Павел Корбут

МГНОВЕНЬЕ ДЖАЗА ПАВЛА КОРБУТ

«Его архивы кишат чарлзами фитцджеральдами. Чернокожие кумиры с их мимикой, жестами и жгучей музыкальностью собраны в невероятном количестве фотопростыней. Джаз для Паши – родная стихия! (Журнал «Антураж»)

С Павлом я познакомилась на фестивале «Джаз над Волгой» в Ярославле. В какой-то момент я заметила быстро на корточках передвигающегося человека. Будто Колобок катится. Но не просто, а в соответствии с темпом и характером музыки. Прежде, чем остановиться, оглядывается: не перекрывает ли кому зону просмотра. А потом надолго застывает, прильнув к глазку фотоаппарата.

Просматривая после получившиеся фотографии, я была поражена его «умению смотреть и видеть». Теперь мне кажется, я его фотографии узнаю из тысячи. Их отличает потрясающее желание попасть «внутрь» момента, «поймав» его в точке наивысшего накала. Схваченные образы запоминаемы и трудно объяснимы. Как и джаз, который является предметом его внимания. Точнее – источником и главной движущей силой творчества.

Профессия джазового фотографа «настигла» Павла в 50 лет. Думаю, для него самого это было хорошо подготовленной неожиданностью. Но, как говорится, от судьбы не уйдешь. А тем более – если и не очень хочется.

- Для меня джаз – это стиль жизни, восприятие мира. И то, что произошло со мной в 98-м году (смеется) ни в коей мере не связано с дефолтом. Я занимался бизнесом. А на 50-летие меня друзья спросили, что подарить к юбилею. Я сказал – «фотоаппарат».

- А вообще-то ты ведь физик. Поэтому, что такое свет, и каков его угол преломления при прохождении через призму, знаешь.

- Да. Я окончил физфак Горьковского университета в 1974. Еще в школьные годы занимался фотографией. Помнишь «Смена-4», «Зоркий»… Потом учился в университете на вечернем и работал в НИИ. В моем ведении была фотолаборатория, где я занимался технической фотографией: фиксировал через микроскоп проводимые эксперименты в поляризованном свете. Достаточно сложные были съемки. А параллельно и пейзажики затрагивал. И вероятно это где-то там внутри залегло и «ожило» лишь к 50 годам, когда мне в 96-м подарили зеркалку «Олимпус-100». В то время это была хорошая камера. С этого все и началось. В конце 97-го в нашем бизнесе сложилась ситуация выбора: либо двигаться дальше, либо разбегаться. Случилось второе, и я занялся фотографией.

- А почему джаз?

- Это 1-я любовь. Впервые услышал джаз, наверное, в конце 50-х. Это была «музыка на ребрах». У нас во дворе жил Юра Каморный, который потом стал актером. Он занимался в театральной студии, часто ездил в Ленинград и как-то привез такие пластинки. Когда я впервые услышал Эллу Фицджеральд и Луи Армстронга, у меня «крыша уехала» тут же и на всю оставшуюся жизнь (смеется). Так что я в 96-м получил камеру, а через год уже целево пришел на фестиваль Игоря Бутмана в ЦДХ…

- А пейзажи?

- Нет, это «не мое».

- Ты не созерцатель?

- Когда я вижу «нечто», то пытаюсь остановиться. Но вообще такое случается крайне редко. Это «не дергает» потаенные струнки моей души так, как музыка, которую называют «джазом».

***

Каждая фотография Павла Корбута – одно мгновенье из жизни джаза, которое нельзя повторить, но можно бесконечно вспоминать. Чем собственно мы и занялись.

Ох, и не простое это занятие – описывать увиденное. Можно перечислить абсолютно все подробности, а сути так и не передать.

Мне кажется, художественная фотография – как и картина – сродни музыке: на первом плане эмоциональное восприятие и лишь потом желание или не желание разобраться. Легче сказать: «Это меня не трогает, а это – задело за живое». Но музыка – временное искусство. Отзвучала и осталась только в нашей душе. А ее внешние знаки в виде нот, штилей и прочих диезов с бемолями при рассматривании ничего не дадут простому любителю. Да и не каждому профессионалу может открыться звуковой мир музыки.

С художественной фотографией тоже самое, хотя и чуть проще. Она остается перед нашими глазами. Но перевести увиденное на вербальный уровень так же опасно, как пересказывать поэтическое произведение. Здорово поймано! А вот найти словесный инвариант… И все же попробую. Потому что уж очень хочется познакомить с этим замечательным мастером.

Необычайно улыбчивый человек. Для Павла характерно (и это «считывается» буквально с первых секунд общения!) доброжелательность, искренность чрезмерная открытость, граничащая с незащищенностью. Он щедро раздает совершенно уникальные фотографии, прося (но не требуя!), чтобы при использовании не забыли указать автора.

Определившись с выбором цели, Павел достаточно быстро «набрал обороты». Уже через 2 года «за большой вклад в пропаганду российского джазового искусства, преданность жанру, высокое профессиональное мастерство и создание огромной коллекции фотодокументов о джазе» он был награжден премией «Джаз-Богема». А еще через год был принят в Союз фотографов России.

За 6 лет творчества Павел Корбут провел около 10 фотодемонстраций, в числе которых три выставки, две фотоэкспозиции, конкурс «Серебряная камера», международный фотосалон «Сибирь-2002», международный конкурс «World Press Photo - 2002» (Амстердам, Голландия), «Золотой объектив - 2003»... Его услугами пользуется более 50 изданий, включая «Down beat», «Washington Post», «New York Times»... Я уже не говорю о двух десятках отечественных дисков и чуть меньше зарубежных (к примеру, только 7 CD было выпущено японскими компаниями «DML-Classic» и «Tri-M») .

Продолжаем перебирать фотографии.

Майкл Бреккер (Michael Brecker). 6 июля, 2001. Дом кино. Эдакий портрет «in brown tone». Вероятно несусветная жара. Майкл в дорогой шелковой рубашке с мокрыми подтеками на груди. Горделивая осанка. На коленях «отдыхает» саксофон. Все в спокойных коричневых тонах. Лишь несколько светлых бликов: очки, пара точек на саксофоне и рубашке.

Барабанщик «от бога» Эл Фостер (Al Foster). Тарелки развесил вертикально, как гонги. Напоминает шамана. И сама фотография будто из ирреального мира: одна тарелка как прическа или нимб, а «лицо» тарелки – лицо музыканта.

Гитарист Мич Стейн (Mitch Stein), игравший с Ренди Бреккером. Крупным планом лицо. Статично снятый Мич в зеркальных светозащитных очках, в которых, помимо руки на грифе, отражается зал. Будто смотрит на себя глазами зрителей. А в уголочке стекла – сам Павел.

Тоже гитарист Рон Аффив (Ron Affif). Очень динамичная фотография благодаря съемкам на длинной выдержке. После очередного эмоционального высказывания музыкант слегка «откатывается» назад, и возникает цветной шлейф – будто фигура с гитарой несколько раз повторяется.

Мало известная в России вокалистка Шонн Монтейро (Shawnn Monteiro). Черно-белая фотография. Певица в пол-оборота протягивает руку, на которой покоится «луна» (направленный на сцену софит). Добрая женская рука, оберегающая весь этот мир. Вроде бы далеко не новая тема: женщина и природа, Человек и Вселенная. Но что-то здесь выходит за рамки б/у. Из тягучей шоколадной темноты очень мягко проступают женские очертания. И даже не они важны. А дыхание, движение. Будто звук певицы, направленный в верхний левый угол, удерживает «светящийся шарик жизни».

Великий «осесяй» – Игорь Полунин. Клоунский цветовой вариант: оранжево-зеленый фон. Думаю, Полунина вполне можно причислить к джазменам. И не только потому, что каждое его выступление наполнено импровизацией. Он просто по натуре своей «джазовый человек». Или точнее: у него «джазовая природа» творчества.

Контрабасист Крисчиан МакБрайд (Christian McBride). Один из ведущих музыкантов. Согласно рейтингу «Down Beat», в первой пятерке. Контрабас обозначен только грифом. А сам музыкант идет тараном в другую сторону. Интересное движение линий: схождение и расхождение. Уход в перспективу и выход из перспективы. Пересечение линий за пределами видимой плоскости. Такая своеобразная экстраполяция взгляда и линии грифа. По диагонали автограф: «Your artistry is exquisite».

Еще контрабасист – Рон Картер (Ronald Levin ‘Ron’ Carter). Совершенно другой подход. Это буквально бронзовый памятник, у которого прямо по центру лба проходит шов пайки. Будто лицо склеили из двух половинок. И… белые руки. Негр с белыми руками.

Каждая фотография – отдельная история, которая «цепляется» за десятки или даже сотни интересных подробностей. Наше общение протекало настолько просто и так не походило на интервью, что я даже забыла включить магнитофон. Вот незадача! Спохватилась и сразу вперед!

- Паша! А эти фотографии уже были где-то опубликованы?

- Не помню. Вот эта могла быть на сайте www.mdf.ru на конкурсе «Серебряная камера». Но не уверен. А это Монти Александер (Monty Alexander) на пресс-конференции.

- Такой позер!

- Да, в жизни он такой импозантный мужчина. А это – уже в игре. И куда делась вся его вальяжность! А это – Эл Джерро (Al Jarreau).

- Потрясающий музыкант. По-моему, он до сих пор является единственным вокалистом, удостоенным «Гремми» в трех разных категориях: jazz, pop, rhythm-&-blues. Я заметила, что у него во время исполнения совершенно «говорящие» руки. Будто каждая фаланга живет самостоятельной жизнью.

- Именно. У нас пальцы гнутся в одну сторону, а у него – во все. И очень длинные пальцы. Впервые я увидел его в 1999 в Стокгольме.

Интересной была история получения автографа у Майкла Бреккера. Я отснял пресс-конференцию в Москве. А потом подошел с вопросом: «Майкл! Я знаю, 17 июля вы будете выступать в Стокгольме. С этим же составом?» Майкл в ответ: «Раз ты это знаешь, значит, так оно и есть!». На этом наш разговор закончился. Буквально несколько предложений.

Через пару недель я уже был в Стокгольме. У шведов во время концертов действует довольно строгая система, и за кулисы (back stage) без спецпропуска попасть практически невозможно. У меня пропуска не было, и единственная возможность увидеть и отснять музыкантов поближе – только на пресс-конференции. Поэтому после концерта я сразу сел как можно ближе к столу.

Вскоре появились братья Бреккеры. Майкл, увидев меня, тут же бурно отреагировал: «Привет, как дела!» Надо было видеть глаза шведов: сам Майкл Бреккер, обладатель всех немыслимых музыкальных премий, и какой-то фотограф из России здороваются, как лучшие друзья! Мой рейтинг у шведов сразу подпрыгнул и достаточно высоко.

А это Таня Мария (Correa Reis Maria). Фотографию я делал в Москве, а автограф взял в Стокгольме. Совершенно случайно попал в зону back-stage. Смотрю, Таня Мария вышла покурить. Я подошел, говорю: «Привет вам из Москвы. У меня есть фотографии, которые я там сделал. Можно вам их показать?». Она: «Да, конечно, с удовольствием». Я бегом к сумке и назад. Только разложил, подходит главная (именно «главная» – это была женщина!) секьюрити и требует немедленно покинуть эту зону. Меня чуть ли не под руки выпроводили (смеется), но автограф я успел получить.

- Это твои личные фотографии. А часто ли музыканты просят отснять концерт?

- Очень редко. Скажем, вот этим ребятам (показывает команду, отыгравшую в Москве в марте) я презентовал фотографии. Они сказали «спасибо». И только один захотел их использовать в рекламных целях. Мы договорились, что я сделаю большего размера и передам с кем-нибудь из музыкантов, кто часто бывает за рубежом. А так заказов… Из всех джаз-звезд, что я тебе показывал, фотографии заказал лишь контрабасист Гари Бартон (Gary Burton). Где-то штук 5 размером 20х30. Вот практически и все.

- Здесь колоссальный материал. И у каждой фотографии своя история. А не появилась идея выпустить фотоальбом?

- Идея есть, но осуществление требует денег.

- Да, и не малых. Ведь это должно быть на хорошей бумаге при идеальном цветовом решении. При изменении цветовой гаммы меняется самое главное. У Бреккера очень важно, чтобы на дорогой рубашке цвета бронзовой металлики были видны мокрые подтеки от пота. При другом цветовом решении они будут казаться просто грязными пятнами. Здесь же все детали собраны в единое художественное целое современного парадного портрета. А ты не пробовал хотя бы описать встречи и все, что с ними связано?

- Пробовал, ничего не получилось.

- Думаю, ты слишком критичен к себе. Ну да ладно! Вернемся к фотографиям. Мне кажется, ты явно тяготеешь к черно-белому варианту.

- Не уверен (задумывается). Это зависит от конкретной ситуации и состояния сцены. При хорошем сценическом свете есть смысл фиксировать в цвете. А если играют свет и тень…

- У тебя два фотоаппарата: один – с черно-белой пленкой, другой – с цветной.

- Нет (смеется). Фотоаппарат, к сожалению, один. Беру с собой несколько объективов и массу пленок. А знаешь, наверное, я все же более склонен к черно-белым фотографиям. Сейчас и сам в этом убеждаюсь. Посмотри сюда! Это были цветные негативы, которые я перевел в черно-белую печать. Потому что все же игра света и тени передает нечто более эмоциональное, нежели цвет. Иногда цвет даже просто мешает восприятию образа. Он отвлекает зрительское внимание от важных конкретных деталей.

- И скорее это не черно-белые фотографии, а коричневые с мягкой охрой.

- Это называется «сепия». Желто-красные цвета дают коричневый оттенок. В данном случае фотография воспринимается как ретро. А это Джо Завинул (Josef Erich ‘Joe’ Zawinul) в Стокгольме. На пресс-конференции присутствовало два журналиста, одним из которых был я.

- А когда ты почувствовал себя «художником» и утвердился в выборе пути?

- Озадачила (надолго задумывается).

- Хорошо! Но ведь был «пушкинский» момент, когда ты посмотрел на свой снимок и сказал себе: «О, кажется, я уже что-то умею!»

- Это было в середине 98-го. Хотя и не совсем так, как ты говоришь. Просто московские издания стали просить мои фотографии, и я понял: пора покупать профессиональное оборудование. Помог мне определиться фотограф-профессионал Сергей Футерман. И аппаратуру помог выбрать. И дальше я уже стал зарабатывать деньги как фотограф. Правда, джазом, как ты уже поняла, много не заработаешь. Но я ведь снимаю и торжества, юбилеи, мероприятия разные, в том числе – для «Пент Хауза». Помнишь парад геев и лесбиянок? Вот это как раз зарабатывание денег. А джаз – это потребность, болезнь.

- Сейчас и мне приходится фотографировать. И я в шоке: крайне сложно 3-4 минуты стоять и ждать «того самого мгновенья», держа на вытянутых руках 300-400 г цифрового аппарата. У тебя же камера чуть ли не 3 кг, в зависимости от типа объектива.

- Я беру монопод (такой штатив с «одной ногой»).

- А ты помнишь какой-нибудь рекорд по ожиданию «того самого» кадра?

- Упущенных кадров, когда не хватило терпения? Сначала было много. Один из первых – на фестивале в Стокгольме (99-й год). Играл Кларк Терри (Clark Terry).

- Ух ты! Тот самый, который год назад получил 1-ю премию JJA «за достижения в джазе в течение всей жизни»!

- Да, колоссальный музыкант. Так вот. У него была пауза, и он решил попить водички. В этот момент я расслабился: что может быть интересного в том, как человек пьет воду. А Кларк сделал пару глотков, поставил бутылку, сделал круговые движения руками возле ушей (будто кран открывая) и пустил струйку воды на сцену. Это была совершенно неожиданная хохма, все зрители буквально упали от смеха. А я пока камеру поднимал, у Терри вся вода закончилась. Был упущен потрясающий момент. А ведь можно было сделать замечательный снимок. И тогда я окончательно понял: нельзя расслабляться. Ты должен постоянно через окуляр наблюдать окружающий мир, иногда – очень иногда! – отрываясь и смотря на других музыкантов. Порою приходится ждать весь концерт.

- А бывает, что концерт «не выразительный»? Играет музыкант себе и играет. И лицо одно и то же…

- Хороший портрет музыканта можно сделать не обязательно в момент игры. Иногда эмоции бывают в паузе. Например, саксофонист Бенни Маупин (Bennie Maupin) как раз выразителен в паузах: он не играет, но все равно там, в музыке. И это состояние читается в лице. Поэтому (задумывается)… Мне сложно оценить количественно качество работы. Бывает на одну пленку 1 хороший кадр. Два хороших кадра – архи-редко. Бывает на две пленки 1 стоящий кадр.

- А что за история снимка страусовых яиц, о котором писал журнал «Антураж»?

- В феврале 2000 я нашел на стыке Московской, Владимирской и Ярославской областей ферму со страусами. Они ходили прямо по снегу. Просто фантастика. Я отснял. А потом позвонил в редакцию журнала «Огонек» и предложил фоторепортаж «Страусы на снегу». Репортаж опубликовали. А потом через год в «New-York Times» заинтересовались. Звонили, спрашивали. Сказали, что посылали своего фотографа, а тот отснял птиц в сарае. Потом мои фотографии даже в Гонконге были опубликованы. Кстати, это к тому, снимаю ли я что-то другое!

- А еще в Ростове-на-Дону ты наснимал массу старых двориков. Это у тебя серия такая задумана или как?

- Я считаю, каждый город имеет свое «лицо». И старые постройки, которых становится все меньше и меньше, тоже отражают какую-то часть этого «лица». Боюсь, еще немного, и это уйдет, исчезнет за махинами высотных домов.

- Помню, как ты мне помог задать вопрос кому-то из западных музыкантов. Ты хорошо знаешь английский?

- Нет. Общаться на бытовом уровне могу. Но даже если удается сформулировать вопрос, то ответ для меня часто остается загадкой.

- А производишь впечатление «своего парня», который все знает и везде пройдет.

- Я общаюсь преимущественно с американцами. И когда говорю, что мой английский очень беден, они мне в ответ: «Ты отлично говоришь, я совсем не владею русским!» У меня нет комплекса в общении.

- Иногда мне кажется, ты подходишь к музыкантам на расстояние, на которое они не всех допускают. Будто ты их старинный приятель, открывающий дверь без стука.

- Впускают. Даже звезды, даже такие великие имена, как Тито Пуэнтэ (Ernesto Antonio ‘Tito’ Puente Jr – перкуссионист, «король мамбо» – прим. авт.). Когда в Стокгольме за кулисами я пришел к нему в комнату, он сидел и ел пирожок, запивая пивом. Поздоровавшись, я сказал, что из Москвы. Он сразу схватился за голову: «О, Сибирь, так далеко и так холодно! А чего ты хочешь?» - «Я хочу вас пофотографировать!» - «Подожди, я сейчас прожую!» Он не сказал: «Выйди за дверь, я доем!» Он просто проглотил то, что было во рту, и тут же улыбка на устах: «I am ready!»

- Когда-то минский журналист Евгений Долгих пробовал выяснить, кто я: «патриот» или «западник». В смысле, кого я предпочитаю. Этот же вопрос к тебе. Потому что здесь только зарубежные джазмены. Что, российские не так интересны?

- В подавляющем большинстве в исполнении наших отечественных музыкантов не хватает артистизма. Очень простой пример с Джилом Вэди, который недавно у нас гастролировал. На сцене стоят стойки с микрофонами. Наши джазовые певицы вышли и встали за ними. А Джил все стойки тут же убрал. Я картинку оцениваю профессионально: видно лицо исполнителя или нет. «Наших» я не увидел, потому что им важнее хорошо спеть. А Джилу важнее хорошо выглядеть на сцене, чтобы зритель его максимально увидел. Вероятно, «наши» об этом не очень задумываются. Они считают, если хорошо спеть, то этого достаточно. Ан нет! Не достаточно! Надо еще выглядеть хорошо. Никто другой о твоем имидже думать не будет.

- Очень важно эмоционально проживание на сцене, актерская игра. Публика, привыкшая к очень насыщенным «клипам», нечто аналогичное хочет видеть и на сцене. Не скажу «шоу», хотя в некоторых случаях возможно и такое. Но движение, эмоциональный посыл. Прошло время «cool». Оно осталось как контрастная перебивка. И не столько важна точная фиксация звука у вокалиста. Иногда певица очень точно поет, абсолютно верно интонирует, а не двигается, преподносить «по-ученически». Другая – «смазывает» низы, соскальзывает с верхов, «гуляет» по опорным тонам. Но это настолько нивелируется за счет эмоциональной подачи, что совершенно оправдано.

- Вот именно. У «наших» отсутствует расслабленность и видимая легкость подачи. Они зажаты в академические рамки исполнения: шаг в сторону – расстрел. И это сказывается на сцене. А «те» - более, чем раскованы. Они шутят. Помню, выступал биг-бэнд, в котором играли Джон Фаддис (Jonathan ‘Jon’ Faddis), Ренди Бреккер, Лу Солофф (Lew Soloff), Терэл Стафорд (Terel Stafford), Седар Уолтон (Cedal Walton) и другие колоссальные имена. А вели себя на сцене как «пацаны»: один солирует, другие перемещаются по сцене, разыгрывая всякие смешные ситуации, типа игры «в прятки». И это очень хорошо запоминается зрителю. Это те «живые» картинки, которые интересно снимать. Конечно, есть и «наши» яркие. Я не провожу грани: этих я буду снимать, а этих – нет.

Клавишник Том Костер (Tom Coster). Он играл с Билли Коббэмом, Виктором Бейли, Хайрамом Буллоком (Hiram Bullock )… Буллок весил, наверное, за 100 кг. В Ле Клубе он с гитарой залез на барную стойку. Там, где он играл, было темно, поэтому фотография не очень получилась. Но впечатление от концерта сумасшедшее. Казалось бы, такой грузный человек. А ведь что-то его буквально «подбросило» на эту метровую стойку. Потом пошел по стульям «в народ». Я удивился: как под ним стулья не разваливаются. После концерта он пришел за кулисы и свалился на диван без сил.

Гэри Бартц (Gary Bartz). Неожиданно красная фотография. Я ее делал с черно-белого негатива для своей выставки «Радуга джаза», которая была в декабре 2002 в «Джаз Арт Клубе». Я попытался определить еще и цвет музыки. Чик Кореа был зеленым.

- Эдакий «evergreen».

- Кто-то из блюзовых пианистов был фиолетового цвета. Потом подходили музыканты и говорили: «В десятку». Бартцу очень понравилась фотография. Хотя он и был крайне удивлен цветом. Автограф дал на фестивале в «Саду Эрмитаж» в 2002, а сама фотография была сделана за два года до того. Очень высоко оценила мои работы Дебора Браун. И все спрашивала, почему я не делаю снимки с задней части сцены. Я говорю: «Нас туда не пускают!» А она: «Я разрешаю, иди, снимай! Я хочу, чтобы у меня были такие фотографии». То есть, для ее имиджа, для нее самой не важно, что она будет где-то сбоку: главное, показать русский зал, русскую публику.

Тенорист Джонни Гриффин (John Arnold III ‘Johnny Griffin).

- А это чья рука? Его? Кажется, будто она оторвана микрофоном. А сам Джон – в полной прострации: взгляд, уходящий в запредельность, и совершенно отдельная «живая» рука.

- Даффэр Юсеф. Он вокалист. Выступая с Аркадием Шилклопером, играл на уде (есть такой народный инструмент в Тунисе). Потрясающие вокальные данные Колоссальный диапазон. Тут что-то по-арабски написано и нарисован его инструмент. Это певица Кармен Ланди (Carmen Lundy). Когда она увидела эту фотографию, сказала: «Уау, неужели это я! Ты меня сделал такой красивой!»

- Максимальная экспрессия. Лицо будто «собрано» у глаз. И чувствуется, что вся энергия выходит в звуке.

- Глен Мур (Glen Moor) из группы «Oregon». У него какой-то очень ценный контрабас, который он очень бережет: всегда ставит на коврик и даже снимает обувь, когда играет. Для него инструмент – как член семьи, как собачка или кошечка. Даже больше! А тут он просто уснул на этом коврике. Вот такая была забавная ситуация.

Время пролетело – не успела поймать. Уникальная цепь мгновений, увиденных в слегка приоткрывшуюся дверь непредсказуемого мира по имени «джаз». Колоссальный архив, в котором можно неделями сидеть, перебирая фотографии. На каждой – эксклюзивный автограф, каждый со своей историей.

Уже совсем напоследок Павел с загадочным видом принес большой пакет. Надев, белые перчатки, он достал огромный снимок, чуть ли не метровый по диагонали.

- Это к тому, что я не всегда снимаю джаз, - сказал он с неизменной улыбкой.

Я обалдела. Это был ... «Портрет воды». В самом прямом смысле этого слова. Фотография была «живой». Мягко-округлые волны немного лениво, будто устав от жары, бежали прямо на меня, и я чуть ли не физически ощутила морскую прохладу. Тягуче синяя глубина с манящими бликами впадин просто завораживала. Я как загипнотизированная стояла возле картины, чувствуя, как наполняюсь удивительным покоем и умиротворением. А еще я услышала томный саксофон Бэна Уэбстера. Или мне показалось...