Раббота ХО

Биография

ы никогда не использовали рок-н-ролльный квадрат и всегда пытались делать что-то новое и непривычное.

Со стороны РАББОТА ХО выглядела как профсоюз разведчиков-интеллектуалов, заброшенных на вражескую территорию в поисках того, чего там не может быть по определению. Казалось, они пытаются исследовать некое трехдюймовое смещение реальности - связь вещей и все, что происходит во временном промежутке между "настоящим" и абстрактным миром. Их музыкальные фантазии напоминали поиски истины в кромешной тьме - "пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что". Гитарист Сергей Попович, клавишник Игорь Грановский и барабанщик Константин Довженко научились изощренно видоизменять гармонические постулаты рок-н-ролла, укутывая в электрический звук пятиминутные авангардно-симфонические произведения. Как пелось в одной из их композиций, "три муравья, разгрызая стекло, производят хо".

Когда Егор Летов впервые услышал это киевское трио, он тут же предложил им выступать вместе. Музыканты РАББОТЫ ХО вежливо отказались - их интересовала совсем другая идеология и философия. Они учились исполнять ту музыку, которую сами для себя придумывали.

Автором текстов и большинства мелодий был лидер РАББОТЫ ХО Сергей Попович. После окончания Театрального института он очутился в армии, где испытал сильнейшее нервное потрясение, закончившееся лечением в военной психиатрической клинике. Неудавшаяся попытка суицида наложила определенный отпечаток на его творчество - например, герой песни "Идиот" заканчивает жизнь самоубийством: "Что ты сделал на балконе? У тебя был я..."

Еще одну композицию Сергей написал после столкновения с явлением, которое, по его словам, "в нормальной голове не укладывается". "Гуляя с Довженко по Киеву, мы встретили нечто, что не было человеком, но имело форму человека, - вспоминает Попович. - Такого вселенского ужаса мы не испытывали ни разу в жизни. У Кастанеды это называется "гуахе". Придя на репетиционную точку, я внезапно заиграл на синтезаторе мелодию "Высокогорной Астрономической Станции", хотя до этого никогда на клавишах не играл. Мы включили диктофон, и бедный Грановский целую неделю переводил в ноты то, что я в результате потрясения от этой встречи с неизведанным наиграл".

Двухметровый клавишник Игорь Грановский внешне напоминал преуспевающего бизнесмена. Ради РАББОТЫ ХО он бросил учебу в аспирантуре, хотя по-прежнему продолжал усердно заниматься каратэ. На фоне "взрывных" Поповича и Довженко Грановский выглядел самым спокойным - но до тех пор, пока дело не касалось рок-н-ролла. Когда Игорь был в форме, его клавиши жужжали, словно пчелки в улье. Свои вибрирующие партии Грановский исполнял на пропущенном через гитарные обработки двухтембровом синтезаторе "Лель-22". Звучание бас-гитары имитировалось на аналоговом житомирском синтезаторе "Эстрадин", который в РАББОТЕ ХО "подавался" максимально пафосно - как "наш идеологический ответ "Минимугу"."

"Мы никогда не использовали рок-н-ролльный квадрат и всегда пытались делать что-то новое и непривычное, - вспоминает Костя Довженко. - Мы старались уйти от передачи партитуры чувств к музыке более логичной и сконструированной".

До РАББОТЫ ХО Довженко некоторое время трудился шофером. Разъезжая в генеральской "Волге", он искал ногой не тормоза, а бас-педаль. Невысокого роста, застенчивый, Костя полностью преображался, садясь за барабанную установку. Он принадлежал к тому типу музыкантов, которые вначале услышали SLADE и лишь затем - BEATLES. Скользяще-плавающие звуки его барабанов заполняли огромные куски пространства. Кроме того, Довженко целенаправленно работал над координацией движений, пластикой и общим имиджем. Его манера игры была тщательно продуманной и рациональной. Он никогда не наносил удар, который бы не уравновешивался движением свободной руки. Кому посчастливилось видеть Костю на сцене, согласятся с тем, что Довженко был одним из самых техничных и зрелищных барабанщиков страны.

Как и подавляющее большинство отечественных рок-групп, РАББОТА ХО долго не могла "родить" студийную запись, адекватно отражавшую ее дух. Черновики, сделанные на репетиционной точке, казались энергетически вялыми, а концертные записи - чересчур "грязными". Окончательно музыкантов добил приговор, вынесенный одним из пресс-агентов звукозаписывающей фирмы Питера Гэбриэла "Real World". Прослушав пленку РАББОТЫ ХО, западный импресарио сказал: "Я не могу положить шефу на стол запись подобного качества".

"Долгое время мы ненавидели собственные демо-записи и считали себя не готовыми писать настоящие альбомы, - вспоминает склонный к самоанализу Попович. - Делать лихорадочные сессии мы не хотели, а возможностей для серьезной студийной работы у нас не было".

Нельзя сказать, что группа совсем уж не пыталась записываться. Однажды музыканты наодалживали аппаратуру и только приготовились к сессии, как кто-то из друзей уговорил их ознакомиться с новым альбомом КОЛЛЕЖСКОГО АСЕССОРА. Это был "Колл Ас". Под впечатлением от услышанного Костя Довженко отложил палочки в сторону и сказал, что "после этого" он писаться больше не будет. Ни-ко-гда. Слово свое он держал крепко. Как только Довженко замечал, что Попович устанавливает микрофоны для записи, он тут же прекращал репетицию.

Казалось, судьба уготовила РАББОТЕ ХО незавидную участь остаться вообще без альбома. В середине 89-го года разногласия внутри команды достигли апогея, и весь проект находился на грани распада. Чтобы записать альбом, Поповичу волей-неволей пришлось обвести вокруг пальца музыкантов собственной группы. Поскольку идеолог РАББОТЫ ХО обладал не очень цепкой музыкальной памятью, он решил зафиксировать для себя хотя бы одну репетицию - исключительно для того, чтобы получше запомнить новые варианты аранжировок. Столкнувшись с капризами Довженко и чувствуя, что "натура уходит", Сергей пошел на хитрость.

Репетиционная база РАББОТЫ ХО находилась в центре Крещатика, в бомбоубежище, расположенном под кинотеатром "Дружба". В один из унылых осенних дней сообразительный Попович пришел в подвал чуть раньше остальных. Он вставил в магнитофон "длинную" двухчасовую кассету и спрятал под лавкой два микрофона. Затем включил на агрегате кнопку "запись" и стал ждать. Вскоре подошли Довженко c Грановским, и Сергей с ностальгическим видом предложил им исполнить на репетиции всю программу. Мол, и так неизвестно, что с группой будет завтра...

Поскольку Довженко не видел выставленных микрофонов, он играл очень жарко и точно. Обнажившись по пояс, он самозабвенно вбивал в барабанную плоть каждый удар, напоминая в эти минуты охотника-индейца. От Довженко не отставал и Грановский. "На моей памяти это был один из наших лучших джэмов", - скажет впоследствии Игорь, который в тот момент даже не подозревал о том, что именно происходит вокруг. А уж как старался на гитаре Попович, и говорить не стоит.

Лафа закончилась одновременно со щелчком магнитофона, известившем об окончании первой стороны кассеты. За это время группа успела сыграть лишь пять неполных композиций. Довженко, услышав щелчок и осознав, что его обманули, не на шутку обиделся и сказал, что дальше играть не будет. Таким образом на магнитофоне оказались зафиксированы только четыре песни. Ни "Французский Дождь", ни "Фельдфебельский Романс", ни "Слоны И Птицы" - краса и гордость ранней РАББОТЫ ХО - на пленку не попали.

Но на этом приключения не закончились. Написав карандашом на кассете слово "репетиция", Попович отложил ее в сторону и... успокоился. Наступила зима, группа пребывала в полуразобранном состоянии. В суете трудовых будней дворника Сергей забыл не только про кассету, но и про то, что именно на ней находится.

Как-то раз, зайдя к другу-меломану записать новую музыку, Попович прихватил с собой несколько чистых, как ему тогда казалось, кассет. Обнаружив на одной из них отметку карандашом, он решил ее прослушать.

"Поскольку в самом начале была тишина, я лишь чудом не стер запись, - вспоминает Попович. - Когда же на больших колонках я услышал эту кассету, то внезапно понял, что она максимально точно отражает те ощущения, которые присутствовали у РАББОТЫ ХО во время совместной игры".

Так как в процессе репетиций Попович никогда не пел (или пел "про себя"), на пленку еще необходимо было наложить вокал. Не имея ревербератора, остроумный Попович придумал ему равноценную замену. Будучи человеком эрудированным, он знал, как записываются альтернативные команды на Западе. Знал он и о том, что некоторые сессии, к примеру, DEAD CAN DANCE, проводятся в церквях или костелах. Вспомнив об этом, Сергей решил все вокальные партии напеть... в туалете у тещи. Туалет был с высоким потолком, звук очень необычно резонировал от каменных стен и создавал ощущение объема.

После того, как голос был наложен, выяснилось, что эта запись на удивление точно передает депрессивный дух РАББОТЫ ХО - группы, которая всегда пыталась звучать "задом наперед". В этих урбанистических конструкциях, сыгранных в духе самых тягучих и безотрадных произведений CURE, угадывались то вой ветра в каминной трубе, то лязг железа по стеклу, то грядущий конец света. Переполненные причудами подсознания "Лес" и "Охотник", начисто лишенные опознавательных временных признаков, воспринимались попросту безумно. На "Алабаме" случайно записался лай забредшей в бомбоубежище бездомной собаки, добавивший в альбом необходимый элемент инфернальности и потустороннести.

По признанию музыкантов, подобные настроения в песнях РАББОТЫ ХО отчасти были навеяны книгами Стругацких, фильмами Сокурова и Тарковского. "Синие крысы на крыше, танцы хвостами вперед" и "красные птицы перед глазами, солнце из лужи над головой" казались Поповичу запечатленными в рок-звуке "Улиткой На Склоне" и "Днями Затмения". Некоторое время в раскаленном мозгу РАББОТЫ ХО даже существовала "идея фикс" - предложить Сокурову свою музыку в качестве саундтрека к фильму, снятому по мотивам произведений Стругацких.

Спустя несколько месяцев у РАББОТЫ ХО совершенно мистическим образом появилась возможность записать несколько песен в профессиональной студии Дома Союза композиторов УССР. В отличие от своих земляков из КОЛЕЖСКОГО АСЕССОРА, Поповичу, Довженко и Грановскому крупно повезло. Музыканты попали к опытному звукорежиссеру Аркадию Вихареву, имевшему не только два высших образования (инженерное и симфоническое), но и огромный опыт записи эстрадных украинских артистов.

Встреча с РАББОТОЙ ХО произвела на Вихарева неизгладимое впечатление. Услышав их ровную и одновременно резкую игру, он проникся к группе уважением и нескрываемым любопытством. "Что-то я не могу вас понять, - слегка офигевая от увиденного, говорил Вихарев музыкантам. - Вы не используете дисторшн, но энергия из вас прет, как из металлистов. Наверное, вы чем-то ширяетесь, если у вас получается такая музыка".

Осознав каждой клеточкой тела "ненормальность" саунда РАББОТЫ ХО, Вихарев сделал достаточно мощные студийные версии композиций "Идиот" и "Солидол". Возможно, именно так и услышал бы РАББОТУ ХО какой-нибудь опытный звукорежиссер на серьезной альтернативной студии в Англии. Энергетика на этих двух треках не уступала концертной, а качество записи превосходило "живые" версии этих песен. Поэтому, не мудрствуя лукаво, Попович присоединил их к четырем "подвальным" композициям, которые, по его меткому выражению, он "просто выкрал у группы".

Подборка из шести песен, названная по ассоциации с фильмом Феллини "Репетицией Без Оркестра" в итоге оказалась единственным альбомом "золотого состава" РАББОТЫ ХО. Не выдержав психологического напряжения, группу покидает Грановский, а за ним и Довженко. После этого в РАББОТЕ ХО сменилось целое поколение музыкантов, но ничего подобного Поповичу повторить не удалось. "Все, что я делал потом, скорее напоминало одиночные брыканья с друзьями, которые очень пытаются мне помочь, но не до конца понимают, что именно от них требуется", - говорит Попович, который в 90-х, помимо концертной деятельности, всерьез занялся звукорежиссурой. Он основал домашнюю студию "Action Voices" и периодически записывает украинские группы - начиная от гранджа и трип-хопа и заканчивая сольными проектами Довженко. Параллельно он является концертным саундпродюсером ВОПЛЕЙ ВIДОПЛЯСОВА.

Костя Довженко одно время пытался сочинять блюз, записав дома у Поповича несколько композиций под общим названием "Железное Лоно Мадонны". Возвращаясь в 89-й год, отметим, что ни сам Довженко, ни его друзья так и не смогли внятно объяснить, почему вдруг Костя решился записываться в студии Дома Союза композиторов. "Довженко не больной и не сумасшедший, - считает Попович. - Он просто безумен. Поэтому классифицировать его поступки и пытаться их как-то прокомментировать попросту невозможно".