Савва Морозов

Биография

"В Морозове чувствуется сила не только денег. От него миллионами не пахнет. Это русский делец с непомерной нравственной силищей".
Н.Рокшин, московский журналист

"Новые русские" звучит обидно. Народная молва рисует нуворишей, бездуховных богачей-самодуров, которым, как они не тужься, не допрыгнуть до просвященного купечества начала века.

Легендарный московский предприниматель Савва Тимофеевич Морозов изо всех сил пытался перестроиться, стать в доску духовным, тонко чувствующим, понимающим искусство, способным жертвовать собой. В конце концов, он покончил самоубийством. История его жизни приводит к задорным в своей полемичности выводам: людям, зарабатывающим деньги, просто необходимо быть бездуховными и циничными и иметь узкий кругозор - иначе они как класс вымрут. За ради общественного же блага им надо запретить посещать музеи и театры, и упаси их Бог влюбляться в актрис.

В начале XX века верхушку московского купечества составляли два с половиной десятка семей - семь из них носили фамилию Морозовы. Самым именитым в этом ряду считался крупнейший ситцевый фабрикант Савва Тимофеевич Морозов.

О точных размерах морозовского капитала сегодня можно только догадываться. "Т-во Никольской мануфактуры Саввы Морозова, сын и Ко" входило в тройку самых прибыльных производств России. Одно жалование Саввы Ивановича (он был всего лишь директором, а владельцем мануфактуры была его мать) составляло 250 тысяч рублей в год. Для сравнения: тогдашний министр финансов Сергей Витте получал в десять раз меньше (и то большую часть суммы Александр III доплачивал "незаменимому" Витте из своего кармана).

Савва принадлежал к поколению "новых" московских купцов. В отличие от своих отцов и дедов, родоначальников семейного бизнеса, молодые купцы имели прекрасное европейское образование, художественный вкус, разнообразные интересы. Духовные и социальные вопросы занимали их ничуть не меньше проблемы зарабатывания денег.

Начал семейное дело дед и тезка Саввы - хозяйственный мужик Савва Васильевич Морозов.

Забронированное место на тот свет

"Савва сын Васильев" родился крепостным, но сумел пройти все ступени мелкого производителя и стать крупнейшим текстильным фабрикантом. Предпримчивый крестьянин Владимирской губернии открыл мастерскую, выпускавшую шелковые кружева и ленты. На единственном станке работал сам и сам же пешком ходил в Москву, за 100 верст, продавать товар скупщикам. Постепенно он перешел на суконные и хлопчатобумажные изделия. Ему везло. Увеличению доходов способствовала даже война 1812 года и разорение Москвы. После того, как в первопрестольной сгорели несколько столичных фабрик, был введен благоприятный таможенный тариф, и начался подъем хлопчатобумажной промышленности.

За 17 тысяч рублей - огромные по тем временам деньги - Савва получил "вольную" от дворян Рюминых, и вскоре бывший крепостной Морозов был зачислен в московские купцы первой гильдии.

Дожив до глубокой старости, Савва Васильевич так и не одолел грамоты, однако это не мешало ему отлично вести дела. Своим сыновьям он завещал четыре крупные фабрики, обединенные названием "Никольская мануфактура". Старик позаботился устроить потомков даже на том свете: рядом с его могилой на Рогожском кладбище стоит белокаменный старообрядческий крест с надписью, уже потускневшей от времени: "При сем кресте полагается род купца первой гильдии Саввы Васильевича Морозова".

Сегодня там лежит четыре поколения Морозовых.

Его именем назвали стачку

"Т-во Никольской мануфактуры Саввы Морозова, сын и Ко" располагалось в Покровском уезде Владимирской губернии. Делами здесь до середины 40-х годов XIX века заправлял сам Савва Васильевич, а затем его младший сын Тимофей.

Ловкий и оборотистый наследник взялся за дело засучив рукава. Он решил взять под свой контроль весь производственный цикл: чтобы не зависеть от импортных поставок, он скупал земли в Средней Азии и начал разводить там хлопок, модернизировал оборудование, заменил английских специалистов на молодых выпускников Императорского технического училища.

В московских деловых кругах Тимофей Саввич пользовался огромнейшим авторитетом. Он первым получил почетное звание мануфактур-советника, был избран гласным Московской городской думы, председателем Московского биржевого комитета и Купеческого банка, членом правления Курской железной дороги.

В отличие от своего отца, Тимофей был обучен грамоте и, хотя сам "университетов не заканчивал", часто жертвовал довольно крупные суммы на учебные заведения и на издательские дела. Что не мешало ему быть настоящим, как тогда говорли, "кровососом": заработную плату своим рабочим он постоянно снижал, изводил их бесконечными штрафами. И вообще считал строгость и жесткость в обращении с подчиненными лучшим способом управления.

Порядки на манафактуре напоминали удельное княжество. Здесь была даже своя полиция. В кабинете хозяина никто не имел права сидеть, кроме него - как бы долго не длились доклады и совещания. Сто лет спустя таким же образом развлекался нынешний президент Айзербайджана Гейдар Алиев.

7 января 1885 года на Никольской мануфактуре разразилась забастовка рабочих, позднее описанная во всех отечественных учебниках истории как "Морозовская стачка". Длилась она две недели. Кстати, это было первые организованное выступление рабочих. Когда судили зачинщиков волнений, Тимофея Морозова вызвали в суд свидетелем. Зал был переполнен, атмосфера накалена до предела. Гнев публики вызвали не подсудимые, а хозяин фабрики.

Савва Тимоффевич вспоминал тот суд: "В бинокли на него смотрят, как в цирке. Кричат:"Изверг! Кровосос!". Растерялся родитель. Пошел на свидетельское место, засуетился, запнулся на гладком паркете - и затылком об пол, как нарочно перед самой скамьей подсудимых. Такой в зале поднялся глум, что председателю пришлось прервать заседание."

После суда Тимофей Саввич месяц пролежал в горячке и встал с постели совсем другим человеком - состарившимся, озлобившимся. О фабрике и слышать не хотел: "Продать ее, а деньги - в банк". И только железная воля его жены спасла мануфактуру от продажи. Производственные дела Тимофей Морозов отказался вести напрочь: переписал имущество на жену, так как старший сын, по его разумению, был молод и горяч.

Родом из домостроя

Семья Морозовых была старообрядческая и очень бо

гатая. Особняк в Большом Трехсвятительском переулке имел зимнюю оранжерею и огромный сад с беседками и цветниками.

Будущий капиталист и вольнодумец воспитывался в духе религиозного аскетизма, в исключительной строгости. В семейной молельне ежедневно служили священнники из Рогожской старообрядческой общины. Чрезвычайно набожная хозяйка дома, Мария Федоровна, всегда была окружена приживалками. Любой ее каприз был законом для домочадцев.

По субботам в доме меняли нательное белье. Братьям, старшему Савве и младшему Сергею, выдавалась только одна чистая рубаха, которая обычно доставалась Сереже - маминому любимчику. Савве приходилось донашивать ту, что снимал с себя брат. Более чем странно для богатейшей купеческой семьи, но это было не единственное чудачество хозяйки. Занимая двухэтажный особняк в 20 комнат, она не пользовалась электрическим освещением, считая его бесовской силой. По этой же причине не читала газет и журналов, чуралась литературы, театра, музыки. Боясь простудиться, не мылась в ванне, предпочитая пользоваться одеколонами. И при этом держала домашних в кулаке так, что они рыпнуться не смели без ее дозволения.

Тем не менее, перемены неумолимо вторгались в эту прочно устоявшуюся старообрядческую жизнь. В морозовской семье уже были гувернантки и гувернеры, детей - четверых сыновей и четырех дочерей - обучали светским манерам, музыке, иностранным языкам. Применялись при этом веками испытанные "формы воспитания" - за плохие успехи в учебе юную купеческую поросль нещадно драли.

Савва не отличался особым послушанием. По его собственным словам, еще в гимназии он научился курить и не верить в Бога. Характер у него был отцовский: решения принимал быстро и навсегда.

Он поступил на физико-математический факультет Московского университета. Там серьезно изучал философию, посещал лекции по истории В.О.Ключевского. Потом продолжил образование в Англии. Изучал химию в Кембридже, работал над диссертацией и одновременно знакомился с текстильным делом. В 1887-м, после морозовской стачки и болезни отца, вынужден был вернуться в Россию и принять управление делами. Было Савве тогда 25 лет.

Вплоть до 1918 года Никольская мануфактура была паевым предприятием. Главным и основным пайщиком мануфактуры была мать Саввы Мария Федоровна: ей принадлежало 90% паев.

В делах производственных Савва не мог не зависеть от матери. По сути он был совладельцем-управляющим, а не полноправным хозяином. Но "Савва Второй" не был бы сыном своих родителей, не унаследуй он от них неуемную энергию и большую волю. Сам о себе говорил: "Если кто станет на моей дороге, перейду и не сморгну".

- Пришлось мне попотеть, - вспоминал потом Савва Тимофеевич. - Оборудование на фабрике допотопное, топлива нет, а тут конкуренция, кризис. Надо было все дело на ходу перестраивать.

Он выписал из Англии новейшее оборудование. Отец был категорически против - дорого, но Савва переломил отставшего от жизни папеньку. Старику претили нововведения сына, но в конце концов он сдался: на манафактуре были оменены штрафы, изменены расценки, построены новые бараки. Тимофей Саввович топал на сына ногами и ругал его социалистом.

- А в добрые минуты, совсем уж старенький - гладит меня, бывало, по голове и приговаривал: "Эх, Саввушка, сломаешь ты себе шею".

Но до осуществления тревожного пророчества было еще далеко.

Дела в Товариществе шли блестяще. Никольская мануфактура занимала третье место в России по рентабельности. Морозовские изделия вытесняли английские ткани даже в Персии и Китае. В конце 1890-х годов на фабриках было занято 13,5 тысяч человек, здесь ежегодно производилось около 440 тысяч пудов пряжи, почти два миллиона метров ткани.

Втайне Мария Федоровна гордилась сыном - Бог не обделил его ни умом, ни хозяйской сметкой. Хотя и сердилась, когда Савва распоряжался сначала по-своему, как считал нужным, и лишь затем подходил: "Вот, мол, маменька, разрешите доложить..."

Звездный шлейф

Помимо своих производственных побед, Савва одержал одну скандальную победу на любовном фронте. В Москве он наделал много шума, влюбившись в жену своего двоюродного племянника Сергея Викуловича Морозова - Зинаиду. Ходили слухи, что Сергей Викулович взял ее из ткачих на одной из морозовских фабрик. По другой версии, она происходила из купеческого рода Зиминых, и ее отец, богородский купец второй гильдии Григорий Зимин, был родом из Зуева.

В России развод не одобрялся ни светской, ни церковной властью. А для старообрядцев, к которым принадлежали Морозовы, это было не просто дурно - немыслимо. Савва пошел на чудовищный скандал и семейный позор - свадьба состоялась.

Морозовым везло на властных, надменных, умных и очень честолюбивых жен. Зинаида Григорьевна лишь подтверждает это утверждение. Умная, но чрезвычайно претенциозная женщина, она тешила свое тщеславие способом, наиболее понятным купеческому миру: обожала роскошь и упивалась светскими успехами. Муж потворствовал всем ее прихотям.

Газеты подробно комментировали помпезное открытие нового морозовского особняка (Спиридоновка,5 - здесь сегодня устраивает приемы МИД) который сразу же окрестили "московским чудом". Дом необычного стиля - сочетание готических и мавританских элементов, спаянных пластикой модерна - сразу же стал столичной достопримечательностью.

Личные апартаменты Зинаиды Григорьевны были обставлены роскошно и эклектично. Спальня "Ампир" из карельской березы с бронзой, мраморные стены, мебель, покрытая голубым штофом. Аппартаменты напоминали магазин посуды, количество севрского фарфора пугало: из фарфора были сделаны даже рамы зеркал, на туалетном столике стояли фарфоровые вазы, по стенам и на кронштейнах висели крохотные фарфоровые фигурки.

Кабинет и спальня хозяина выглядели здесь чуждо. Из украшений - лишь брозовая голова Ивана Грозного работы Антокольского на книжном шкафу. Пустые эти комнаты напоминали жилище холостяка.

Вообще, матушкины уроки не пропали даром. По отношению к себе Савва Морозов был крайне неприхотлив, даже скуп - дома ходил в стоптанных туфлях, на улице мог появиться в заплатанных ботинках. В пику его непритязательности, мадам Морозова старалась иметь тол

ко "самое-самое": если туалеты, то самые немыслимые, если курорты, то самые модные и дорогие.

Доходило до курьеза. На открытии Нижегородской ярмарки Савва Тимофеевич как председатель ярмарочного биржевого комитета принимал императорскую семью. В ходе торжественной церемонии ему высказали замечание, что шлейф платья его жены длиннее, чем у венценосной особы.

Савва на женины дела смотрел сквозь пальцы: обоюдная бешеная страсть скоро переросла в равнодушие, а потом и в совершенное отчуждение. Они жили в одном доме, но практически не общались. Не спасли этот брак даже четверо детей.

Хваткая, с вкрадчивыми взглядом и надменный лицом, комплексовавшая из-за своего купечества, и вся увешанная жемчугами, Зинаида Григорьевна сверкала в обществе и пыталась превратить свой дом в светский салон. У нее "запросто" бывала сестра царицы, жена московского генерал-губернатора великая княгиня Елизавета Федоровна. Чередой шли вечера, балы, приемы... Морозова была постоянно окружена светской молодежью, офицерами. Особым ее вниманием пользовался А.А.Рейнбот, офицер Генерального штаба, блестящий ухажер и светский лев.

Позднее он получил генеральский чин за борьбу с революционным движением. А через два года после смерти Саввы Тимофеевича обвенчался с Зинаидой Григорьевной. Надо думать, ее тщеславие было удовлетворено: она стала потомственной дворянкой.

Роковая тезка

Ведя строгий счет каждому целковому, Савва не скупился на тысячные расходы ради хорошего, по его мнению, дела. Он давал деньги на издание книг, жертвовал Красному кресту, но его главный подвиг - финансирование МХАТа. Только строительство здания театра в Камергерском переулке обошлось Морозову в 300 тысяч рублей.

В 1898 году МХАТ поставил спектакль "Царь Федор Иоанович" по пьесе Алексея Толстого. Савва Морозов, случайно заехав вечером в театр, пережил глубокое потрясение и с тех пор стал горячим поклонником театра.

Морозов не только щедро жертвовал деньги - он сформулировал основные принципы деятельности театра: сохранять статус общедоступного, не повышать цены на билеты и играть пьесы, имеющие общественный интерес.

Савва Тимофеевич был натурой увлекающейся и страстной. Недаром побаивалась матушка Мария Федоровна: "Горяч Саввушка!.. увлечется каким-либо новшеством, с ненадежными людьми свяжется, не дай Бог".

Бог не уберег его от актрисы Художественного театра Марии Федоровны Андреевой, по иронии судьбы - тезки его матери.

Жена высокопоставленного чиновника А.А.Желябужского, Андреева не была счастлива в семье. Ее муж встретил другую любовь, но супруги, соблюдая приличия, жили одним домом ради двоих детей. Мария Федоровна находила утешение в театре - Андреева был ее сценический псевдоним.

Став завсегдатаем Художественного театра, Морозов сделался и поклонником Андревой - у нее была слава самой красивой актирисы русской сцены. Завязался бурный роман. Морозов восхищался ее редкостной красотой, преклонялся перед талантом и мчался выполнять любое желание.

Из письма Станиславского Андреевой:

"Отношения Саввы Тимофеевича к Вам - исключительные... Это те отношения, ради которых ломают жизнь, приносят себя в жертву... Но знаете ли, до какого святотатства Вы доходите?.. Вы хвастаетесь публично перед посторонними тем, что мучительно ревнующая Вас Зинаида Григорьевна ищет Вашего влияния над мужем. Вы ради актерского тщеславия рассказываете направо и налево о том, что Савва Тимофеевич, по Вашему настоянию, вносит целый капитал... ради спасения кого-то....

Я люблю ваши ум и взгляды и совсем не люблю вас актеркой в жизни. Эта актерка - ваш главный враг. Она убивает в вас все лучшее. Вы начинаете говорить неправду, перестаете быть доброй и умной, становитесь резкой, бестактной и на сцене, и в жизни".

Мария Федоровна вертела Морозовым, как хотела.

Андреева была женщина истерическая, склонная к авантюрам и приключениям. Только театра ей было мало (а точнее, она была уязвлена несомненной артистической гениальностью Ольги Книппер-Чеховой), ей хотелось театра политического. Она была связана с большевиками и добывала для них деньги. Позже охранка установит, что Андреева собрала для РСДРП миллионы рублей.

"Товарищ феномен", как называл ее Ленин, сумела заставить раскошелиться на нужды революции крупнейшего российского капиталиста. Савва Тимофеевич пожертвовал большевикам значительную часть своего состояния.

При его поддержке издавалась ленинская "Искра", большевистские газеты "Новая жизнь" в Петербурге и "Борьба" в Москве. Он сам нелегально провозил типографские шрифты, прятал у себя наиболее ценных "товарищей", доставлял запрещенную литературу на... собственную фабрику. Именно в кабинете Морозова бдительный конторщик подобрал забытую хозяином "Искру" и доложил "куда следует". Савву Тимофеевича пригласил на беседу сам дядя царя, генерал-губернатор Москвы великий князь Сергей Александрович. Но и его увещевания, очень напоминающие полицейский шантаж, все-таки не достигли цели.

Не следует преувеличивать революционность Саввы Тимофеевича Морозова. Как писал Марк Алданов, "Савва субсидировал большевиков оттого, что ему чрезвычайно опротивили люди вообще, а люди его круга в особенности". Ему, человеку европейского образования, претил старообрядческий уклад. Славянофильство и народничество представлялись ему сентиментальными. Философия Ницше чересчур идеалистической, оторванной от жизни. А вот воззрения социал-демократов под влиянием обожаемой Машеньки и ее будущего гражданского мужа Максима Горького Савва воспринял сочувственно.

Страстная, увлекающаяся, натура во всем идущая "до конца", "до полной гибели всерьез". Рогожин в романе "Идиот" словно списан Достоевским с Морозова - или великий писатель знал сам тип талантливого русского бизнесмена, скучавшего со своими деньгами, сходившего с ума от окружавшей пошлости и тщеславия, и ставившего все в конце концов на женщину и на любовь.

Русский богатей, как только он становится образован, влюбляется в роковую интеллигентку, воплощающую для него культуру, прогресс и страсть одновременно. И тут или он гибнет, не в силах преодолеть маргинальность своего существования, или... становится инт

еллигентом.

Вот в Америке нет неразрешимых противоречий между капиталом и любовью. Там капиталист, Билл Гейтс, к примеру, никогда не влюбится в коммунистку и уж не станет по этому поводу страдать.

"Жалость унижает человека"

Трагедия началась с того, что Станиславский поссорился с Немировичем-Данченко.

А поссорились они из-за артистки Андреевой, которая устроила скандал из-за аартистки Книппер-Чеховой. Гениальную одаренность Ольги Леонардовны Книппер признавали абсолютно все.

Андреевой же давали второстепенные роли - она требовала главных, жаловалась Станиславскому и Морозову на Немировича-Данченко. В конце концов два совладельца театра так возненавидели друг друга, что не могли спокойно разговаривать. Морозов отказался от своего директорства. Вместе со своим близким другом Максимом Горьким и Марией Федоровной он затеял новый театр.

Но тут Андреева и Горький полюбили друг друга. Это открытие было для Саввы тяжелейшим потрясением.

Актер А.А.Тихонов рассказывал об этом так:

"Обнаженная до плеча женская рука в белой бальной перчатке тронула меня за рукав.

- Тихоныч, милый, спрячь это пока у себя... Мне некуда положить...

Мария Федоровна Андреева, очень красивая, в белом платье с глубоким вырезом, протянула мне рукопись с горьковской поэмой "Человек". В конце была сделана дарственная приписка - дескать, что у автора этой поэмы крепкое сердце, из которого она, Андреева, может сделать каблучки для своих туфель.

Стоявший рядом Морозов выхвати рукопись и прочел посвящение.

- Так... новогодний подарок? Влюбились?

Он выхватил из кармана фрачных брюк тонкий золотой портсигар и стал закуривать папиросу, но не с того конца. Его веснусчатые пальцы тряслись".

Нормальный капиталист (да даже бы батюшка Тимофей Саввович) тут же бросил изменившую ему возлюбленную. Но смена поколений уже произошла: Савва Тимофеевич жил по законам русской литературы, где страдание от любви и потакание стервам и истеричкам почиталось за добродетель. Даже после того, как Андреева и Горький стали жить вместе, Морозов все-равно трепетно о Марие Федоровне заботился. Когда она на гастролях в Риге попала в больницу с перетонитом и была на волосок от смерти, ухаживал за ней именно Морозов. Ей он завещал страхововй полис на случай своей смерти. После гибели Морозова Андреева получила по страховке 100 тысяч рублей.

...Было уже начало 1905 года. Разгоралась революция. На Никольской мануфактуре вспыхнула забастовка. Чтобы договориться с рабочими, Морозов потребовал у матери доверенности на ведение дел. Но она, возмущенная его желанием договориться с рабочими, категорически отказалась и сама настояла на удалении сына от дел. А когда он попытался возразить, прикрикнула:" И слушать не хочу! Сам не уйдешь - заставим".

Самоубийца

Круг одиночества неумолимо сжимался. Морозов остался в совершенной изоляции. Талантливый, умный, сильный, богатый человек не мог найти, на что опереться.

Любовь оказалась невозможной и неправдой. Светская жена раздражала. Друзей в своем кругу у него не было, да и вообще среди купцов было невообразимо скучно. Он презрительно называл коллег "волчьей стаей". "Стая" отвечала ему боязливой нелюбовью. Постепенно пришло понимание истинного отношения к нему со стороны "товарищей": большевики видели в нем всего лишь глупую дойную корову и беззастенчиво пользовались его деньгами. В письмах "искреннего друга" Горького сквозил откровенный расчет.

Савва впал в жестокую депрессию. По Москве и поползли слухи о его безумии. Савва Тимофеевич начал избегать людей, много времени проводил в полном уединении, не желая никого видеть. Его жена бдительно следила, чтобы к нему никто не приходил, и изымала поступавшую на его имя корреспонденцию.

По настоянию жены и матери был созван консилиум, который поставил диагноз: тяжелое нервное расстройство, выражавшееся в чрезмерном возбуждении, беспокойстве, бессонице, приступах тоски. Врачи рекомендовали направить "больного" для лечения за границу.

В сопровождении жены Савва Тимофеевич уехал в Канн. Здесь, в мае 1905 года, на берегу Средиземного моря, в номере "Ройяль-отеля", 44-летний ситцевый магнат застрелился. Говорили, что накануне ничто не предвещало трагической развязки - Савва собирался в казино и был в нормальном расположении духа.

Многие обстоятельства этого самоубийства до сих пор не ясны. Существует версия, что виновники гибели Морозова - революционеры, которые начали шантажировать своего "друга". Подобное объяснение имело широкое хождение в дореволюционной Москве и даже попало в мемуары Витте. Так или иначе, но решение уйти из жизни вряд ли было внезапным для Морозова. Незадолго до смерти он застраховал свою жизнь на 100 тысяч рублей. Страховой полис "на предъявителя" он передал Марии Андреевой вместе с собственноручным письмом. По ее словам, в письме "Савва Тимофеевич поручает деньги мне, так как я одна знаю его желания, и что он никому, кроме меня, даже своим родственникам, довериться не может". Значительная часть этих средств была передана "Феноменом" в фонд большевисткой партии.

Большая часть состояния Морозова отошла его жене, которая незадолго до революции продала акции мануфактуры.

"Неугомонный Савва" не сразу нашел покой даже после смерти. Согласно христианским канонам самоубийцу нельзя хоронить по церковным обрядам. Морозовский клан, используя деньги и связи, начал добиваться разрешения на похороны в России. Властям были представлены путаные и довольно разноречивые свидетельства врачей о том, что смерть была результатом "внезапно наступившего аффекта", поэтому ее нельзя рассматривать как обычное самоубийство. В конце концов разрешение было получено. Тело привезли в Москву в закрытом металлическом гробу. На Рогожском кладбище были организованы пышные похороны, а затем поминальный обед на 900 персон.

По столице еще много лет ходила легенда, что в гробу был не Савва Тимофеевич, и что он жив и скрывается где-то в российской глубинке ...

Если бы в те времена возник анекдот о "новейших русских" (которые, как известно, не что иное, как раззорившиеся "новые русские"), то главным тому доказательством был бы Савва Тимофеевич Морозов.