Недавно Верховный суд России оставил в силе приговор — «Измена Родине» бывшему генералу КГБ СССР, видному деятелю демократического движения Олегу КАЛУГИНУ, сдавшему США агентурную сеть советской разведки. Сейчас гражданин Америки Калугин постоянно живет в Нью-Йорке, пишет документальные романы-доносы, водит экскурсии «по шпионским местам». Воспользовавшись проснувшимся интересом соотечественников к своей персоне, он с телеэкранов бойко и убедительно заявлял о своей полной невиновности. Так бойко, что я бы поверила, если бы осенью 1992 года между нами не состоялась эта беседа.
— Елена Боннэр как-то заявила: мол, не стоит делать знаменем демократии раскаявшегося шпиона.
— С женщинами, особенно такими, как Елена Георгиевна, мне спорить не хочется. Однако ее муж — академик Сахаров — был одним из создателей оружия массового уничтожения, что, пожалуй, похуже шпионажа. Но он нашел в себе силы, чтобы изменить свои представления о мире, осудить ядерную войну. Разве это можно только академику? А почему генерал КГБ не имеет права изменить свои взгляды? Времена меняются, меняемся и мы… Или вот библейская история: апостол Павел — когда его еще звали Савлом — был, условно говоря, одним из первых чекистов, истреблял христиан, его с этой целью и в командировки в Дамаск отправляли. А потом он стал учеником Христа, апостолом, потому что нормальный человек в конце концов приходит к Истине. И тот, кто упорствует в своих заблуждениях, особенно когда они не находят объективной, реальной почвы, просто глуп.
— Значит, «придя к Истине», вы полностью переродились?
— Во многих отношениях я не изменился: вера в справедливость, братство, честность, порядочность — все эти благородные идеалы у меня в крови. Другое дело, если методы их воплощения в жизнь были нелучшими. Но если раньше я был активным проводником нашей партийной линии, считал, что все средства хороши для достижения цели, то на каком-то этапе понял, что это просто аморально. В этом смысле мне помог Ленинград, где я работал первым заместителем начальника Управления КГБ по Ленинграду и области.
— Но вы и раньше были информированнее большинства советских граждан.
— Конечно, и Солженицын, и Оруэлл появились в моей библиотеке еще в шестидесятых. Но это понимание не приходит путем чтения книг. Я же все-таки 25 лет служил в разведке, жил за границей и, хотя понимал, что наше общество несовершенно, считал, что работаю на его улучшение. Извините за несколько своеобразный довод, но ведь нельзя забеременеть от чтения порнографической литературы. Так и восприятие идеи зависит от лично пережитого. В Ленинграде я увидел, что у власти в партии и КГБ стоят люди не высшего пошиба, которые просто обманули общество, паразитируют на нем, — ожило то, что я читал двадцать лет назад, и вот это уже было «зачатием» во мне революционных идей.
— С точки зрения КГБ, Ленинград считался лояльным городом?
— Напротив, всегда отличался склонностью к диссидентству, что соответствует самому духу Петербурга, его жители независимы в суждениях, трудно поддаются перевоспитанию. Я сам, как ленинградец, тоже приобрел эти качества. Помню, когда уезжал работать в Ленинград, Андропов напутствовал: учти, это особый город, там есть еще осколки старой империи. И недаром говорят, что если придет в Россию бунт, то он придет из Санкт-Петербурга.
— Какое направление работы вы курировали?
— Область — по всем линиям, в том числе и по пятой, политической. Активнее всего я работал с церковниками, особенно с сектантами — баптистами и прочими. Мы внедряли своих людей в эти организации.
— Вам предоставлено было право санкционировать прослушивание телефонных разговоров. В отношениях кого вы им воспользовались?
— О-о-о, в течение семи лет я подписал тысячи таких бумажек-заданий. Многие подслушивались: Товстоногов, Мравинский, Темирканов — да почти все деятели культуры, некоторые академики, по-моему, Алферов — я сейчас точно всех не помню. Практически все выдающиеся ленинградцы попали под контроль КГБ, потому что эти люди были неординарны, талантливы, имели свое мнение. И нужно было следить, куда это мнение их заведет: в диссидентство, шпионаж или что другое. Помню, на Темирканова, когда он был еще дирижером Кировского театра, собралось особо много материалов. Мне принесли сводку подслушивания его беседы — не по телефону, а дома — с приятелем.
— Значит, «жучки» и дома у него стояли?
— Разумеется. Так вот, там сначала было записано: меня тут не ценят, на Западе я был бы человеком. И на этом основании пишется записочка в обком: мол, Темирканов ненадежный, его нельзя выпускать. Хорошо, что я посмотрел эту расшифровку до конца (она была страниц на 50), а дальше было: да на кой черт нужна мне эта Англия, я там вот ботинки куплю и все!
— Среди крупных деятелей культуры тоже были ваши агенты?
— Да где их не было! Однажды наш начальник Управления сказал: мы должны дойти до каждой точки, даже в хлебопекарне надо иметь своего человека.
— Олег Данилович, а вам по-человечески не противно было такими делами заниматься? Подслушивать, агентов засылать…
— Ну, я-то сам не слушал… Когда я ушел из разведки и попал в этот мир, у меня, честно говоря, это вызывало легкую брезгливость, но это была моя профессия. Однако сейчас я полностью порвал — не только формально, но и духовно — с этой организацией, она мне надоела, у меня просто интереса нет к такой деятельности, потому что ее главная задача — тайное проникновение в сокровенное. Для меня сегодня состоять в КГБ морально неприемлемо, это ниже моего достоинства. Может, это звучит смешно, но это факт.
— Вы охотно рассказываете, на кого стучали, но умалчиваете о тех, КТО стучал.
— Как офицер КГБ, военнослужащий, я не имею права раскрывать людей, которые в силу каких-то обстоятельств сочли необходимым или возможным сотрудничать с Комитетом, — это было бы просто аморально. К тому же некоторые агенты выполняли необходимую для общества работу. Пусть лучше они сами раскроются, пусть их гражданская совесть заговорит! И вообще, давайте попробуем посмотреть на дело с другой стороны. КГБ создал в Ленинграде рок-клуб, был его спонсором, а непосредственные организаторы — нашими агентами. Да, Комитет стремился поставить под контроль анархические тенденции в музыкальной жизни города, но объективно создание рок-клуба было полезным для общества! Зачем же теперь раскрывать этих мальчиков-джазистов? Может, они и так клясть себя всю жизнь будут, мучиться? Они же не принесли вреда, были незнающими и не ведающими ребятами, пусть проявившими слабость, но честными и порядочными. Некоторые из них сейчас стали известными людьми…
— Агенты, «работавшие» в неформальном движении, среди диссидентов, верующих, — тоже не принесли вреда?
— Разумеется, принесли. Но давайте смотреть в ретроспективе: все усилия КГБ оказались напрасными, эта организация полностью обанкротилась.
— Поломав перед этим тысячи судеб.
— Ну кто же спорит! Но что, мы сейчас должны поломать другие судьбы, тех тысяч и миллионов стукачей? Это что, по-христиански, по-вашему? Вместе с тем отца Глеба Якунина я не осуждаю за раскрытие имен агентов-церковников. Церковь — это особый мир: духовная жизнь, формирование человека велось стукачами. И когда церковь хочет сегодня выйти из этого чистенькой, встать над миром — она не имеет на это морального права, она запачкана.
— А у вас самого есть слабости?
— Даже много. Например, я очень доверчивый человек. По-моему, это хорошо, но вот некоторые считают, что я, грубо говоря, дурак. Я просто верю, что подавляющее большинство людей — порядочные, честные.
— Даже поработав в КГБ?
— Даже поработав в КГБ, даже став жертвой обмана со стороны разных лиц.
— Где вы сейчас работаете?
— Я — эксперт по международным делам Ассоциации информационного сервиса. Но сейчас я создаю собственную фирму, которая будет устанавливать связи между западными и российскими бизнесменами.
— Американские бизнесмены доверяют вам? Вы столько лет шпионили в их стране…
— Представьте себе, относятся с большим доверием, потому что считают, что я, как профессионал, не подставлю им из российских деловых кругов какого-нибудь мошенника. Бизнес мне нравится тем, что он немного напоминает старую работу: в нем есть поиск, игра, элемент риска, возможность путешествовать.
— Как вы относитесь к разведчикам-перебежчикам?
— Как можно относиться к людям, которые предали Родину?!
— А может, они тоже изменили взгляды…
— Ну и оставались бы дома! Изменивший офицер-разведчик во все времена не прощался ни своим обществом, ни своим народом. Я никогда не изменял Родине.
— Значит, если бы вы продолжали служить в разведке, могли бы и не стать диссидентом?
— Допускаю такую возможность. Это совершенно иной мир, оставшись там, я бы не познал всей правды.
— Когда вы вспоминаете прожитое, у вас не возникает желания покаяться?
— В смысле — в церкви?
— Нет, по-человечески — перед теми, с кем, так сказать, пересекались…
— Бывает, точит червь сомнения — а может, я где-то ошибся, поступил несправедливо. Конечно, моя жизнь не безупречна, кому-то я причинил, может быть, даже и зло. Но чтобы вот так, конкретно — мешает гордыня…
«Таковые лжеапостолы, лукавые делатели, принимают вид Апостолов Христовых.
И неудивительно: потому что сам сатана принимает вид Ангела света.
А потому не великое дело, если и служители его принимают вид служителей правды; но конец их будет по делам их» (Второе Послание к Коринфянам Святого Апостола Павла, гл. 11; 13, 14, 15).