Серафим

Творчество – это свобода

Автор: Ирина Красько, Валерия Кукалева
Серафим – рок-музыкант, не боящийся заявлять о себе смелыми образами и замыслами. Вызывающе оригинальный, он отражает в своём творчестве жизнь со всеми её проблемами, чувствами и диссонансами. Верный своей идее, он считает, что главное − это искренняя подача и эмоциональный посыл. Исполнитель роли Финрода в одноимённой рок-опере рассказал о выходе своего первого альбома, об отношении к критике и о том, что находится по ту сторону сцены.

«Раздолбайское настроение» - итог работы последних лет

Начнём с твоего нового альбома. Расскажи вкратце, что он из себя представляет.

− Альбом называется «Раздолбайское настроение». Это итог некоторой работы последних лет. Песни появились полтора-два года назад, а непосредственно с музыкантами записаны сейчас. Долго решался вопрос относительно того, стоит ли выпускать альбом в условиях современного рынка: как именно его выпускать, продавать или не продавать. Но потом эти вопросы состыковались, нашёлся очень хороший музыкант, Иван Тимошенко, который взялся за аранжировки и написание гитарно-басовой партитуры. И, собственно, Олег Маркелов, продюсер «Финрода», всё грамотно свёл и отмастеринговал. Мы планируем запустить это на iTunes и Google Play в цифровом варианте. Что касается дисков – я их не люблю, этот формат уже неактуален. Но, скорее всего, к выступлениям парадно-праздничный вариант мы сделаем. На обложке «Раздолбайского настроения» − кот с раздолбайским взглядом. Правда, на самом деле это не кот, а кошка Соня, которая снималась в своё время в «Шизофрении». Мне не хотелось штампов. Если бы на обложке моего первого альбома было моё лицо, да ещё и назывался бы он, например, «Серафим»… Такая банальная пошлятина.

Планируешь ли выступления с новым альбомом?

− Конечно. Основная задача состояла в том, чтобы сделать новый материал, потому что мне было не очень интересно работать с давнишним. Естественно, вопрос был в музыкантах. Иван, к сожалению, живёт в Германии. Когда-то он работал в России, но обстоятельства сложились так, что он уехал. Вопрос, кто будет в живом составе, пока открыт.

Будут ли концерты где-то, кроме Москвы?

− Планы есть. Но это бизнес: тот же самый альбом – это, по сути своей, новая машина. Мы сейчас стараемся сделать так, чтобы это всё приносило какой-то вал, иначе это превратится в хобби. Профессия и так достаточно нивелированна бесплатными сливами в Интернет, какими-то концертами, которые уходят в глубокий минус. К тому же, я катастрофически не люблю очень маленькие клубы, где во время выступлений народ ест и пьёт. Желательно, чтобы это был не клуб, а прямо зал. Поэтому решаем вопрос. Мне очень нравится ЦДХ, «Гоголь-центр», нравится «Космонавт» в Питере – отличные места.

Будешь снимать новые клипы?

− Конечно, это же способ промоушена. Я пока не знаю, на какие песни, но мысли есть.

Все песни в новом альбоме – твоего сочинения?

− Да. Там двенадцать песен, из них три − уже засвеченные: «Шизофрения», «Свидание в будущем» и «Испачкаться», но мы их все переделали. Появился новый, действительно гениальный музыкант. Причём он делал всё с пометкой «я знаю, что ты хотел совсем другое, но я вот слышу так». Поэтому старые песни тоже переписали.

Расскажи, как ты пишешь песни. Что рождается сначала: музыка, текст или, может быть, образы?

− Идея. Важно понять, кому пишется песня. Это даже может быть не конкретный человек, а какой-то, например, собирательный образ из качеств в телесной оболочке. Эмоция и человек. У меня был случай: я познакомился с файерщиком, который глотал огонь, крутил эти штуки, и родилась песня – называлась «Подожги меня». Сел в метро и написал её. Главное − эмоциональный посыл, а дальше текст уже пойдёт. Шёл я, например, как-то зимой по улице поздно вечером, а навстречу − раз парочка, другая парочка, третья − все такие мимимишные, в розовых шапочках, с чёлками, сосут чупа-чупсы. Всё это казалось бы классно, если бы им было по четырнадцать лет, но когда ребятам по двадцать пять-двадцать семь − я понимаю, что это наигранность. И у меня сама по себе написалась песня «Испачкаться», слово в слово. То есть, главное − объект и эмоция.

Новые песни будут отличаться от старых по тематике? Останутся ли песни социальной направленности?

− Здесь их меньше. Все песни чуть-чуть другие. Они уже повзрослее, больше на чувства. Социальной политики там почти нет, я бы сказал. Сейчас все о политике говорят, и мне это уже неинтересно.

Песни у тебя вообще довольно смелые. Скажи, не страшно ли было, будучи ещё не известным широкой аудитории, обращаться к таким идеям?

− Вы знаете, какая история: у меня была ещё песня «Накуримся» − вот за неё мне было страшно. Это первая песня и первый клип. Мы были вообще нищеброды: тогда не было ни света, ни камеры − ничего, все − студенты. А режиссёр говорит: «Напиши, как будто у тебя пять миллионов долларов в кармане, и я уже буду решать, как это сделать». Я написал этот безумный трэшняк, мне понравилось, и вот его выхода мы боялись. Потом его выпустили на ТВ, и начались звонки: как вы можете, туда-сюда, пятое-десятое. И с «Шизофренией» был эпический случай. Вышел клип, и мы с мамой пошли гулять по «Охо

тному ряду». И тут как в кино: я захожу в магазин, ко мне подходит мальчик, просит расписаться, сфотографироваться. Мама гордится, плачет. Я захожу в соседний магазин – ко мне подходят два горячих кавказских парня, говорят: «Э, а это не ты там котёнка мучаешь в клипе?» Они стали меня прессовать, и это могло закончиться не очень хорошо. А сейчас уже всё пофиг. Ну, что мне могут сделать − это только добавит какой-то пиар-момент.

Тебе наверняка приходилось и с критикой сталкиваться. Нормально к этому относишься?

− Глупо было бы в моём положении расчитывать на всеобщую похвалу. Понятно, что люди делятся на две категории: те, которые пишут «ну просто беспредел», и все остальные. Первых больше, естественно. Нравиться всем нельзя, это смешно. Но другой вопрос в том, что если продукт делается с искренней подачи, без всяких поправок − «а ну-ка я сейчас накрашусь, чтобы выделяться, а сделаю-ка я песню, чтобы привлечь внимание» – ничего не получится. А когда это делается именно с искренней подачей, найдутся люди, которые откликнутся. К негативу отношусь с интересом. Некоторые комменты прямо цитирую друзьям, вот например: «Я проклинаю эту страну, в которой такие уроды, как он, могут свободно выражаться, я эмигрирую». Это ж круть.

Есть ли среди твоих песен какая-то наиболее значимая для тебя в эмоциональном плане?

− Очень «голые» эмоционально песни есть в альбоме. Не дай бог их слышать моим друзьям, которые знакомы с моей жизнью. Понятно, о чём они, про кого они. Такая песня − «Свидание в будущем», она важная. Она долго не записывалась, руки не доходили. Мне казалось, что такую песню надо петь, когда мне будет семьдесят пять лет. Тогда будет актуально. Текст хороший, она такая более-менее нежёсткая по формату. А потом так сложилось, что надо было ехать на съёмку, и не было песни медленной, чтобы минус был. И вот, она пошла. И, собственно, с этой песни начались первые эфиры именно неклиповые. Мы стали петь с группой, и нас начали приглашать на каналы некабельные − это важный момент.

Остаться верным творчеству и не пойти на компромисс с совестью

Что для тебя скрывается за понятием творчества?

− Свобода. Свобода в образе жизни и мышлении. Творчество − это очень непростая штука: чтобы эту свободу обеспечивать и в материальном плане, и в моральном, надо очень много хлебнуть. Не сыпется всё это с неба, всё стоит денег, и эти деньги надо где-то брать. Остаться верным творчеству и не пойти на компромисс с совестью − это и есть свобода творчества.

Присутствует ли в твоей жизни какое-либо творчество, кроме музыки?

− Мне кто-то когда-то сказал, что творческий человек − во всём творческий. Когда я готовлю есть, я начинаю мешать всякую белиберду. Например, в салат мясной добавить виноград, соус намешать безумный из мёда, майонеза, горчицы и кетчупа. Вкусно получается, прикольно.

На сцене и перед камерами ты держишься очень уверенно. Сразу ли это пришло, или для этого нужно время?

− Нельзя выйти перед камерами в первый раз и всё сделать хорошо. То есть, первые съёмки − это ужас, их просто нет. Вопрос во времени. Надо почувствовать, что за вот этим окошечком жутким − огромная аудитория. Неважно, какая: телевизионная, просто зрители; человек, который будет сидеть это монтировать и угорать над тем, что ты наговорил. И тогда открывается какой-то поток − и всё, нестрашно.

А в повседневной жизни ты тоже склонен к экстравертному поведению?

− Нет. Когда того требуют обстоятельства – да. То есть, когда я прихожу в компанию – да. А когда отдыхаю, у меня выключен телефон, без Интернета, и чтоб ни в коем случае никто ко мне не приходил.

Тогда вопрос, вытекающий из предыдущего: какой вариант тебе ближе − несколько близких друзей или много знакомых?

− Несколько близких друзей. Много новых знакомых − это работа. Нужно думать, какое впечатление ты на них произведёшь, что это за знакомые. У меня был случай: на выставку фотографа Серёжи Николаева, который снимался в клипе «Испачкаться», пришла одна журналистка. И вот, она смотрит фотографии каких-то девушек, потом подходит к моим: «Ой, это же вот этот, какое чмо, блин, ну это же моральный урод». Я у неё за спиной сгибаюсь пополам от хохота. Фотограф просто угорает, девушку же понесло так, что не остановить. Когда мы потом познакомились поближе – оказалось, что мышей каждый день я не ем. Поэтому в случае появления в новой компании надо такие моменты учитывать. Смотреть могут либо с негативом, либо, наоборот, «блин, ты такой смелый». А я-то не смелый, я сейчас не встану здесь и голым петь не буду, сколько бы меня ни просили.

У тебя есть аккаунты в некоторых социальных сетях. В твоём случае это средство общения или раскрутки и пиа

ра?

− Средство раскрутки и пиара. Я, может быть, очень старомоден, но это какой-то эксгибиционизм нездоровый. Вообще, меня не было долго ни «Вконтакте», нигде. Твиттер − это просто синхронизация с «Вконтакте». Меня нет в Инстаграме − я не понимаю, зачем фотографировать еду, ноги, руки, селфи. Если хочешь пообщаться с человеком – пообщайся с ним по телефону, по e-mail, зачем же на стене общаться? Мне кажется, для всех это элемент пиара. Просто для кого-то это связано с работой, а для кого-то − способ привлечь к себе внимание.

То есть, Интернет играет большую роль в раскрутке?

− Сегодня – единственную. У меня, например, кошка год назад уронила и разбила телевизор. Я тогда думал, что мне делать, как я без телевизора. Но уже год я живу без него чудесно: у меня компьютер, Интернет, и всё. Я не знаю, какие программы показывают по каналам − кроме «Первого», может быть. Я слежу – естественно, это надо − за тем, как двигаются другие музыканты; причём ориентируюсь, в основном, на попсовиков, потому что попсовики, как ни крути, собирают большие залы и делают кассу. Альтернативных музыкантов очень много, но они все нигде. И все раскручиваются в Интернете. Да, здесь палка о двух концах: либо выкладывать музыку бесплатно, чтобы её слушали, либо чтобы она приносила деньги − за деньги. Дилемма бесконечная по этому поводу, потому что альбом стоит столько-то столько-то, и хорошо бы его «отбить». Мы решили, что часть треков мы выложим просто так, а часть можно будет скачать с iTunes или с Google Play.

Многие узнали о тебе из передачи «Званый ужин». Как появилась идея поучаствовать в таком шоу?

− У меня есть знакомая, которая сперва затащила меня сниматься в сюжете на канале «Перец». Я просто в эпизоде там мелькнул. И потом она говорит: «А я снималась в «Званом ужине», могу тебя пристроить». Я отвечаю: «Ни за что». Но она туда кинула заявку, они мне позвонили. Я им предложил альтернативный вариант, когда все участники − музыканты. Они думали-думали – «нет, у нас свои форматы», предложили приехать, поговорить. Сложилось так, что я поехал на встречу. Я спрашиваю: «Сколько эфиров?» Они говорят: «Десять». − «Песню можно спеть? «Испачкаться». − «Можно». – «Можно краситься?» − «Можно». – «Говорить можно всё, что угодно?» – «Всё».

После первого съёмочного дня мы породнились со всей группой: оператор оказался соседом моей тёти в Нижнем Новгороде, с главным режиссёром у нас куча общих знакомых. Ещё оказалось, что я не тупой − то есть, все думают, что я буду сейчас плеваться, ругаться матом и так далее. Получилось, что я выиграл первый эпизод. Через какое-то количество недель сразу снимался второй. Всё это, конечно, ад − по шестнадцать часов в день. Но игра, в принципе, стоила свеч.

Ты действительно любишь готовить?

− Вообще, по жизни я готовлю мало, но хорошо. Потому что когда я переехал в Москву, я оказался в определённых обстоятельствах, и мне пришлось научиться готовить, хотя я не умел ничего. Очень быстро я понял, что мясо делать легко, что готовая курица – это «взял, порезал», и вот она готова.

А что можно назвать твоим хобби?

− Я за здоровый образ жизни. Занимаюсь очень много в зале, мне там нравится. Я действительно так отдыхаю: я там думаю, провожу массу времени. Люблю ходить пешком − обошёл в течение какого-то количества лет Москву полностью: до МКАДа по всем веткам метро.

Когда появился Интернет и все открыли для себя торрент, я узнал, что артхаусные фильмы, которые раньше было негде взять, можно скачать. «Реквием по мечте» считался верхом артхаусного кино. Очень хороший фильм − я его обожаю, Джареда Лето люблю. Но оказалось, что есть еще огромная масса фильмов, которые выносят мозг. У меня есть целая папка фильмов, которые я пересматриваю по многу раз.

Раз заговорили про кино, скажи, как ты относишься к отечественному кинематографу?

− Хорошо. На самом деле, помимо вот этого мрака, который идёт в кинотеатрах – этот ужас, непотребщина жуткая совершенно – у нас есть фильмы, которые в кино не показывают. «Замкнутые пространства», «Неадекватные люди», фильмы с Мамоновым, балабановские фильмы – они офигенные. Фильм «Жить» Сигарева – я посмотрел его в два захода, под впечатлением ходил несколько месяцев – очень тяжёлый. Самое главное, что все они абсолютно непредсказуемы в плане развязки. Американские фильмы неинтересны: двадцать минут смотришь − и всё, сюжет можно наперёд рассчитать. А русские… У нас играют по-другому, близко снимают порой, у нас не стесняются показать женщин и мужчин некрасиво: против света, с морщинами, с какими-то изъянами. Другой вопрос – к сожалению, как и некоторая андеграундная классная музыка, они вряд ли смогут кассово подняться.

А про нашу музыкальную индустрию что думаешь?

− Вы знаете, спорный вопрос. Я очень давно в этой индустрии, с детства почти. Так сложилось, что со многими знаком лично − жизнь меня сталкивала. Вполне адекватные все люди. Но из русского слушаю, наверное, только Земфиру. Еще немного «Океана Эльзы». Раньше ещё был «Мумий Тролль», давно. Мне не нравится русский саунд. А!!! Еще Арбенина! Вдруг посмотрел на «Нашествии» её сольный концерт – случайно, в Интернете. Прямо очень мне понравилось, она ещё и умная такая. Но, конечно, слушаю в основном музыку иностранную. Но я считаю, что русскую музыку надо поднимать, причём на русском языке. Просто сейчас такой период, когда любой слушатель имеет доступ к всемирной музыке, и есть возможность сравнить. Если ты не дотянул по саунду, никто не будет тебя слушать. Как «Раммштайн» взяли немецким колоритом, например, так и русским тоже есть, чем взять.

Зарабатываю шрамы на «Финроде»

Теперь давай перейдём к «Финроду». Сейчас у тебя главная роль, а как всё начиналось? Как ты попал в этот проект?

− Мы репетировали с группой мою программу на базе Олега Маркелова. Я вообще никакого отношения не имел ни к ролевикам, ни к «Финроду» – для меня это был тёмный лес. А они репетировали своего «Финрода». Это было давно, года три-четыре назад. Репетировали без актёров, но с режиссёром. Тогда ещё Рома Сусалёв пел Финрода, но у него уже был какой-то сольный проект, и он не очень часто там бывал. Как всегда бывает, поющих мальчиков у нас дефицит. Олег услышал, что я пою чисто, и предложил прийти Берена попеть. Я послушал и говорю: «Мне не нравится материал Берена, мне больше нравится Финрод, но хорошо, я приду». Я ходил какое-то количество времени, но всё не клеилось и не клеилось.

Потом появился новый режиссёр, появились актёры с образованием, люди, которые знали ноты − стало интересно работать. Но всё не было Финрода – Сусалёв всё не приходил и не приходил. Я говорю: «Ну, давайте я, что ли, буду». – «Ну, давай попробуем». И так получилось, что с режиссёром первой постановки мы сдружились, оказались, что называется, на одной волне − это очень важно. Она научила меня многим вещам – например, кувыркаться на канатах, я этого в жизни не умел; работать в скользкой обуви на сцене по скользкому полу и т .д. Из этого стало что-то получаться. «Финрод» интересен с актёрской точки зрения, и самое главное − музыкальный материал. Мне понравилась партия Финрода – «Истина» – классная песня. Ещё нравится дуэт с Береном, с обнимашками. Это красиво, это интересно гармонически, есть какие-то задачи сделать это по-своему.

Да, мы отошли от клише, нарушили, может быть, какие-то каноны, но главной задачей было расширение аудитории, привлечение зрителей, далеких от ролевой тусовки. В первых версиях мне не давали краситься – у меня был грим, но очень лёгкий, танцоры были накрашены ярче, чем я. Потом пошли эфиры-клипы, и я сказал, что буду краситься и вариантов нет. Так появился этот «Финрод».

В рок-опере используются тексты Лоры Бочаровой. Она следит за процессом постановки?

− Лора − это уникальный человек. Я вообще не знал о том, что есть ролевые движения, что есть Лора, что она там очень известна. Вдруг – мы уже отыграли какого-то «Финрода» − пишет мне кто-то со странным ником «Вконтакте». Мол, я бы хотела с тобой сделать фотосессию. Я говорю: «Вы кто?» − «А я вот Лора Бочарова, автор «Финрода». И вот, мы впервые встретились на этой фотосессии. Съёмка проходила ночью, зимой, в лютом холоде, накануне Нового года, и она, несмотря ни на что, совершенно спокойно гримировала мне тело, парик прикрепляла − мы с ней жутко подружились. Лора, конечно, на тот момент имела своё какое-то видение роли, которую Сусалёв канонично так сделал, но уже сейчас, перед свежими версиями, она принимала активное участие в подготовительном процессе.

В «Финроде» у тебя положительная роль. А не хотел бы попробовать себя в качестве отрицательного персонажа?

− В роли сволочи, да... Ну, пока не клеится. Не клеится не потому, что не получается. Был вот один проект, но мне не дали роль – сказали, ты весь такой няшка-зайка. Мы делали ещё постановку «Илья Муромец и Президент» − вот там роль достаточно жёсткая, и я вообще в другом виде. Мне было интересно хотя бы потому, что там нет вокальных номеров. Но она всего раза четыре каталась, потому что очень дорого.

В твоей творческой жизни случались какие-нибудь курьёзы, внезапности, необычные ситуации?

− Дикое количество эпизодов на съёмках, конечно. Этот эпизод с церковью в «Накуримся»: священника я нашёл на Красной площади, он милостыню просил. Потому что обычный священник не имеет права сниматься. Дал ему тысячу рублей, он пришёл сниматься. Было крещение какого-то ребёнк

а, и вся вот эта капелла людей, глядя на нас, таких красивых, хотела нас убить.

Я постоянно зарабатываю себе шрамы на «Финроде». Каждый раз у меня шрам на ноге. В одном из «Финродов» я, как всегда, пел «Истину», а до этого был дуэт с Береном. Мы там с ним опять в обнимашки играли, и он так и остался лежать на сцене. Световик должен был увести его в затемнение, чтобы он незаметно уполз. Но световик этого не сделал. А я-то там весь, пою пафосно, допеваю эту последнюю ноту и улетаю в левую кулису. Берена, естественно, не вижу, спотыкаюсь и буквально перекувыркиваюсь. Я улетел, ободрал себе ногу. А на весеннем, московском «Финроде» я в финале падаю на колени. На репетициях я падал в джинсах и кедах – ну, падал и падал. А здесь − босиком и в белых штанах. Я проехался, пошёл за кулисы на эмоциях, обулся, хожу по закулисью и думаю: «А что это у меня мокрые тапочки?» А оказалось, что у меня все ноги содраны. И теперь я знаю, глядя на шрамы: это «Финрод» такой-то, это «Финрод» такой-то.

Музыканты выходят, потому что хотят отдачи

У тебя уже сформировалась определённая аудитория. Важен ли отклик поклонников?

− Да, всегда приятно их видеть в зале. Мне нравится это, я люблю, когда людей много. Люблю, когда не просто поесть-попить пришли. Мне нравится, когда люди приходят и реагируют на то, что происходит на сцене, нравится, когда идёт отклик в сети в количестве просмотров, например, это важно.

То есть, это служит стимулом для тебя?

− Конечно, это стимулирует, несмотря на то, что музыканты − люди эгоистичные, которые выходят на сцену по каким-то своим причинам. Никто не делает это просто так. Выходят почему? Потому что хотят отдачи, хотят поделиться тем, что у них накопилось. Но в конечном счёте всё делается для людей, которые либо это слушают, либо сидят в зале, либо смотрят на компьютере. И, как бы кто ни говорил − «я буду писать в стол, и мне этого достаточно» − всё равно отклик является стимулом и очень важным моментом.

Мы заговорили про поклонников, и у нас есть несколько вопросов непосредственно от них самих. Многие хотят узнать, коллекционируешь ли ты что-нибудь.

− Я коллекционировал слонов. Получилось так, что в школе я был таким дохлым ботаном, отличником. И вдруг я говорю своему приятелю: «Мне надо подкачаться, я хочу пойти в тренажёрный зал». Он пошёл и всей школе объявил, что Серафим завтра идёт в зал. У меня было два варианта: либо эмигрировать, либо пойти в тренажёрный зал. Я пошёл в зал, втянулся в это, и появилась аббревиатура – СЛОН. В мягком варианте это выглядит так: Серафим, любяший офигительные нагрузки. Мне все стали дарить слонов, мне это нравилось, но когда у меня квартира превратилась в склад слонов… День рождения – все несут слонов, Новый год – все несут слонов, на каком-то концерте – все несут слонов. И у меня одни слоны. Сейчас у меня по-прежнему их очень много, но теперь уже я хожу и дарю их. Больше ничего не собираю. Я вообще не люблю захламления, каждый год выбрасываю огромное количество вещей.

Также спрашивают, кем ты мечтал стать в детстве.

− Ответ будет банальным. Музыкантом, да.

Я не знал, как это называется − певец, музыкант – сам пошёл в музыкальную школу, сам пошёл в училище, никого не предупредив. Я сказал: «Мама, я через неделю уезжаю в Москву». Другой вопрос – я не сразу стал писать песни, не сразу определился со стилем.

То есть, кем хотел, тем и стал?

− Становлюсь.

Ещё хотят знать, как ты относишься к соционике и делению людей на типы.

− Я сейчас расскажу вам историю по этому поводу. О соционике мне рассказал Святослав, который играет Саурона – он очень любит это. Когда я с его подачи копнул поглубже, то понял, что тоже делю людей на типажи. Я сходу смотрю на человека и вижу – это такой-то типаж. Так же и в творчестве. Я абсолютно убеждён: неважно, что ты играешь – поп-музыку, которую слушает сто миллионов человек, или какой-то лютый андеграунд, который слушает только твой папа и собака − если ты делаешь это без поправок на компромиссы и честно, то люди, относящиеся к твоему психотипу, будут от этого переться. Если же ты пытаешься угодить всем и при этом сам с собой нечестен, ничего не получится. Поэтому деление людей на психотипы – да, это интересно. Но детально соционику не изучал.

Давай закончим на философской ноте. Если бы ты мог обратиться ко всему миру и знал, что тебя услышит каждый, что бы ты сказал?

− Ни в коем случае не идите на компромиссы с совестью. Оставайтесь самими собою, делайте только то, что доставляет вам искренний кайф. Мне кажется, если каждый человек будет заниматься только той профессией, которая доставляет ему удовольствие, многих вещей можно будет избежать, и общий баланс производительности будет гораздо качественнее