера и начинаете его оценивать («что-то здесь не так»), то это не потому что он плохой, а потому, что он перед вами не может освободиться». С этой точки зрения конечно достаточно сложно, но потом все встает на свои места. В «Современнике», несмотря на то, что это театральный коллектив, где как и в любом театре, бывают достаточно сложные взаимоотношения, я могу сказать: у нас очень здоровой коллектив. Ни у одного из народных артистов в этом театре я не замечал некоего налета «народности». Они все трогательны, они все безумно работоспособны и они все «без короны на голове». Я не знаю, с чем это связано, но это факт… и это гениально!

Значит, вашу труппу нельзя назвать «террариумом единомышленников»?

- Нет, ни в коем случае. Конечно, в работе бывают и споры, и все, что угодно, но это все для того, чтобы происходил естественный необходимый поиск лучшего… А так чтобы ненависть, зависть друг к другу – это исключено. У каждого свой путь.

Вы работали в театре им. Ермоловой. Каково первый раз выходить на профессиональную сцену после училища?

- Меня пригласили на главную роль в спектакль «Ночь в Эстроте» по Ибсену. Я долго репетировал и после премьеры меня взяли в труппу. Слава богу, премьера была на малой сцене, и я как-то так нормально вошел. Могу только сказать, что когда первый раз вышел в минутной роли в «Калигуле» на большую сцену – там мне нужно было барабан молча вынести – я помню, что чуть не рухнул от ужаса на этот барабан, когда посмотрел в зал. Это тяжело. Быстро обкатываешься, быстро привыкаешь, но первый раз вот это ощущение вздоха – это никогда не забудется. То же самое было в «Современнике», когда на спектакле «Три товарища» меня откачивали валокордином перед выходом на сцену, потому что кто-то к несчастью перечислил в моем присутствии всех, кто в зале находится на премьере. Мне подурнело (смеется).

А кто там был?

- Начиная от именитых режиссеров и актеров до, например, Аллы Пугачевой. Поэтому это ощущение «вздоха» – оно навсегда остается в памяти.

А какие ощущения были после премьеры?

- Никаких. Абсолютно. Все равно спектакль начинает жить, с моей точки зрения, после определенного количества сыгранных спектаклей: он становится живым, актеры начинают существовать на сцене адекватно… Поэтому премьера – это всегда немного провокационная вещь.

Сколько лет идет спектакль?

- Семь лет...

Чувства «автоматизма» не появилось? Или спектакль проживается каждый раз по-новому?

- Здесь я не могу однозначно сказать. Бывают спектакли, когда занавес закрывается, ты выходишь и думаешь: «Как-то оно сегодня без единой живой мысли». Ты все равно пытаешься в себе аккумулировать на сцене то лучшее, что накопил за это время, и выдавать его. А бывают такие удачные спектакли, когда вдруг рождается новая деталь, какая-то мелочь. И для тебя спектакль становится на одну грань больше. Поэтому вот такие спектакли я больше люблю. Но даже не это важно. Зритель всегда другой, не важно пришел он на премьеру или спустя семь лет. Ты прекрасно понимаешь, что люди пришли смотреть на тебя в первый раз в этой роли, и ты будешь себя отдавать так же, как и на премьере...

Актерский состав спектакля за семь лет практически не менялся. Вы и Ваши коллеги - друг друга экспромтами «не радуете»?

- Бывает. Дело в том, что спектакль сам по себе достаточно серьезный, поэтому особенно не пошутишь. Хотя в наших взаимоотношениях с ребятами, с «тремя товарищами», бывают какие-то мелкие шутки, которые понятны только нам. Или тем, кто видел этот спектакль не раз... Есть поклонники, которые ходят на этот спектакль постоянно, они могут заметить какие-то вещи. Но в основном мы пытаемся соблюдать те реалии, на которые были настроены с первого спектакля.

Произведение большое, серьезное, как оно переносилось на сцену? Ведь для того, чтобы уложиться во временные рамки, нужно было что-то опустить?

- На первом прогоне до премьеры спектакль шел почти четыре с половиной часа. Но, учитывая то, что людям придется поздно возвращаться домой (немногие могут себе позволить сидеть в театре до половины двенадцатого ночи), его сократили уже после первого прогона, выбросив сцены, которых мне было жаль. Тем не менее, спектакль идет четыре часа, и сейчас уже в принципе так все уложилось, что мне кажется, так оно изначально и было. Хотя уложить роман в столь небольшой промежуток времени – это практически невозможно.

Вы играли еще и в калужском театре, как Вы туда попали?

- Сразу после Щуки, когда развалилась «Ученая обезьяна» и мы остались без работы, меня пригласили в Калужский музыкальный театр сыграть Сергея Есенина. Пригласил режиссер, который был моим педагогом в Щуке – Николай Сергеевич Троицкий. Потом эта пьеса ставилась в театре им. Ермоловой, где Есенина играл Сергей Безруков. Наш спектакль был первым, мы сыграли его в день 100-летия Есенина. Позже я еще играл в калужском драматическом театре, по приглашению того же режиссера. Такая вот дополнительная творческая реализация.

Московский и провинциальный зритель отличаются?

- Мне всегда казалось, что в провинции более благожелательный зритель, что он более внимательно смотрит и с большей благодарностью. Столичный зритель более развращен, избалован зрелищными мероприятиями, но, тем не менее, судя по тому, кто приходит в «Современник», я могу сказать, что московский зритель – самый любимый, самый близкий.

У Вас есть любимый спектакль в «Современнике»?

- Есть. «Крутой маршрут», «Вишневый сад», «Мурлин Мурло». Это спектакли, которые я смотрел не раз… Например, в «Крутом…» я отыгрываю свою сцену и всегда остаюсь до конца, если у меня есть возможность, свободное время. Причем я даже не спектакль смотрю, хотя есть там сцены во втором акте, от которых у меня до сих пор комок в горле стоит. Я очень люблю смотреть на зрительный зал из осветительской рубки, и когда заканчивается спектакль, то практически на каждом спектакле вижу людей, которые не могут аплодировать – они плачут. Я начинаю плакать вместе с ними, потому что понимаю, что с ними происходит. Уже ради одного этого должен существовать театр. И на «Крутом…» такое случается каждый раз.

«Вишневый сад» – это другая история. Для меня он очень дорог и мне очень нравится постановка Волчек. Для меня современниковский «Вишневый сад» – это что-то такое… В нем есть вещи, которые я не понимаю как делают актеры. Не понимаю, как какие-то вещи делает Марина Мстиславовна Неелова, человек, которого знаешь лично, знаешь все ее театральные работы… И все равно не перестаешь удивляться.

«Мурлин Мурло» – это просто феерический спектакль для меня. Очень хороший ансамбль: Яковлева, Гармаш, Шальных и абсолютно непревзойденная Нина Дорошина. И мне нравится следить за ними. Каждый спектакль.

А в другие театры ходите?

-Редко. Не могу сказать, что я такой заядлый театрал, потому что когда у тебя выдается свободный вечер, то обязательно находятся дела, которые невозможно отложить и надо срочно сделать. Поэтому выбираюсь я очень редко, если кто-то куда-то приглашает, и безумно расстраиваюсь, если вдруг попадаю на плохой спектакль. И каждый раз даю себе слово, что больше не пойду. А если вдруг видишь серьезный, хороший спектакль, то тогда начинаешь по-хорошему завидовать, и это очень приятно.

Есть роль, про которую думаете: «Жаль, не моя»?

-Есть роли, которые я, когда учился, очень хотел сыграть: одну я уже никогда не сыграю точно – это Треплев (потому что я уже постарел), вторая – это Сирано де Бержерак, тоже видимо уже никогда не сыграю… И третья – это Иудушка Головлев, здесь еще можно несколько лет понадеяться, лет 10-20. Я люблю эти роли безумно. И романы люблю, и сами роли. И сейчас, когда Евгений Миронов сыграл во МХАТе Головлева, я никак не могу выбраться, хотя вот на этот спектакль я очень хочу попасть, на него посмотреть и на Аллу Борисовну Покровскую. Ему я по-хорошему позавидовал, потому что это роли, с которыми я живу всю жизнь. Они мне очень дороги.

На сцене «Современника» Вы работали с разными режиссерами: Галина Волчек, Кирилл Серебрянников и Анджей Вайда. Как с ними работалось?

-Все, кого вы перечислили, очень разные. Галина Борисовна близка, потому что она просто своя уже и от спектакля к спектаклю все равно следишь за тем, как она работает, даже если ты не в спектакле. Она очень понятна, хотя на репетициях всегда очень эмоциональна. Кирилл Серебрянников очень интеллигентен на репетициях: без единого нерва, с абсолютно трезвыми мозгами, трезвой головой, всегда творчески настроен и он у меня вызывает серьезное уважение. А перед Анджеем Вайдой я просто снимаю шляпу: это абсолютно европейский режиссер, который работает тоже очень интеллигентно, без лишнего нерва, но, тем не менее, всегда добивается того, чего хочет. Всегда. Но не в русской традиции. У нас режиссеры очень эмоциональны. Наши режиссеры могут себе позволить некоторые вещи, которые не придут в голову Вайде. Потому что у него просто другой стиль работы.

А Вам с кем интереснее было работать?

-С нашими (смеется).

Помните Вашу первую киноработу?

-Да, у меня была маленькая роль в фильме Вадима Абдрашитова «Армавир» и я играл какого-то лейтенанта, сейчас уже плохо помню. У меня там было несколько эпизодов. Это было еще на втором курсе Щукинского училища. Потом был очень длительный перерыв, а сейчас уже, по-моему, около 20 фильмов есть. Хотя у меня очень мало в кино больших работ.

Фильмы со своим участием смотрите?

-Нет.

Принципиально?

-Нет, совершенно не принципиально. Иногда актеры говорят, что не могут себя видеть на экране. Я не могу так сказать. Если я свободен и знаю, что идет фильм (обычно кто-то звонит и говорит об этом), то могу включить и посмотреть. Конечно, я не отслеживаю, что и где идет. Но когда смотрю, то где-то могу сказать: вот, елки, надо было по-другому сделать. А что-то смотрю и думаю: «А мне не стыдно. Нормально. Фильм средненький, но мне не стыдно».

Абстрагироваться и просто посмотреть фильм не получается?

-Нет, все равно это ведь ты, и у тебя в памяти процесс работы над этим, от которого отвлечься нельзя.

А с кем из кинорежиссеров Вам было работать наиболее комфортно, за кем Вы, не раздумывая, пошли бы в новый проект?

-Вадим Шмелев. Он, наверное, мой ровесник. Я снимался у него в фильме «Игра на выбывание», у меня там тоже была небольшая роль. Очень заводной дядька, абсолютно творческий, со своими «тараканами», и вот если бы он пригласил, то, не задумываясь, пошел бы на любую роль, потому что от общения и работы только положительные эмоции. Зная Кирилла Серебрянникова, если бы он позвал в свой фильм, не задумываясь пошел бы, и не потому что он известен и на пике успеха, а потому что Кирилл тоже абсолютно творческий человек. Для него это главное.

Немного о Вашей семье, если можно. Ваши родители имели какое-то отношение к искусству?

-Нет, отца своего я вообще не знаю, он с нами никогда не жил, а мама у меня портниха, мужской мастер, в связи с этим я в детстве всегда ходил в очень красивых костюмчиках. И никого у меня из актеров не было. Это мой личный выбор. Здесь никаких связей нет.

Как близкие относятся к тому, что в семье есть актер?

-Не верили. Мама не верила никогда. Я заканчивал МГУ, причем очень успешно, и перспективы у меня были такие, что сейчас, не пойди я в актеры, сидел бы где-нибудь в посольстве, например, в Чехии. Когда поступил в Щукинское, я помню, что мне мама говорила: «Куда ты идешь? Это же такой сложный мир, без блата ты никуда не пробьешься». Но потом, с годами, когда увидела меня в кино, когда я начал работать в «Современнике», она стала верить, говорить, что ей нравится, из того, что она видела. Она не может, к сожалению, приехать в театр, поэтому я все спектакли, по возможности, на кассеты записываю и привожу домой. Она смотрит по 1000 раз один и тот же спектакль и знает мои роли лучше, чем я. Поэтому она поверила, что собственно я могу быть актером и могу продолжать работать в этом направлении.

По первому образованию Вы филолог. Я знаю, что Вы переводите пьесы, их ставят на сцене «Современника». Для Вас это хобби или вторая профессия, которая существует параллельно Вашей творческой деятельности?

-Видимо, переводчик я по натуре. Мне это очень нравится. Я все время занимался переводами для того, чтобы зарабатывать на жизнь. И когда в театре попросили перевести пьесу «Семейные истории» Биляны Срблянович (по ней поставлен спектакль «Мамапапасынсобака» ), я перевел для того, чтобы ее просто смогли прочитать по-русски. Но, предполагая, что Галина Борисовна ее «зарубит», если будет просто подстрочник, я сделал литературный перевод. Потратил на это дополнительное время, и к моему удивлению Волчек сказала: «Зачем нам нужен еще кто-то, если вот абсолютно литературный перевод – мы его берем». И вот с этого момента я стал переводчиком пьес.

Это была первая пьеса?

-Да, это была первая пьеса. Причем меня попросили сделать перевод в срочном порядке, чтобы решить: стоит ее брать или не стоит… Пьесу приняли и вообще открыли мне глаза на эту профессию. Я подумал: «Почему бы собственно не соединить, наконец, эти две профессии». На сегодняшний день у меня переведена 21 пьеса, пять из которых идут в семи или восьми театрах России.

В основном, конечно, играют «Семейные истории», то бишь «Мамапапасынсобака».

Когда Леонид Роберман, продюсер театрального сообщества «Арт-Партнер» взял для постановки пьесу «Муж моей жены» хорватского драматурга Миро Гаврана, то автор прилетел на премьеру, посмотрел, а после премьеры сказал мне: «Я даю тебе право на перевод всех моих пьес – настоящих и будущих, потому что лучше, чем ты, это никто не переведет. Именно потому, что ты актер. Когда ты переводишь, то у тебя в голове прорисовывается не просто фраза, а сразу картинка на сцене».

А по какому принципу Вы отбираете пьесы для перевода?

-Вы знаете, в свое время, после перевода нескольких пьес Срблянович, я подумал: «А почему бы, собственно, не посмотреть, что в творится с драматургией в Сербии, в Хорватии, в Чехии». Я начал ходить по сайтам, читать чешские, сербские, хорватские журналы о драматургии и анализировать (читая анонс на пьесу), сможет ли она идти на русской сцене или нет, интересна она будет русскому зрителю или нет? У меня есть пьесы, с моей точки зрения любопытные, но они лежат, потому что пока на них нет режиссера или продюсера, который скажет: «Да, это то, что надо». Я перевел несколько пьес, которые попали в корзину, и я знаю, что они никогда не будут поставлены. Но раз уже начал, то надо было заканчивыать. И все-таки некоторые из них еще обязательно пойдут. Я уверен в этом, они для русских.

Но все, что попадает в руки, это все равно оттуда, сверху… Все эти случайности, мелочи, которые в жизни сходятся, в результате всегда во что-то вырастают. И эти пьесы сами попадают в руки. Сейчас я был в Хорватии, встретился со своим другом, которого давно не видел. Он спросил: «Как? Ты переводишь с хорватского? Гаврана переводишь? Да ты что? Замечательно! Ты подожди, есть потрясающая пьеса, которая была хитом у нас в Хорватии много лет…». И тут же мне нашел ее автора и нашел эту пьесу. И сейчас я примусь ее читать и, видимо, переводить.

Как много времени уходит на перевод пьесы?

Перевожу очень быстро, причем не читая пьесу целиком. Если нравится первая сцена, я начинаю сразу, не зная что дальше, меня это заводит. Перевожу быстро, в течение 5-7 дней, но потом гораздо больше времени, чем на перевод, уходит на редактуру.

Вы активный пользователь Интернета?

Да. Сам создал свой сайт. У меня как-то сгорел компьютер, и на диске сгорели несколько пьес, которые вообще нигде не были сохранены, кроме как на компьютере. Мне пришлось переводить их заново. Поэтому я создал сайт, чтобы сохранять на нем пьесы. Потом решил, что, раз уж есть сайт, надо о себе и как об актере написать.

Вы продолжаете сейчас им заниматься?

-В основном только пополняю, но я периодически отвечаю на письма тем, кто мне пишет на сайт. Это уважение к тем людям, которые испытывают к тебе некий интерес.

А как проводите свободное время? Про театр мы уже говорили. Кино, книги?

-Кино – да, стараюсь смотреть все. Опять же, я не могу сказать, что слежу за всем, что выходит в мире, но, слава богу, у меня есть знакомые, которые очень хорошо разбираются в кино и тащат меня за собой. Я стараюсь смотреть все достойные новинки. В кинотеатр не люблю ходить. Вчера пошел и был потрясен тем, как нехорошо себя люди ведут во время показа, как они реагируют. Я предпочитаю смотреть кино один, дома, чтобы расслабиться, чтобы ничего не мешало.

Книги тоже стараюсь читать, но не могу сказать, что я активный чтец (несмотря на филологическое образование). Знаете, есть люди, которые без книги дня не проживут, так вот я не такой, но стараюсь быть в курсе.

Хобби есть?

-Хобби?.. Моим хобби можно считать то, что при любой возможности я стараюсь куда-то поехать.

Во многих странах довелось побывать?

-На сегодняшний день 25 стран. Я очень люблю новые места. В основном езжу один, для того чтобы ходить, смотреть, ни от чего и ни от кого не зависеть. И параллельно очень хорошо отдыхаешь.

А какой Вы в быту? Сможете приготовить обед, например?

-Пока я был женат, то не особо о быте задумывался, потому что у меня жена все умела и теща была потрясающая. А потом, когда мы с женой расстались, и я стал жить самостоятельно, как-то незаметно для себя вдруг понял, что мне не составляет труда все это делать самому. Я не могу сказать, что я люблю готовить, но и не могу сказать, что делаю это с отвращением. Я это делаю вполне спокойно. А вообще, поскольку я человек очень щепетильный в плане порядка (это видимо «близнецовское» качество), то мне надо, чтобы все обязательно на своем месте лежало. Я не смогу сесть за компьютер работать, пока у меня все не будет в порядке.

Если бы у Вас был шанс начать все с начала, что-то бы поменяли в жизни?

-Когда мы после Щукинского училища с «Ученой обезьяной» поехали в Англию, мне захотелось там остаться. Это моя страна. Англичане вообще мне очень близки по своему менталитету, по тому количеству свободы, которое они тебе предоставляют, по невмешательству в личную жизнь. Это моя страна по красоте, по своему порядку, по устою, по культуре, по древности. Я недавно работал в Лондоне: два месяца спектакль выпускали, и я очень пожалел, что 12 лет назад не остался в Англии. Сейчас уже поздно.

А что за спектакль в Лондоне? Это не секрет?

Нет, абсолютно. Хотя я и не владею английским языком в совершенстве, пошел на кастинг, даже не помню, почему… Вспомнил. Продюсер, моя знакомая, сказала: «Пожалуйста, приди, потому что ты им понравился на фотографии». Я прочитал пьесу, пришел на кастинг, где были режиссер и автор. Пьеса называется «Чайковский и Пиковая дама». Это было в феврале или в марте. Поскольку я владею английским в пределах школьной программы, то я им сказал - «Если вы хотите что-то умное от меня услышать, я буду говорить по-русски». Мы полтора часа разговаривали с ними по-русски, обсудили всю драматургию, весь театр… Режиссер и драматург оказались очень интересными людьми. Очень много говорили про пьесу, которую они собираются ставить. И в результате я уехал домой с чистой совестью: на кастинге был, никого не подвел. А вечером мне позвонила продюсер и сказала: «Я не понимаю, что происходит, они уехали смотреть русскоговорящих актеров в Англии, но, тем не менее, ты утвержден на роль Чайковского». Я спросил: «А как английский?» – «Сказали, что все хорошо, ты вытянешь. Они сказали еще, что у тебя такая же тоска в глазах, как и у Чайковского». Я говорю: «Откуда они знали, какая тоска у Чайковского была в глазах?» Тем не менее, что-то их купило. И все. Благо Галина Борисовна пошла мне на встречу – меня отпустили, ввели вторые составы, и на два месяца я уехал. Мы репетировали пять недель, а потом вышел спектакль. Мы отыграли целый блок в городе Саутгемптон, в Наффилд театре. 15 спектаклей – это для них достаточное количество. На этом проект закончил свое существование в Англии, но, по-моему, продюсеры и режиссеры сейчас рассматривают возможность его показа в Америке и Китае.

Вы играли на английском языке?

-Да.

И при этом они набирали русскоговорящих актеров?

Нас было трое из России: я и еще две актрисы, остальные были англичане. Это был совместный проект. Четыре года назад этот спектакль был сыгран на фестивале в Шотландии, играли английские актеры, спектакль произвел фурор. И правительство выделило деньги, чтобы посмотреть, как это будет выглядеть, если играть будут русские.

Спектакль очень любопытный, поставлен на основе сюжета «Пиковой дамы», в который вплетается призрак Чайковского. В пьесе призрак приходит не к Пиковой даме, он приходит в дом Надежды фон Мекк, с которой у Чайковского был роман в письмах в течение 13 лет. И потом она же оказывается Пиковой дамой. Там такое хитросплетение, что будь здоров. Я безумно благодарен этому проекту: во-первых, у меня английский стал нормального уровня. Во-вторых, хотя я там играл на английском, но однажды на репетиции, когда меня перехлестывали эмоции (да еще и текст не до конца был выучен), и я начал говорить по-русски, то режиссер сказал: «Все! Вот эту сцену на русском». И когда по ходу пьесы Чайковский начинал откровенничать о музыке и о совсем личных вещах, он переходил на русский язык. И мне потом некоторые зрители-англичане говорили: «Вы не поверите, мы даже не смотрели на текст вверху, все было понятно, о чем вы говорите». Между прочим, для англичан (очень многие мне признавались) русский язык звучит очень сексуально.

В новом сезоне где Вас можно будет увидеть?

-Сейчас Римас Туминас репетирует «Горе от ума», я надеюсь, что в «Современнике» в декабре все это выйдет. У меня там небольшая роль Горича, я надеюсь до премьеры в этой роли доживу (смеется).

Охотно ходите на кастинги или для вас это тяжело?

-Терпеть не могу кастинги. И не потому, что там какое-то отношение к актерам. Нет, не поэтому, а потому, что не умею себя продавать. Чувствую себя сразу студентом, веду себя так, как в жизни. И не умею показать, что я еще что-то могу, кроме того, что представляю собой в данный момент. И многие режиссеры (и Слава Богу!), думают, что я, кроме того, какой я есть, больше никаким не бываю, и поэтому большинство фильмов, в которых я снимался, я попадал без кастингов.

Они уже знали, кого брали?

-Да, и в большинстве случаев всегда оставались очень довольными, потому что снимаюсь я почти всегда с первого дубля.

А вы послушный актер?

-Очень. Я безумно доверчиво отношусь к режиссерам, потому что точно знаю: со стороны виднее. И доверяю абсолютно. Никогда у меня ни с кем не было никакого конфликта, хотя если у меня были какие-то предложения, я пытался настаивать, но в очень корректной форме.

А может случиться такая ситуация, что Вам настолько неприятен партнер, что Вы откажетесь от работы?

-Могу. Это может быть.

Такие ситуации были?

-Были. Я снимался в фильме, где моим партнером на протяжении всего действия был один сейчас уже достаточно известный актер. Он так отравил мне мое существование на площадке своим непрофессионализмом, своими эмоциями не в кадре, что когда я пришел однажды на кастинг, даже не на кастинг, а уже взять сценарий, и увидел, что он снова будет моим партнером, я тут же сказал, что не смогу сниматься – мне сроки не подходят. Фамилию называть не буду, он уже достаточно известен.

Что бы вы посоветовали начинающим актерам?

-Как можно быстрее понять, чего ты хочешь в этой профессии, как можно быстрее понять, что в тебе есть положительного, того, что нужно сохранить. И дальше пытаться идти к своей цели, но сохранять себя того, который для тебя ценен внутри. Ни в коем случае не растерять себя, ни в коем случае не поддаваться на какие-то провокационные предложения со стороны судьбы. Пытаться себя хранить, потому что если ты уже попал в театральный вуз – тебя выбрали, значит, в тебе уже какое-то зернышко есть и нужно попытаться сохранить себя. Хотя и говорят, что хороший человек – это не профессия, но я считаю, что это самое сложная профессия.