Олег Харченко

Биография

Олег Андреевич Харченко - главный архитектор Санкт-Петербурга мечтал с детства стать архитектором и всегда слишком любил свою профессию, поэтому его не тянуло делать карьеру, работая в советских или партийных органах.

Олег Андреевич, у Вас было немало замечательных предшественников. Однако в последние десятилетия должность главного архитектора города, кажется, стала чисто административной. Вы человек номенклатуры, наделенной широкими полномочиями. Власть разлагает, рождает соблазны. Что же есть власть главного архитектора в Вашем понимании?

Личный автомобиль и два шофера -- вот и все доставшиеся мне атрибуты «человека номенклатуры». Больше никаких льгот и привилегий, есть ежедневная работа в самом плотном режиме.

Каждую среду и пятницу в зале перед моим кабинетом выстраивается очередь. Архитекторы приходят согласовывать свои проекты. В нашем городе немало талантливых профессионалов, но когда приходится отклонять или возвращать на доработку сырые, бездарные поделки -- это самое тяжкое в моей работе...

Архитектором мечтал стать с детства и всегда слишком любил свою профессию, поэтому меня как-то не тянуло делать карьеру, работая в советских или партийных органах. Когда мне предложили занять это место, у меня уже был опыт работы в Комитете, был заместителем председателя, занимался застройкой города. Еще существовал обком партии. На этом столе стоял телефон цвета слоновой кости, к которому все боялись прикасаться. Государство само себе проектировало, делало экспертизу, строило, потом вместе с жителями «хрущоб» и «спальных» районов пожинало плоды деятельности.

Эта схема развалилась у меня на глазах. Снимались идеологические барьеры, появлялись новые заказчики. Нам всем, сложившимся в рамках прежней системы, непросто научиться новым методам управления, как непросто человеку, владеющему 4 арифметическими действиями, начать решать дифференциальные уравнения. Предвидеть нежелательные процессы и отвести их в безопасное русло, скоординировать разнонаправленные интересы застройщиков, инвесторов, горожан в едином фокусе -- вот задачи высшей математики градостроительства.

Россию нередко навывают неведомым краем огромных возможностей. Тут можно неслыханно разбогатеть, но столь же легко оставить скальп. И все это может свершиться в один день. Претензии невелики, информация ограничена, решающее значение имеют личные связи. Существует ли такая проблема?

Проблема такая есть. За шесть лет активного взаимодействия с иностранными предпринимателями я встречал разных людей. Поначалу среди них было немало эмигрантов, которые пользовались имевшимися у них контактами. Приходили и те, кто называл себя девелоперами, пытались продвинуть проекты. Как правило, за ними не было больших денег, но они привозили красивые письма, говорили, что представляют интересы крупных фирм. Здесь они занимались сколачиванием бумаг. Должен сказать, что тем, кто был принесен сюда первой волной интереса к России, не повезло, они приехали сюда слишком рано, рассчитывая на скорые результаты, приехали в неготовое пространство. Не было соответствующего законодательного поля, доверия к нашим бумагам. Конечно, и мы не были слишком разборчивы, обретали опыт, представление о приоритетах. Легенда, что люди готовы платить сколь угодно много, только бы работать в Петербурге. Мы имеем дело с единицами, а уж тех, кто способен довести дело до конца, просто ничтожно мало. Из серьезных проектов, тянущихся с той поры, можно назвать реконструкцию Сенной площади. Распоряжением мэра эта территория была передана голландской группе Стумхаммер. Они рано заявили о себе, серьезно работали, но банки, увы, с тогдашними документами их не принимали. Потом они получили поддержку, и, я надеюсь, проект все же будет осуществлен.

Вот реконструкция гостиницы «Ленинград» -- актуальная проблема, город нуждается в классных отелях. На моей памяти два года шел процесс привлечения инвестиций, которые были обещаны фирмой ЛОНРО. Много банкетов, разговоров. Сюда неоднократно, с регулярностью метронома, приезжал вице-президент фирмы, владеющей сетью великолепных отелей, обещал вложить семьдесят миллионов долларов в реконструкцию. Под их заверения был проведен процесс приватизации гостиницы, сформирована инвестиционная программа. Затем все вдруг совершенно неожиданно оборвалось. Оказывается, Совет директоров фирмы решил больше трех миллионов не вкладывать. Значит, весь пакет нужно формировать на новой основе, на базе другой структуры. Так что правил здесь нет, а проблем предостаточно.

Но основная причина, возможно, в том, что архиятектура в нашем городе попрежнему остается закрытой областью. Здесь действительно сложно работать, не организуются конкурсы, неведомым образом распределяются заказы, нет конкуренции, все решается кулуарно...

Непростой вопрос. Как правило, те фирмы, которые решились на инвестиции, приходят со своим архитектором. Вот, к примеру, Майкл Чоппин, американец, занимающийся недвижимостью, хочет организовать свой бизнес в Петербурге. В один прекрасный день приходит ко мне в кабинет с американским архитектором -- малиновый пиджак, бабочка. Заметьте, его привел заказчик, который с большим пиететом относится к моей должности, к моему мнению. Он просит об одном -- дайте партнера, русского архитектора, называет имена достойных людей. У заказчика всегда было право выбрать архитектора, как выбирают портного или дантиста. Можно лишь уповать на то, что фирма заботится о престиже. Кроме того, существует рейтинг. Исходя из опыта каждого архитектора, его возможностей, и следует решать. Если Вы к Земцову придете -- увидите прекрасное ателье. Герасимов безусловно талантливый человек, но Вы полезете на чердак, зато там в поднебесье собралась толковая команда. Отсюда работа распределяется несколькими путями. Прежде всего, важна причастность архитектора к тому или иному объекту, конкретному адресу. Второе -- масштаб объекта. Если речь идет о крупном объекте, за которым стоит солидная фирма, мы стараемся выставить адекватных партнеров, способных выполнить работу комплексно и на высоком профессиональном уровне.

В прошлом году успешно прошел конкурс на градостроительную концепцию развития Крестовского острова.

Хочу сказать о конкурсе, который будет объявлен в ближайшее время. Есть фирма, которая получает права на реконструкцию зданий на углу Невского и улицы Восстания. Там будут офисы, магазины, жилье. Мы дали рекомендацию обратиться в Бюро генерального плана и, получив полную информацию, объявить конкурс. Мы договорились с Союзом архитекторов о том, что оставляем за собой право пригласить людей, которые могут справиться с этой работой, но 30-40 процентов, не более. Можно пригласить зарубежных архитекторов. Вопрос, придут ли.

Но это нормальная практика. Вспомним хотя бы известный конкурс на Дворец Советов. Сейчас, в атмосфере невероят-- ной экзальтации, в связи с восстановле-- нием храма Христа Спасителя, это зву-- чит кощунственно, но ведь тогда, в 30-е годы, в конкурсе участвоволи Корбюзье, Гропиус, Мендельсон, Пельциг, Габо... Что привело их сюда, другой вопрос, но это были гиганты. У Вас никогда не воз-- никало желания пригласить в город ве-- дущих европейских архитекторов?

Что касается международных конкурсов, то это дорогая штука, у нас пока нет таких заказчиков. Подобную задачу мог бы взять на себя город, но это должен быть крупный объект -- библиотека, спорткомплекс. Нужно, чтобы были деньги, рядом стоял, к примеру, банк, открывающий кредитную линию. Тогда можно готовить условия конкурса, назначить премии, распространить информацию. Но важно понять, что за небольшие деньги крупные европейские архитекторы работать не будут. Я не против конкурсов, их можно только приветствовать, но нужна тщательная подготовка, четкое финансовое обеспечение.

Вот свежий пример, результат нормального взаимодействия с французскими партнерами. Фирма «ФЕАЛ» получила право реконструкции особняка барона Штиглица и примыкающего дома (Английская набережная -- Галерная улица). Французы сделали проект культурного центра «Европа -- Петербург», скоро начнутся работы. Вчера получил предложение через Ларри Малчича, который представляет одну американскую компанию. У них есть подразделение, которое занимается спортивными сооружениями, имеет большой опыт. Они узнали о том, что мы будем готовить заявку на проведение Олимпиады. Если фирма объявилась, есть основания на новом витке олимпийской темы, когда появится реальная программа и за ней будут стоять инвестиционные предложения, начать диалог.

В ряде случаев интернациональные тандемы вполне оправданы: наши архитекторы лучше чувствуют петербургскую специфику, западные специалисты производят расчет целесообразности и окупаемости, оценку функционального насыщения объекта. Да, и мы не всегда на должном уровне справляемся с проектами сооружений, в которых еще недавно у нас не было нужды: бизнес-центров, апарт-отелей.

Вы затронули одну из болевых точек -- архитектурное образование. Может быть, именно с новым поколением зодчих, свободных от многих комплексов, и следует связывать надежды на возрождение архитектуры в Петербурге?

Эта тема мне, увы, не слишком близка, я смотрю на нее со стороны. Меня приглашали в Академию художеств рецензировать дипломные проекты, потом в ГЭК. Стану старым, больным, кто знает, может, пригласят председателем экзаменационной комиссии. Вообще, есть несколько точек зрения на проблему архитектурного образования. Если кратко, одна состоит в том, что у нас все хорошо, не надо меняться, мы живее всех живых. Но в современных условиях недостаточно хорошо рисовать, надо учиться менеджменту, экономике строительства, новым технологиям, готовить документацию, составлять бизнес-план. Еще принцип обучения -- «делай как я», если ты талантливый, станешь лучше, чем я. На Западе распространен другой подход. Там говорят -- ты совершенно свободен, мы можем только советовать.

Мне кажется нормальным положение, когда школа поддерживает определенные традиции, следует им. К примеру, все достижения Академии художеств -- это достижения школы, созданной поколениями классиков.

Мы говорим не о стиле, а о методе «делай как я». Симптоматично, что архитекторы-практики оказались более решительными в отстаивании принципов. Взгляните на проект церкви для Пискаревского мемориала Г. А. Васильева. Появись такой проект на защите в Академии, я думаю, говорили бы, что странно сегодня так рисовать.

На последней защите сомнения вызвал рожденный в мастерской Ж. М. Вержбицкого проект Военно-морского музея для Кронштадта, -- очень эффектный жест в сторону классики, совершенно академическая по духу работа. Председатель комиссии московский архитектор Розанов менторским тоном учил делать «современные» проекты, что он имел в виду, правда, осталось тайной. Между тем на Западе набирает силу движение традиционалистов -- возвращение к гуманистическим основам ремесла, уважительное отношение к прошлому исторических городов, горожанам, которые хотят жить в нормальной, неагрессивной среде.

Я приветствую это движение, убежден, что путь лежит через традиционную, если можно так выразиться, архитектуру. Конечно, архитектор должен быть свободен, навязывать стиль глупо. Но взывать к профессиональному сознанию можно и даже необходимо. Особенно это относится к тем, кто работает в центре города. Я уже говорил, что отрицательный опыт советской архитектуры 60-80-х годов породил отторжение от «современной» архитектуры. Ее представляли весьма посредственные образцы. Постройки откровенно выпадали из контекста города, нарушались сложившиеся принципы формирования среды.

Вы можете назвать примеры?

Я неоднократно высказывался на эту тему. Гостиница «Ленинград», ГИПХ, ТЮЗ, «Октябрьский»...

Рискну продолжить более близкими к нам по времени примерами. Откровенные неудачи -- новый корпус Холодильного института, театрально-концертный комплекс у Аничкого дворца, станция метро «Владимирская». Расширим границы темы, сравним достаточно типичные, на мой взгляд, сооружения, иллюстрирующие две стороны медали. Концертный зал «Октябрьский», возникший на месте храма, -- всецело принадлежит 60-м гг. Гостиница «Невский Палас», где стены сохранились, но нет характера -- образец декорации 80-х гг. Разные эпохи, но, согласитесь, есть некая общность, симптомы одной болезни.

Я застал эпоху, когда система указывала, что и как делать. Главное -- строгая иерархия, постоянная цензура. Отсюда неминуемые потери качества. Лет десять-двенадцать назад я проектировал в мастерской П. И. Юшканцева клинико-морфологический корпус Первого медицинского института на берегу Карповки. Решил делать его в ордерной системе, нарисовал колонны, арки, антаблемент. Мы с нескрываемой гордостью показали проект тогдашнему главному архитектору города Г. Н. Булдакову. Через два дня приходит невменяемый Юшканцев, говорит, что звонили из парткома. Булдаков сказал, что Юшканцев с Харченко рисуют архитектуру, время которой прошло, надо современную вещь. В парткоме были страшно недовольны. Мне пришлось сильно изменить проект, дом лишился многих деталей, на него до сих пор как-то неловко смотреть.

Любопытно, что «современное движение» находило поддержку у функционеров, сторонников в парткоме, а классика, которая ассоциируется с официозом, вызывала у них отторжение...

Классика казалась тогда символом сталинизма, на памяти были партийные указания, правительственные постановления о борьбе с излишествами. Над людьми довлели обстоятельства.

Если говорить о двух названных работах, то для меня очевидно, что «Октябрьский» -- это насилие над средой, немасштабная, плохо поставленная вещь. Что касается «Невского Паласа», то там хорошее пространство с атриумами, верхним светом, но Петербурга нет, есть холодная рассудочная архитектура.

Еще в XVIII веке Растрелли писал: «Жизнь архитектора изрядно тяжела в России. Ему ежедневно приходится делать десятки шаблонов, вести бесконечные переговоры со строителями, обсуждая каждую деталь». Это высказывание по-прежнему актуально? Как Вы считаете, в чем проблема архитектора в современном обществе?

Я понимаю эти слова в широком смысле. Это не только проблема ленивых рабочих, воров-подрядчиков. Везде и всегда врут, воруют. Главное -- не уважают профессионалов. Надо отдавать себе отчет в том, что архитектура -- дорогая и прихотливая дама, требующая уважительного, непременно бережного к себе отношения. Преобразования последних лет, надо сказать, добавили проблем архитекторам, они стали объектом постоянных нападок, на котором оттачивалось ораторское мастерство. Все как один встали на защиту памятников. Истинные виновники в мгновение исчезли, отвечать за все должны были архитекторы -- за экологию, ужасную среду, волюнтаристские решения. Мы ощутили на себе и недоверие, и откровенное неприятие. Встала сложнейшая задача убедить в том, что в исторической части города можно и нужно вести строительство. Превращать его в музей -- абсурд. Здания приобретают хозяев. Это факт, с которым надо считаться. Посмотрите как на глазах преображается Невский. Опрятные фасады, новые рамы витрин, двери, вывески, козырьки. И что самое главное -- идет реставрация целых домов. Идет под присмотром ГИОПа, с учетом его требований.

Значит, недоверие исчезло, воцарились мир и согласие?

Не совсем так. Спорные вопросы встречаются, но они переместились в другую плоскость. К примеру, дом Шиля на М. Морской, 23. Архитектор Митюрев делает проект реконструкции под офисное здание, спорит с ГИОПом, идет сложный процесс согласований. Недавно у меня был Явейн с проектом Промстройбанка Невский, 38. Здесь идет спор по положению стены, быть ей на новом месте или все-таки вернуться к историческим размерам двора. Скажите, какая тут угроза городу? Один проект, правда, всколыхнул общественность -- Невский, 99-101. Но ведь к этим домам можно относиться по-разному. Возможна точка зрения, что они, занимая столь ответственное место, не украшают Невский проспект, не случись революции, были бы давно уничтожены. Купили бы участок, построили бы банк из гранита, как сделал Перетяткович в начале того же Невского, наверняка, восхищались бы. А он строил не на пустом месте. Но сегодня работа попала к современному архитектору.

Как попала?

Заказчик привел его ко мне на стадии эскизного проектирования. Архитектор предложил схему, по которой частично разбираются фасады двух домов, делается курдонер, вход в банк. Когда дома покупались банком, никто не спрашивал, можно ли их преобразовывать, будут ли убогие, с подслеповатыми окнами постройки визитной карточкой. Они должны были подумать об этом заранее, прийти сюда. Мы бы объяснили, что здание снести не удастся, нужен компромисс между желанием и возможностями, которые предоставляет законодательство. Архитектор попытался найти компромисс, частично сохранил дома, за ними нарисовал новый фасад и далее все, что соответствует функции. Но не хватило мастерства, гармонии не получилось. Возникло встречное движение тех, кто возражал против частичной разборки, которая согласована с ГИОПом. И хотя окончательный вариант проекта никто не подписывал, строители пошли на поводу экономических интересов. Им надо идти вперед, и они начали сносить флигели.

Вы упомянули имя начальника ГИОПа Никиты Игоревича Явейна. Сказали, что он приходил к Вам с проектом банка. Он приходил как автор проекта, как Ваш подчиненный или как начальник инспекции охраны памятников?

Явейн приходил ко мне как архитектор. Как начальник ГИОПа он не подчиняется Комитету. Он подчиняется мне как члену правительства города, в чьем ведении определенный круг вопросов, подчиняется организационно. После того, как ГИОП сняли с крючка гоодского Совета, встала проблема, кому его подчинить. Найдено, на мой взгляд, верное решение: методическими вопросами занимается Комитет по культуре, но проблемы, связанные со стратегией развития города, инвестициями, -- наша прерогатива. У каждого своя задача, свои цели.

Олег Андреевич, позвольте затронуть вызвавший ожесточенные споры вопрос. Несколько лет назад активно обсуждался проект башни Петра Великого. Многие выражали беспокойство, что это сооружение нарушит силуэт города, внесет диссонанс. Вы по-прежнему сторонник этой идеи?

Я считал и считаю, что город должен иметь морской фасад. И зону деловой активности. Конечно, все начинается с центра, самого привлекательного места, но обстоятельства позволяют неоднозначно трактовать ценность места, возникают иные предпочтения. Уверен, в недалеком будущем будут востребованы территории Васильевского острова, обеспеченные инфраструктурами, находящиеся близко от центра города. Башня, не надо забывать, предполагалась лишь как элемент композиции. Вопрос с ней не закрыт, но не исключено, что ею переболели. По-прежнему полагаю, что она имеет право на существование, продолжаю рисовать, делать эскизы венчающей части, чтобы уйти от элементарных решений первого варианта. Заказчик не видит способа сформировать финансовый пакет. Рисую без всякого гонорара, для удовольствия. Но параллельно возникают другие проекты освоения побережья.

Вам часто звонит Смольный? Как складываются Ваши отношения с мэром?

Мэр звонит по двух причинам. Или он посылает ко мне инвестора, полагая, что предложение важно для города, его следует реализовать. Второе -- ему что-то не нравится, скажем, получил жалобу на затяжку вопроса. Бывают, конечно, конфликты, но в целом у нас взаимопонимание.

На Вашем столе стояла бронзовая статуэтка Трезини. Нынче его место занял Гоголь. С чем связана столь неожиданная рокировка? Ведь в прежние времена всякий предмет на столе аппаратчика имел особый смысл. Карандаши -- синий, красный, телефон цвета слоновой кости, картины на стенах...

Вы ошибаетесь, это не замена. Раньше стояли Трезини и Гоголь. Остался Гоголь. Здесь нет никаких символов, просто подарок. И не мне, а городу. Памятник Гоголю хочет установить на свои средства ассоциация предпринимателей «Клуб Невского проспекта».

Может и впрямь здесь нет никаких символов, просто стечение обстоятельств. Перу Гоголя принадлежит статья, в которой он объяснил рождение новых форм в архитектуре сильными духовными потрясениями. Стоит ли ожидать откровений в наше смутное время?