Рина Зеленая

Человеческой роли не дождалась, пришлось играть черепаху

«ОНА была похожа на мальчика, который похож на девочку» — так охарактеризовала молодую Рину Зеленую писательница Вера Инбер.

Почти угадала

«ОНА была похожа на мальчика, который похож на девочку» — так охарактеризовала молодую Рину Зеленую писательница Вера Инбер.

Она и вправду не казалась женщиной-вамп: маленькая, с фигурой, далеко не идеальной. Когда она входила в комнату, ее не замечали. Не замечали, пока она не открывала рта. Но стоило ей заговорить — и никто уже не сводил с нее глаз, все видели яркую красавицу, обворожительную, умную, покоряющую. Это подтверждают и записи в ее маленьком, размером со спичечный коробок, альбомчике:

Устрой всемирные смотрины

Ты никого бы не нашел.

С. Маршак. 1944 г.

Этот альбомчик в кожаном футляре с инкрустацией из слоновой кости, с золотым обрезом был подарен ей на именины в 36-м году. Первая же запись — естественно, в стихах — была посвящена ее проигрышу в теннис. В те годы спорт в артистическом мире не был так популярен, как сейчас. И когда Рина Зеленая появлялась в театре с коньками или ракеткой, ее коллеги были очень удивлены. А она всю жизнь была очень спортивной: теннис, коньки, бильярд, гребля…

А вот еще один пример из альбома:

…И академик, и герой,

Народной, а не заслуженной.

В. Качалов

Когда ее спрашивали, получила ли она звание народной СССР, она отвечала: если и дадут, то за сорок пять минут до смерти. Самое удивительное: она почти угадала. 1 апреля 1991 года, как раз когда ее не стало, родственникам передали, что ей присвоено это звание.

Зеленая — это фамилия

РОДИЛАСЬ Рина (на самом деле — Катерина) в Ташкенте, в семье незначительного чиновника Василия Зеленого (как видите, Зеленая — это не псевдоним, а настоящая фамилия предков). По-мальчишечьи лазала по деревьям и, умостившись на толстой ветке, читала свою любимую Лидию Чарскую. Училась хорошо, главным образом, чтобы не огорчать родителей, которые переживали из-за неуспехов старших сестры и брата. А потом отца перевели в Москву и девочку отдали в гимназию фон Дервис, в Гороховском переулке. Ей было почти двенадцать, когда началась Первая мировая. Поскольку немцы стали врагами, гимназистки демонстративно перестали учить немецкий язык, и, конечно, «мадмуазель Зеленая» в их числе. Зато уроки рукоделия она бойкотировала в одиночку. Пока девочки шили, Рина, ко всеобщему удовольствию, читала им вслух. Поэтому так и не выучилась даже пуговицы пришивать, всю жизнь это делал за нее кто-нибудь. Даже на фронте.

Дебютировала она во время гражданской, в полевых условиях: выступала со своей театральной школой перед красноармейцами, где-то под Царицыном. Школа эта была при Свободном театре, и студийцев выпускали на сцену в массовках. Ей нравились актерские обычаи и суеверия, вроде того, что, если уронил текст роли, надо сесть на него, прямо на пол. Нравились актеры, которые с ними занимались. Старый актер Карпов часто повторял: «Актер никогда не должен хлопотать мордой». И еще: «Если вас убивают в четвертом акте, нельзя уже в первом выходить с убитым видом». А убивали тогда не только на сцене, но и на фронте, и даже на улице: шла гражданская война. Актеры-педагоги нередко приезжали в театр прямо с выступлений в воинских частях или на заводах, с «гонорарами» в руках (полбуханки черного или березовое полено). Отца перевели из Москвы в Одессу, и семья приехала к нему. У него к тому времени уже была другая женщина, так что приехали напрасно. Папа со своей новой женой уехал дальше, а Рина с мамой и сестрой остались в холодной, пустой комнате с голыми стенами. Чтобы перед сном согреться, мало было укрыться всей имевшейся одеждой. Рина выскакивала из ледяной постели и танцевала с веером горячий «испанский танец» — всем становилось весело, и они засыпали…

Конфрерия Рыцарей Острого Театра

ВЕСНОЙ выяснилось, что в Одессе есть море и замечательная компания театралов-любителей, открывших в подвале театрик «КРОТ» (что расшифровывалось как «Конфрерия Рыцарей Острого Театра»). Это были молодые, образованные люди. Они сами сочиняли или переводили пьесы, танцевали и пели, сами шили костюмы. Бедность заставляла хитрить. Актера спрашивали: «Вы спиной к залу поворачиваетесь?» Если нет, костюм делался только «с лица», а сзади затягивался веревкой или куском бязи. Режиссером был Виктор Типот, по образованию — химик. Какие люди входили в худсовет! Вера Инбер, архитектор Евгений Левинсон, будущий академик, создатель целой школы электрохимии Александр Фрумкин… Вера Инбер сочинила себе и Рине Зеленой диалог двух кукол — французской куклы Мариетты и русской Матрешки. В финале шли куплеты:

Я — Мариетта, родом из Прованса,

Люблю поэта Анатоля Франса.

А «Матрешка» в ответ:

А у нас есть свой поэт Московский —

Владимир Владимирович Маяковский.

(Тогда «Матрешка» еще не была знакома с Маяковским. Это позже они подружатся и будут вместе играть на бильярде.)

Спектакли «КРОТа» имели большой успех, не хватало, правда, авторов. Олеша и Катаев уже уехали, а Жванецкий еще не успел появиться на свет. А в Москве, по слухам, театральная жизнь бурлила, и Зеленая решилась на отчаянный шаг — уехала в столицу.

«Нерыдай»

ТЕАТР себе она нашла со странным названием «Нерыдай». Нашла случайно (хотя за любой случайностью прослеживается закономерность), проходя по Каретному Ряду. Это было ночное кабаре с прекрасным поваром (артистам полагался бесплатный ужин!). Когда после выступления Зеленая выходила во дворик отдышаться, повар шептал ей: «Ну, дорогая, сегодня я угощу вас ужином! Пальчики оближете! Обратите особое внимание — пирожки с нутром телка».

Зеленая пела там песенки на тексты Веры Инбер и Николая Эрдмана. Музыку к ним писали Матвей Блантер, Юрий Милютин. Зал был тесный, в русском стиле. Большая директорская ложа в виде русской печи, отгороженные перегородками ложи завсегдатаев. Свободных мест не было, хотя цены были высокие. Между столиками бегали половые в рубахах и штанах. Один большой стол, с лавками вместо стульев, выделялся особо. За ним сидели артисты, писатели, художники. И меню было для них особое — недорогое, но тоже вкусное. Сюда забегали актеры из всех московских театров, пересказывали театральные сплетни, читали стихи.

Придумал и создал «Нерыдай» комик петроградской оперетты А. Кошевский, быстро сообразивший, что нужно зрителю. Его «правой рукой» был Георгий Тусузов, он вел конферанс вместе с Марком Местечкиным. Работали здесь и Игорь Ильинск

ий, и Михаил Гаркави. Кошевский сопротивлялся, но против этих замечательных актеров не устоял, и программа стала иной: не для ресторанных посетителей, а для тех, кто пришел ради артистов. Часто приходили ужинать Асеев, Крученых, Мариенгоф, Ардов, из Петрограда приезжали Козинцев, Трауберг, Кулешов. Представления начинались в полночь, когда освобождались после спектаклей артисты, и заканчивались часа в четыре утра.

Атмосфера в театре была особая, располагающая к игре, к сочинительству. Кто-то придумал ввести в программу жанр «эпитафии». Вот пример одной из них:

Постой, прохожий, и пойми,

Над этим гробом «нерыдала».

Не забывая о своих товарищах по одесскому «КРОТу», Рина Зеленая сделала все, чтобы Типот с женой перебрались в Москву, и устроила их в «Нерыдай». Когда Типот поссорился с Кошевским, она приняла сторону Типота и ушла из театра. Куда — сама не знала. Оказалось — в Питер, в «Балаганчик». Работали много, ездили на гастроли, а денег актерам почти не платили. Директор говорил, что дает своим артистам возможность дышать морским воздухом, — что ж, им этого мало?! Во время безденежья Рина ходила обедать к своей подруге по «Балаганчику», которая жила вместе с семьей. У самой Рины родных в городе не было, а был только пустой дешевый номер в «Англетере». Если же заводились деньги, она спускалась обедать в ресторан гостиницы. Но это днем — вечером там было все намного дороже. Посетители — роскошно одетые джентльмены и «бриллиантовые» дамы в мехах. Это про них Зеленая пела в «Балаганчике» частушки:

Как вернулась я из бани,

Л.Ориганом де Коти».

Костюм придумала себе сама: сарафан с кринолином и нижними юбками, кофта с пышным рукавом.

После одного из концертов Зеленая познакомилась с Есениным. Во время исполнения номера Рины Зеленой и Леонида Утесова в зале началась перепалка и даже драка. Подробностей Рина не видела, слышала только перебранку. Оказалось, какие-то люди начали оскорблять Есенина. Он стал отругиваться, кто-то из публики вступился — и дошло до драки. Назавтра Есенин постучал в номер Зеленой в «Англетере». Он пришел извиниться за вчерашний скандал. Она сказала, что не сердится, и потом всю жизнь жалела, что ее единственный разговор с поэтом «был ни о чем и ни за чем».

Она еще работала в «Балаганчике», а ее уже позвали в Москву, в только создающийся Театр сатиры. Пошла с радостью. В труппе — старый партнер Тусузов, там же, режиссером, Типот. Программы тех лет были сатирическим обозрением. Первый спектакль — «Москва с точки зрения» — сюжет о приезжающей в столицу семье провинциалов, ее знакомстве с городом, с людьми и учреждениями, ее приключениях. В одной из сцен семья эта попадала в плотно заселенную квартиру. Открывались дверцы большущего платяного шкафа. Там пила чай с поцелуями молодая супружеская пара. В одном из ящиков студент зубрил учебник и т. п… «Москва с точки зрения» и «Мишка, верти!» (пародия на темы кино) имели сногсшибательный успех.

«Господи, помоги благополучно начати Театр при Доме печати»

ДВАДЦАТЫЕ-ТРИДЦАТЫЕ годы — время, когда многое начиналось. И театры возникали во всех местах, где только можно было поставить стулья и подиум. Журналисты и писатели-сатирики решили создать свой театр при Доме печати. Короткие сценки, пародии, скетчи, обозрения — то, от чего уже отошел Театр сатиры, начавший ставить большие комедии. Конечно же, Зеленую пригласили в новый театр. В первой же программе (она и в афише называлась «Программа № 1»), где для нее не нашлось номера, она придумала его сама. Выходила, одевшись беспризорником, пела песенку, цыкала слюной через всю сцену, как делают уличные мальчишки, и уходила. Тут же приходилось возвращаться и исполнять «на бис».

Однажды в Доме печати Маяковский читал только что написанную «Баню». На сцене стояли стол и стул. На столе — графин и стакан. Перед тем как начать чтение, поэт вынул из кармана чистейший платок, протер стакан и посмотрел через стекло на свет. Женский голос из зала: «Носовым платком — чище не будет!» вызвал немедленный отклик Маяковского: «Смотря чьим». Потом он прочитал всю пьесу. Зеленая и ее партнеры по театру, разумеется, сидели в зале. В репертуаре их театра не было произведений Маяковского, но было о нем:

Тротуар дрожит московский,

Себе памятник несет.

Исполняя куплет, артисты смотрели на сидящего в зале Владимира Владимировича. Он улыбался… Но однажды Тенин спел это как раз в тот момент, когда пришла весть о смерти поэта. Выйдя за кулисы, актеры узнали о самоубийстве и были раздавлены. Рина Зеленая записала в своем дневнике: «Как будто из жизни человечества вырвали силой что-то огромное, бесконечно важное, важное для всех: и для друзей, и для врагов»…

Не было бы счастья…

НА ОДНОМ из концертов в клубе произошла осечка: аккомпаниатор, с которым должна была выступать Зеленая, не приехал. Что тут делать? Какие могут быть песни без рояля?! Администратор, еле живой от ужаса, умолил актрису «исполнить что-нибудь». Она вышла на сцену и неуверенным детским голосом прочитала «Мойдодыр» Чуковского.

Так в 1929 году родилось ее новое амплуа, породнившее ее с миллионами зрителей и слушателей. И новый жанр: «Риназеленая». Именно так, в одно слово, писали ей письма малыши. Своих детей у нее не было, но были племянники, были сыновья ее мужа от первого брака, а потом и внуки. Да и вообще мир полон детьми — только наблюдай. И она записывала все, что удавалось подслушать и что присылали в письмах родители, а иногда и истории самих детей.

* * *

Отец говорит дочке:

— Не бегай все время к соседям. Ты им, наверное, надоела.

— Ну что ты, папа! Я пришла к ним, а они сами мне сказали: «Ну вот, только тебя еще тут не хватало!»

* * *

Молодой отец везет в коляске двух близнецов. К нему подходит четырехлетняя девочка, заглядывает в коляску и говорит:

— Дядя, зачем вы положили ваших детей в одну коляску? Разве вы не видите, что они мешают друг другу плакать?

* * *

Папанин рассказал Зеленой про одно письмо, полученное им из глухой уральской деревни.

Вся семья думала, что же послать в подарок отважному Папанину? Пятилетняя девочка сказала:

— Если нам нечего послать ему в подарок, пошлем ему меня.

Рина Зеленая умела находить с детьми правильный тон. Не спрашивала, как все взрослые, сколько им лет и как их зовут. Разговаривала — даже с малышами — так ув

ажительно, что они чувствовали неподдельный интерес к их делам. «Ты долго ломал эту машину?» — спросила она мальчика с остатками автомобиля. «Долго, — ответил он, — два дня».

Ее авторами стали Агния Барто, Сергей Михалков, Самуил Маршак. Многие тексты себе она сочиняла сама. Совместно с А. Барто написала сценарий знаменитого фильма «Подкидыш» и целый сборник пьес для школьной самодеятельности. «Подкидыш» был первой их попыткой писать для кино, поэтому они: а) ничего не боялись, б) не знали, что сначала нужно заключить договор. Но сценарий был принят и даже без единой поправки (случай исключительный!). На съемках «Подкидыша» Рина Зеленая познакомилась с Раневской. Некоторые сцены фильма снимались прямо на улице Горького, и толпа постоянно окружала съемочную группу. Через много лет Фаина Георгиевна вспоминала об этом: «У меня лично было такое впечатление, что я моюсь в бане и туда пришла экскурсия сотрудников из Института гигиены труда и профзаболеваний». Слова «Муля, не нервируй меня», придуманные Риной Зеленой, стали мучением Раневской на всю жизнь: где бы она ни появилась, мальчишки кричали ей «Мулю», и даже Брежнев, вручая орден, сказал ей: «Муля, не нервируй меня».

С того фильма Зеленая с Раневской подружились. Работали в соседних театрах, а один сезон даже в одном — в Сатире. В вопросах житейских Рина Васильевна пыталась взять шефство, поскольку Фаина Георгиевна была еще хуже. Могла год проходить в одном пиджаке, причем мужском, в клетку. Впрочем, обе были хороши и нуждались в заботе и опеке.

«Твой ангел звонил»

ПО СЧАСТЬЮ, Зеленая встретила Мужчину своей жизни, вышла замуж и прожила с ним долгие годы, до самой его смерти. Частушка, которую она исполняла на сцене, потеряла актуальность:

В «Балаганчике» пою,

Говорят, Зеленая!

Вообще-то замужем она к тому моменту уже побывала: восемнадцатилетней девушкой выскочила за солидного мужчину много старше себя, юриста Владимира Блюмельфельда. Брак их был недолгим, она его и не вспоминала. Слово «муж» для нее было связано только с одним человеком: архитектором Константином Топуридзе, автором фонтана «Дружба народов» на ВДНХ и других замечательных проектов. Он был широчайше образованным человеком, всегда был увлечен какими-то идеями, занят работой. Она тоже много выступала, гастролировала, так что пересекались они не так уж много. Характер у мужа был нелегкий, и она нередко на него обижалась. Тогда он подходил к ней со словами: «Ладно, я тебя прощаю», — и в семье снова царил мир. Она называла мужа «мой ангел». Домработница так и говорила ей: «Твой ангел звонил. У него поздно будет заседание. Чтобы ты никуда не уходила».

Иногда, чтобы повидать мужа, она приходила к нему в архитектурную мастерскую. Когда его не стало, она записала в дневнике: «Всю свою сознательную жизнь я прожила с человеком глубоко ученым, не говоря о таланте. Мне никогда не нужен был ни один словарь. А теперь, чтобы разъяснить что-то для себя, я должна спросить восемь человек».

Дневник она вела всегда. Записывала события собственной жизни, заседания в сатирическом клубе «Чудак», на которые ее приглашали, путешествия, гастрольные поездки на юг и на Крайний Север, целину, фронт… Потом она издала свои дневники под названием «Разрозненные страницы». Читать их очень интересно. Литературный дар у нее, несомненно, был. Но главное — был радостный, живой взгляд на происходящее. Она не уставала делать открытия, изумляться, притягивать людей. Когда ей однажды предложили слетать в составе группы из 13 артистов на Северный полюс, бесстрашно согласилась. Получила полярное обмундирование (меховые рукавицы, доху, унты и прочее), села в Тушине на самолет и понеслась. Нарьян-Мар. Амдерма. Каменный мыс — Обская губа. Город Игарка — лесозавод, мерзлотная станция. Остров Диксон. Колымские Кресты. Малюсенький городок Хатанга, где впервые увидела белого медведя. Бухта Тикси. Везде концерты, запланированные и нет. В бухте Провидения артисты выступали перед группой геологов и были потрясены: зрители шли к ним пехом 40 километров туда и 40 обратно. В бухте Угольной до шахтерского поселка гостей волокли трактором: прицепили огромное железное корыто на полозьях-бревнах, насыпали, как горох, мешки с почтой, людей, чемоданы. Арфу везли на тюфяках, на руках. На перелете из Анадыря к мысу Шмидта ритм полета вдруг стал неровным, моторы завыли. Оказалось — обледенение двигателя, винты заклинило, но до аэродрома дотянули. И вот — ура! — дали разрешение лететь на Северный полюс, на дрейфующую станцию. От Тикси до полюса летели больше 6 часов…

Эмоции от того, что последняя цель путешествия достигнута, захлестнули всех, даже арфу — на ней лопнули все струны. Сколько впечатлений занесено Зеленой в дневник! Как любовно схвачены детали: «Без ружья по лагерю ходить нельзя. На льдину всегда может прийти медведь. Они не любят долго плавать в холодной воде — бродят по льдинам… Когда медведь охотится, он закрывает свой черный нос лапой, чтобы на снегу его не было видно совсем, а когда он ловит нерпу, то ложится, обнимает лунку кольцом своих лап и сразу душит животное в объятиях, едва оно высунет голову из воды»…

Много, много сюрпризов подбросила ей судьба. Главное — она умела их ловить. Когда началась война, она была с театром на гастролях по Союзу. Театр пытался вернуться в Москву, но это было невозможно. А Рина Зеленая просилась на фронт, в концертную бригаду. Это было возможно, и она получила свою долю военных дорог, бомбежек и потерь. Но вспоминать любила веселое. Например, о поездке в Тулу. Ехали на машинах. Началась бомбежка, шофер велел вылезать из машины и бежать куда угодно. Вместе с двумя актрисами она забежала в какой-то подъезд. Стояли, прижавшись друг к другу, в темноте. Послышался отвратительный вой падающей бомбы. Женщины застыли, ожидая взрыва… Но взрыва не было. Тусклый свет из окошка осветил что-то странное. Оказалось: котята. Маленькие белые котята ползали у их ног. Бомба так и не взорвалась, было очень страшно, и только присутствие котят вносило в этот эпизод домашнюю трогательную ноту…

Наверно, много лет спустя озвучивая котенка в мультфильме, Рина Зеленая вспоминала эти белые комочки под ногами. Ей приходилось говорить в кино всякими голосами — голосом слоненка, гусеницы и даже… карандаша. Снимали ее до обидного мало. После «Приключений Буратино» она шутила: «Вот я уже и черепахой была. Вижу — человеческой роли не дождаться, вот я и согласилась». И все же как здорово, что эти ленты остались. Остались записи ее голоса. Остались ее истории «для взрослых про детей». И даже стихи, сочиненные ею вместе с детьми.