Наталия Бронштейн

Рассказ Чехова «Пари» это закинутая в наш век идея

Сейчас я могу ответственно сказать, что режиссер кино - это совершенно не женская профессия. Режиссура может привести к нервным расстройствам, душевным метаниям, срывам. А мужчины генетически способны это легче переносить, чем мы.

После Вашего режиссерского дебюта («Дорога» 2002 г.) прошло достаточно много времени, прежде чем вы вернулись на площадку…

- Я вернулась в профессию после второго ребенка. Съемочный период совпал с моментом, когда я кормила грудью и была очень позитивно настроена к миру, к людям, и вдруг такая жесткая история. Для себя у меня нет ответа на вопрос, как так получилось. Наверное, после родов я стала ярче видеть. Ощущение, что глаз, наконец, навел резкость и узрел мир в новых красках. Возможно, это был инстинкт самки, которая беспокоится о судьбе своих детей, и хочет позаботиться об их будущем, но факт остается фактом – я стала острей чувствовать и видеть.

И как это помогло картине «Пари»?

- Когда я прочитала рассказ Чехова, в котором два человека спорят не на бутылку шампанского, а на жизнь, мне показалось это невероятно важным сегодня, сейчас и здесь. Я начала с того, что стала пересказывать рассказ знакомым. Люди загорались, шли перечитывать Антона Павловича, а потом буквально уговаривали сделать кино, потому что надоело про бандитов, проституток и ментов.

На наших глазах происходила перестройка мозгов, городов, финансов. Шло разделение людей на богатых и бедных, мы потеряли средний класс инженеров, врачей. И в какой-то момент я сформулировала для себя, что в веке мобильных телефонов, этой сумасшедшей гонке за быстрым обогащением, этом не проживании жизни, вопрос сохранения духовной целостности касается всех нас без исключения.

В силу жизненных обстоятельств мне удалось взглянуть на жизнь по разные стороны материального благосостояния. Возникла ситуация, которая помогла понять, что вне зависимости от того, сколько ты получаешь, где живешь, на чем передвигаешься, - проблема у всех одна и та же – пустота внутри себя. Люди забыли на кого они учились, что для них было счастьем, мы перестали улыбаться, перестали читать книги. Писатели перестали писать то, что они хотят, а переключились на то, что им заказывают. И я поняла, что сегодня мы стали свидетелями апокалипсиса души: без ядерных взрывов и кровопролитных сражений. Мы перестаем чувствовать, ощущать, и начинаем проживать с практической точки зрения.

Рассказ Чехова «Пари» это закинутая в наш век идея, некий синопсис для будущих поколений. В его произведениях ружье всегда стреляет, и этот выстрел был предвосхищен писателем за сто лет до того, как люди столкнулись с теми духовными проблемами, которые существуют сегодня. Так в моем сознании сформировалась эта тема, которая решена через сюжет чеховского «Пари».

Как вы переосмыслили сюжет для современных условий?

- Это сюжет о том, когда один спорит с другим на тему моратория на смертную казнь. И, казалось бы, этот ни к чему не обязывающий спор, между взрослым, состоявшимся человеком и молодым, прагматичным парнем оборачивается в схватку не на жизнь, а на смерть. Парень спорит только потому, что ему хочется поспорить с этим человеком, просто так, в легкую, за то, что тот положил визитку его девушке… парень не смог в этой ситуации свести проблему на нет, и поэтому он вступает в конфликт, готовый отдать за это свою молодость.

Решая, что через 15 лет он получит 15 миллионов, и что он прекрасно с ними разберется, парень совершенно не представляет, как он будет жить все это время. Возможно, что через 15 лет деньги могут оказаться ему не нужными. Мы становимся свидетелями желания легкой наживы. Это не то, что я буду страдать, писать, снимать, делать операции, совершать открытия планомерно и долго, а сейчас – я поспорю и сорву приличный куш. Точно также как мы отдаем свои профессии, семьи, жизни в угоду времени. Мы расстаемся с любимыми, потому что не комфортно и не престижно, мы забываем совершать добрые поступки, артисты продают свой талант за съемки в бесконечных сериалах. И что самое страшное – у каждого из нас есть аргумент, убедительный ответ, почему мы идем на сделку с совестью. Вот так наша жизнь сплела нас в клубок, запутала, что мы не можем размотать все к началу. Наоборот, мы продолжаем изнутри разрушать культуру в России, через подрыв внутреннего «Я». Соответственно, разрушаясь как нация, мы ничего не можем дать культуре и просвещению. Результат один: слабое кино, невнятный театр, плохое образование... Проживание нашей собственной жизни зависит только от нас. Встречаясь, любя, делая какие-то добрые вещи – это и есть самое замечательное в жизни.

Что бы Вам хотелось сказать зрителю, о чем растревожить его душу?

- Эта картина попытка поговорить через экран. Моя гражданская позиция не только поставить перед людьми вопрос, но и сподвигнуть каждого найти собственный ответ, собственный финал этой истории. Я буду рада, если после просмотра фильма человек захочет перечитать рассказ Чехова, или вернуться к когда-то брошенной диссертации. Мой фильм - это некая таблетка. Она не лечит, но встряхивает организм. Простая история: отсидишь 15 лет, получишь деньги – я готов. По рукам! И тут начинается война амбиций, гордыни, глупости – а в результате: победителя нет!

Какие режиссерские задачи Вы ставили перед собой во время работы над «Пари»?

- Наша задача была дать этим фильмом ток 220 V. Поэтому картина рефлексирующая, не ровная, с раздражающей камерой. Мне захотелось обратить глазок видоискателя внутрь нас, где не все так красиво и празднично, показать то, что мы видим, когда случайно режемся ножом. Это не всегда приятно, но через зрачок я пыталась прийти в нервную систему, чтобы достучаться до каждого. Потому и получилась такая аритмичная история, не впадающая в подробности бытового существования.

А как режиссерски вы шли к поставленной цели?

- На мой взгляд, сильнейшее воздействие на зрителя оказывает камера (ее видение) и звук. А монтаж сродни электрошоку. Еще в картине есть особенный момент - отсутствия времени года. В кадре нет ни снега, ни дождя, ни ветра. Погода одинаковая – и это тоже мой замысел. Время остановилось в тот момент, когда они поспорили, и у каждого героя есть своя точка отсчета.

В фильме есть два важных момента, когда другие персонажи озвучивают все происходящее на экране. Первый, когда от банкира уходит жена и на прощание говорит ему: «Это не мальчик сидит, это ты сидишь». И второй, когда служанка, покидая хозяина, восклицает: «Посмотри, что ты наделал, урод, здесь же больше никто не живет», - имея в виду, что остались только эти два спорщика. Но страшно не только это. Остальные персонажи служат фоном всей этой драмы. Просто они отдали свои жизни, участвуя в чужой игре. Что может быть страшнее?!

Чем еще вам запомнились эти съемки?

- Во-первых, в начале съемочного процесса у меня в группе многие говорили: «А мы бы просидели 15 лет в одном помещении за 15 миллионов». Меня это несколько удивило. Но к концу работы не было ни одного человека, который бы захотел оказаться на месте главного героя. Во-вторых, актеры существовали в свободном пространстве. Они ходили, как хотели (были некоторые договоренности, что они пойдут, например, в угол), но зачастую все передвижения диктовались исключительно ролью. В принципе, в России не было такого прецедента, когда актерам позволялось так вольно существовать в съемочном пространстве, в сценарии. В-третьих, мы шли на эксперименты с камерой, снимая сцены полностью в движении. Только исходных материалов набралось на 16 часов!

Женщина – режиссер для вас теперь профессия родная?

- Во всех прошлых интервью я говорила, что режиссура не имеет пола, я отказываюсь от каждого своего слова. Сейчас я могу ответственно сказать, что режиссер кино - это совершенно не женская профессия. Режиссура может привести к нервным расстройствам, душевным метаниям, срывам. А мужчины генетически способны это легче переносить, чем мы. Фильму «Пари» я отдала очень много физических и душевных сил. Кинорежиссер более экстремальная профессия, и ты за все отвечаешь: за то, что творят артисты, за оператора, который не так или, наоборот, так снял, за выбранный при монтаже дубль, музыку, которую ты подбираешь…

Я не люблю видеть комплексы режиссера, вылезающие на экран, или их внутренние извращения, которые также проникают в кино. И поэтому я очень серьезно подготовилась к процессу работы на площадке. Съемка стала храмом, куда я не могла прийти с непокрытой головой. Я заключила себя в определенный панцирь и сказала себе, что женщина из меня «полезет», когда я начну кричать на площадке, топать ногами, проявлять внешний тоталитаризм ко всей группе. К своему счастью, я ни разу не закричала – и это стало моим самым сильным мужским началом. Но самое интересное я узнала в конце съемок. Оказывается, группа заключила своё пари – закричу я или нет. Люди спорили на ящик шампанского, сорвусь я или так и останусь внешне спокойной Наташей Бронштейн. Выиграли те, кто поверил в мою силу.