Петр Пташинский

Он охранял Ленина. Семейные корни в истории страны

В 1918 году в ходе январского восстания за власть Советов был тяжело ранен. После выздоровления Пташинский в составе отряда свеаборжцев ВЧК выполняет ответственные задания, одним из которых была охрана В.И. Ленина.

Политикам кажется, что они пишут историю набело, но следующие за ними лидеры часто замечают, что им оставили черновик. А народ в массе своей, как бы то ни было, живет в выпавшее волею судьбы время. И порой судьба семьи выпадет сразу на несколько эпох. Как это случилось, например, в семье Пташинских. Жизнь отца технического руководителя редакции информационного партнера “ПРАВДЫ.Ру””, cеверодвинской газеты “Северный рабочий” Сергея Пташинского – Петра Никифоровича, пришлась на начало ХХ века. А сам Сергей Петрович нашел имя отца в XXI веке в сетях Всемирной паутины.

Хотя для него не была тайной героическая биография отца – бережно хранится в семейном архиве публикация “Москва. ВЧК. Ленин”, увидевшая свет в начале 80-х в одном из толстых литературных журналов, состоящая из воспоминаний Петра Пташинского. Но то, что фамилия оставила след в истории и Интернете, порадовало. 13-летний одессит Петя Пташинский проявил чудеса храбрости на поле боя в первую мировую войну (убежал на фронт вслед за старшими братьями). За спасение раненого офицера пацану пожаловали Георгиевский крест IV степени. Но парнишка панически боялся матери, и солдаты, чтобы та не сильно бранила его за побег, отправили мальчишку домой с подарками. Мать простила, рада была, что младшенький вернулся живой. Но военная карьера Петра Пташинского (на снимке в анонсе) уже началась. Накануне февральской революции он – в родной Одессе, в отряде рабочей милиции. В 1918 году в ходе январского восстания за власть Советов был тяжело ранен. После выздоровления Пташинский в составе отряда свеаборжцев ВЧК выполняет ответственные задания, одним из которых была охрана В.И. Ленина. Мы предлагаем отрывки из воспоминаний Петра Пташинского, весьма уместные в день рождения В.И. Ленина. Вот некоторые выдержки из этой исторической книги.

Владимир Ильич постоянной личной охраны не имел. Оберегала его любовь народа. Ленин не любил самого факта личной охраны, считая, что она отдаляет его от масс. Однако ж он явно недооценивал своих врагов... Покушение на его жизнь Фанни Каплан вызвало мощный взрыв всенародного негодования. А у Владимира Ильича появилась охрана. “Товарищи! Центральный Комитет партии и Совнарком поручили вам охрану нашего вождя Владимира Ильича Ленина, он будет отдыхать, в имении Горки, – сказал зампредседателя ВЧК Ян Петерс,– вам доверили самое дорогое, вас знают и надеются, что вы оправдаете доверие”. Так я попал в состав охраны в 1918 году. Имение, построенное фабрикантом Морозовым, после его смерти перешедшее во владение бывшего московского градоначальника Рейнбота, как нельзя лучше отвечало требованиям отдыха В.И. Ленина. Прекрасный двухэтажный особняк со службами в густом лесу, с парком вокруг дома, на высоком берегу реки Пахры. Напоенный ароматами леса и реки воздух, тишина и малолюдье, удобное и хорошо меблированное жилье с электрическим освещением. С террасы открывалась широкая панорама окрестностей. Яблоневый сад с обильным урожаем антоновки существенно обогащал скудный рацион Владимира Ильича.

...Мы, охрана, для ночлега устроились в зимнем саду. Кто где – на диванах, кушетках, а то и на полу. Зажглось электричество, и почти сразу же раздался крик: “Едут!”. Парадные двери распахнулись, и быстрым шагом вошел Владимир Ильич. На нем темно-коричневый свитер, темно-синий ношеный костюм, на плечи накинуто легкое демисезонное пальто с узеньким черным бархатным воротничком. За ним вошли Н. Крупская, М. Ульянова и доктор Н. Семашко, нарком здравоохранения. “Здравствуйте, товарищи!” – сказал Ленин, и все они быстро прошли в вестибюль на второй этаж. В день приезда Ильича ночью мне предстояло стать на свое первое дежурство. Решил поспать и хотел прилечь на кресла, которые поставил рядом с лестницей, ведущей на второй этаж. Попытка оказалась неудачной – ролики разъехались, я шлепнулся на пол. Пытаясь подняться, я посмотрел вверх. На ступеньках стояла Надежда Константиновна и, улыбаясь, глядела на мое барахтанье. Мне стало очень стыдно. Быстро вскочив на ноги, я стал по стойке смирно. Продолжая улыбаться, Крупская попросила меня помочь разжечь камин в комнате Ильича. Вместе с Алкснисом и другим товарищем из охраны мы напилили и накололи березы на хозяйственном дворе и принесли несколько охапок на второй этаж. Моя вторая попытка улечься отдыхать снова была безуспешной. Вдруг раздался крик: “Пожар! Пожар в комнате Ильича!”. С двумя ведрами воды я бросился в комнату Ильича, где сквозь дым увидел Семашко. Николай Александрович схватил у меня из рук ведро и вылил воду в горящий камин, потом второе ведро... Все мы были испуганы. Самым хладнокровным и самым спокойным среди нас оказался Владимир Ильич. “Надюша, – сказал он, – успокойся, ничего страшного нет, вероятно, камин давно не чистили, вот сажа и горит”. Ильич стоял, прислонившись к окну, и смотрел, как мы льем воду в камин... Свободное время мы проводили в библиотеке Рейнбота, где генерал собрал нелегальные издания всех политических партий России: всевозможные листовки, брошюры, воззвания, газеты, размноженные на гектографе, шапирографе, мимеографе, пишущей машинке, от руки, а также книги этих партий, изданные за границей на русском языке.

Сидели как-то вечером, читали, беседовали. Вдруг кто-то из ребят спросил: “А что мы будем делать, если сюда войдет Ленин?”. Втайне каждый из нас хотел, чтобы он вошел, поговорил с нами. Но как нам держаться с ним, создателем партии, главой государства? И решили: если войдет Ильич, все встанем и выйдем, чтобы ему не мешать. Только договорились – открылась дверь, и вошел Владимир Ильич. “Здравствуйте, товарищи!” – сказал он. Ответив на приветствие, мы стали подниматься, чтобы выйти, но он остановил нас: “Сидите, сидите, я вам не помешаю”. Ильич подошел к книжной полке и стал выбирать книги. Сойдя с лестницы, он спросил у меня: “Что вы читаете, юноша?”. В руках у меня была книга “Последний самодержец”, изданная в Берлине в 1911 году о Николае II. Набравшись храбрости, я спросил: “Владимир Ильич, как они узнали, что Николай II будет последним царем?”. Он взял у меня книгу, посмотрел на нее и сказал: “Не знали они этого, речь о другом. Николай вынужден был под напором революционных масс объ-явить конституцию и созвать Думу и стал конституционным царем, а не самодержцем. Учитесь, читайте Маркса, Энгельса, нашу партийную литературу, будете грамотным марксистом, все поймете”. Затем он стал расспрашивать, откуда я, кто мои родители, как попал в ВЧК, сколько мне лет. Спросил, чем я думаю заняться, когда закончится борьба с контрреволюцией. Так же подробно он расспросил всех, кто был в библиотеке. Пожелав нам всего доброго, Ильич ушел. Дверь за ним закрылась, мы снова уселись и безмолвно смотрели друг на друга. Да кто же это только что разговаривал с нами? Создатель партии, великий ученый? Полководец? Глава государства? В тот момент мы видели в нем простого, доброжелательного, заботливого и доступного всем человека. С Надеждой Константиновной наши встречи проходили на кухне, где она готовила пищу. Как правило, это был жиденький суп или щи, картофельное пюре и две маленькие мясные котлетки. Мы хорошо знали, с какими продовольственными трудностями сталкивается страна, но не могли все же примириться с тем скудным рационом, которым ограничивался Ленин. Когда приехал Петерс, мы бросились к нему. Он выслушал наши упреки, улыбнулся и пообешал, что в ближайшие дни питание Ленина существенно улучшится. Нам непонятна была улыбка, с которой он встретил наше негодование. Петерс улыбался нашей наив-ности, ибо знал, как ревниво относится Владимир Ильич к малейшему нарушению установленного порядка. Если вдруг в его питании происходило изменение к лучшему, то это настораживало: чем вызвано улучшение, не делается ли исключение для него и его близких? Строг был Ильич в этом вопросе.

Через несколько дней в Горки стали поступать продовольственные посылки от рабочих кооперативов и крестьянских обществ на имя Ленина. Обрадованные, с посылками в руках, мы поднялись на второй этаж. Навстречу вышла Надежда Константиновна. Она удивленно спросила, что это за посылки, потом сказала: “Подождите” – и ушла. Спустя несколько минут возвратилась: “Свяжитесь с товарищем Мальковым, возьмите у него адреса детских больниц и детских домов и отправьте посылки по этим адресам”. “Надежда Константиновна,– взмолился я,– хоть одну посылочку оставьте для Владимира Ильича”. “Вы, юноша, хотите огорчить его? Выполняйте просьбу! Больше с посылками к нему не обращайтесь”.

Незадолго до окончания отдыха Ленина в Горках произошла еще одна неожиданная встреча с ним. Свободные от дежурства, Генка и я сидели на скамье недалеко от дома. Вдруг Генка говорит: “Смотри, Петька, Ильич вышел в парк и идет к нам”. Увидев, что он идет в другую сторону, я сказал дружку: “Сиди, он ушел направо”. Увлекшись беседой, не заметили, как он свернул в нашу сторону, и вдруг услышали: “Здравствуйте, молодые люди, что вы здесь делаете?” Мы вскочили на ноги. Генка стал по стойке смирно и громко отрапортовал: “Охраняем жизнь вождя мировой революции!” Это было так неожиданно и нелепо! Мы ведь знали, как не терпел Владимир Ильич возвеличивания. Нужно было видеть в этот момент Ленина! Обычно приветливый, доброжелательный к нам, он вдруг резко изменился, лицо стало суровым, на нем появилось выражение обиды. “Кто вас, юноша, научил так выспренно выражаться? – спросил он.– Зряшным делом занимаетесь!”. Махнув рукой, он ушел. Поздно вечером Петерс собрал всех нас в северном флигеле и так отругал “за вождя мировой революции”! А на другой день Крупская на кухне спросила, чем мы так огорчили Владимира Ильича. Он возвратился с прогулки расстроенным, долго ходил по террасе и бормотал: “Ну и ну! Вождь мировой революции! Революция нуждается в каждом солдате, а тут двадцать здоровых молодых парней бездельничают возле моей особы”.

15 октября закончилось время отдыха В.И. Ленина, и мы возвратились в Москву к чекистским будням. Последняя моя встреча с Лениным случилась, когда я получил от Феликса Эдмундовича Дзержинского распоряжение вернуться на Украину в качестве сотрудника Всеукраинской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией. С утра я зашел к Якову Михайловичу Свердлову попросить крытую легковую машину, чтобы ехать в банк. Яков Михайлович, расспросив меня о моих родных, вызвал шофера и приказал ехать со мной. Пожелав успехов, пожал мне руку и повернулся к дверям. Тут они открылись, и быстрыми шагами вошел Владимир Ильич. Посмотрев внимательно на меня, он вдруг спросил: “Что, опять охраняете вождя мировой революции?”.

От неожиданности я растерялся. Было так обидно – и я вскричал: “Владимир Ильич, это же не я сказал, ей-богу, не я, это Генка!”. Владимир Ильич залился своим громким смехом. Ему вторил Яков Михайлович. Улыбался шофер. Это был какой-то светлый, пронизывающий всего меня смех. И у меня самого губы поползли к ушам. Хохот прервал Яков Михайлович. “Этот товарищ от Семена”,– сказал он (Семен – партийная кличка И. Шварца, председателя ВУЧК). Ильич сделал еще шаг. Положил руки мне на плечи и сказал: “Вот это другое дело, это серьезно. Поскорей восстанавливайте Советскую власть на Украине”. Чувствуя на плечах теплоту его рук, я вышел из кабинета вслед за шофером туда, где нас ожидала машина Свердлова”.