Николай Лебедев

Нам пора полюбить друг друга

ФИЛЬМ Николая ЛЕБЕДЕВА «Звезда» (по повести Э. Казакевича), удостоенный в этом году Государственной премии России, с ревностным любопытством смотрели профессионалы и с эмоциональной открытостью зрители. Фронтовики со слезами на глазах благодарили молодого режиссера.

— МНЕ очень хотелось не соврать — и в частностях, и в целом. Важным для меня оказалось и то обстоятельство, что на войне погиб мой дед Николай Лебедев, которому было сорок лет, и девятнадцатилетний дядя, его тоже звали Николай Лебедев. Где они похоронены, не знаем, потому что дед был в окружении под Харьковом, а дядя погиб под Веной в апреле 45-го. Отец всю жизнь искал их могилы, надеясь найти хотя бы дядину, в конце войны уже велся учет погибших, в 70-х гг. ездил в Австрию, на коленях излазил все венские кладбища, но безрезультатно. Меня назвали в их честь, и мой фильм — это дань памяти не только моим деду и дяде, но и отцу, который очень любил своих близких и хотел увековечить их память. В эпизоде, где Травкин отдает свои документы перед уходом в рейд, мелькают фотографии его близких. Это лица моих деда, дяди и отца того времени.

— Но молодых зрителей фильмы про войну не волнуют.

— Это неправда, я видел на просмотрах картины яркую реакцию именно молодых. Помню, рыдала девушка, и парень никак не мог ее успокоить, и только когда она увидела артистов, вышедших на сцену для встречи со зрителями, стала улыбаться сквозь слезы. И, знаете, когда мы в первый раз поняли, что картина волнует, это было большое счастье, потому что мы и делали ее с одной целью: напомнить о наших близких, которые погибли на войне и которым мы все обязаны. Все они были очень молодыми.

— Что в наибольшей степени помогло вам «не соврать»?

— Только не впечатления от современных войн. Все мы — свидетели чеченской бойни. В свое время жил в Молдавии, и на моих глазах разворачивались страшные события в Бендерах. Из ничего вдруг возникали национальные волнения. Великая Отечественная война — совсем другое, тут всем было понятно, кто с кем сражается и кто за что воюет. Это не значит, что все немцы были плохими, они были солдатами — сильными, опытными, и мы в картине старались отдать дань солдатскому труду противника. Не изображали немцев идиотами, наоборот, старались подобрать красивых, породистых парней. И зрители говорили, что некоторых погибающих немцев им было тоже жаль. Этого ощущения добивались сознательно. Если раньше война нас только разъединяла и делала врагами, то теперь это наша общая боль и память.

— Трудно было добиться ансамблевости в картине?

— Вопрос по сути. Я был новичком на «Мосфильме». Были проблемы во взаимоотношениях со съемочной группой, не все в меня верили. Но были и единомышленники. Кастинги для актеров проводили необычно. В моем кабинете оборудовали блиндаж с военным реквизитом: гильзы от патронов, «Беломор», планшет с картой, блокнот, ножички, карандаши. Актеры входили в военной форме образца 1944 г., в гражданском я их и не видел. Мы тут же начинали общаться: говорили о фронтовом житье-бытье, с ходу примеряя разные роли. Вот бывалый обучает новичка, вот военный корреспондент интересуется, что из дома пишут, а вот из соседней землянки на огонек заглянули… Игорь Петренко, замечательно сыгравший главную роль Травкина, вначале казался для меня «мимо». Но усилиями помрежа и ассистента актера вернули, он прошел пробы, которые мне показались так себе. Но когда посмотрел на Игоря на экране, увидел, что он похож на Делона времен «Рокко и его братья», и подумал, что получить Делона на главную роль — это интересно.

— Каково ваше отношение к понятию «патриотизм», что это для вас?

— Само слово давно ничего не значит для меня, думаю, как и для многих. Слишком долго чиновники насаждали патриотизм, вызывая ко всему этому отвращение, в то время как любовь человека к родному дому, своей земле, к улице, по которой он ходит, — одно из естественнейших чувств и нельзя ставить его в зависимость от действий каких-то бюрократов. Я, например, когда впервые приехал в Америку, был ошеломлен не столько уровнем индустриализации и технологий, сколько тем, как уважительно относятся там друг к другу и к окружающему миру. Они не плюют на улицах, не бьют стекла в подъездах, не пишут грязные слова на стенах, только в очень запущенных, люмпенских кварталах можно увидеть то, что у нас на каждом шагу. Помню, в Бостоне, в Гарварде, ночью мы зашли в культурный центр студгородка. В кинозале и библиотеке не было ни души, и их никто не охранял. И никому не приходило в голову изрезать мягкие кресла или изорвать книги, среди которых было немало ценных. Вот что такое патриотизм, на мой взгляд, и соответственно антипатриотизм — нелюбовь к своему дому, подъезду и друг к другу. Спуститесь в наше метро и посмотрите на лица людей — мне больно от всего этого.

— В чем же видите корни?

— Не знаю, не думал. Сегодня важнее знать, как нам от этого излечиться, как полюбить друг друга и самих себя.