Lumen

Да будет свет — Lumen!

После выхода их песни многие молодые люди мурлыкали друг другу: «Мы всегда будем вместе, как Сид и Нэнси». Под «Сколько», разрывающую сердца, плакали и взрослые, и дети. А из другой песни многие узнали, что «С4» — это название взрывчатки. Их песни глубоко социальны. В них нет сопливых страданий по любви, присущих современной эстраде, но они берут за душу. 27 октября в московском клубе «Апельсин» состоялась шумная презентация нового альбома группы «Lumen» с говорящим названием «Свобода». О том, что такое свобода для самих музыкантов, как ее достичь и к чему еще стремиться я поговорила с солистом группы Тэмом.

— Новый альбом будет представлен в двух изданиях. Первое — обычное, а второе — дополненное, красивое, дорогое, как бы подарочное, в нем на три песни больше. Сначала мы придумали для нового альбома шесть песен — серьезных, спокойных, хотели сделать «взрослый» альбом. Но произошли события в Благовещенске, на страну «посыпались» разные реформы. Все это не оставило нас равнодушными, и поэтому появились другие песни, гораздо агрессивнее. Уже на студии мы решили оба этих настроения смешать, и, для того, чтобы они были «в балансе», пришлось от двух спокойных песен отказаться… Но они вошли в дорогое издание.

— Ты сказал, что вы хотели сделать «взрослый» альбом. Что это значит?

— У нас творчество довольно наивное. Период юношеского максимализма, видимо, еще не прошел. Хотелось сделать такой альбом, который могли бы слушать взрослые люди возраста наших родителей. От первой песни до последней. Большинство взрослого населения, которое росло на «битлах» или «Машине времени», тяжело воспринимают новую жесткую музыку. Хотелось придумать такой альбом, который был бы интересен и тем людям, которые уже познакомились с нашим творчеством, и тем взрослым, кто с ним еще не знаком. Зацепить и пронять.

— На вашем официальном сайте есть раздел «Друзья». Для кого он — только для ваших близких друзей, или вашим «другом» может стать любой человек?

— Нам очень не хотелось, чтобы у группы появлялись фанаты со всеми вытекающими из этого последствиями, не понятными нам. Тогда мы стали думать, как назвать людей, которым наше творчество будет очень сильно нравиться. И вместе с этими людьми решили, что правильнее будет говорить не «фанаты», а «друзья». Хотя мы прекрасно понимаем, что это нонсенс — нельзя быть другом для совершенно незнакомого человека, которого ты видишь раз в год, приезжая на концерт в другой город. Также невозможно переписываться с огромным количеством людей, которые хотят человеческого общения. Дружеские отношения, в отличие от фанатско-звездных, предполагают совершенно иную форму взаимокритики. Друг может просто подойти и сказать: «Эй, ребята, вы что-то не то делаете», или объяснить, почему ему не нравится какая-то песня, что в ней не так.

— Ты не боишься, что станешь суперзнаменитым и заболеешь звездной болезнью?

— Боюсь… Но я трезво оцениваю наши возможности и понимаю, что момент, когда мы станем популярны на всю страну, никогда не наступит. Нам бы этого хотелось, но надо смотреть правде в лицо. Мы вкладываем в свое творчество какие-то проблемы — в новом альбоме немало социальных и даже политических тем, — в наших песнях звучат вопросы. А многие люди хотят вместе с музыкой не жить и размышлять, а отдыхать. Поэтому они слушают песни про цветочки, пальмочки, лазурные берега и красивую жизнь, песни, которые позволяют расслабиться после работы, учебы, освободить голову от проблем. Русский рок всегда заставлял задуматься. Протестовал. А мы росли на этой музыке, и у нас по-другому не получится.

— Ты сказал, что в альбоме затронуты социальные и политические темы. Какие?

— Есть песня «02 Благовещенск», которую мы записали вместе с Сидом Спириным (ТАРАКАНЫ). Она посвящена конкретным событиям, которые произошли в этом городе. Есть песня, посвященная моему личному отношению к современной государственной системе. Она так и называется «Государство». «Не спеши» — песня о свободе, выборе и войне. Есть песня о равнодушии, которая называется «Дыши». «В бетонной коробке», «Детки», «Между строчек» — это все песни про большой город, про людей, которые в нем живут. Сейчас осталось очень мало традиций добрососедства, взаимопомощи… Так выходит, что больше половины альбома — с социальным подтекстом.

— Ваш новый альбом называется «Свобода». Что ты вкладываешь в это понятие?

— Я могу честно сказать: я ощущаю себя в какой-то мере свободным человеком. Но, в то же время

, если посмотреть со стороны на мою жизнь или жизнь другого человека, то окажется, что нет абсолютно свободных людей. Свобода без несвободы невозможна, как инь и янь. Человек, который говорит: «У меня есть свобода», уже несвободен, потому что над ним довлеет эта мысль. Кто-то говорит, что свобода — это деньги, которые он может потратить, как считает нужным. Для меня свобода — заниматься любимым делом. Но если посмотреть шире, на наше общество, государство — свободы все меньше, государственная власть снова начинает над нами довлеть в жесткой форме. Нет ни одного общественного института, который противостоял бы государственной машине, я имею в виду гражданское общество, в первую очередь.

Одним словом, свобода — это прекрасная мечта, к которой можно идти всю жизнь и так и не достигнуть, но весь этот путь быть свободным, но не догадываться об этом…

— Девиз вашей группы «Человек человеку свет». Как он родился?

— Была в Римской империи старинная пословица «Человек человеку волк». Хотелось это переосмыслить с другим подходом к человеку. Со времен Римской империи прошло уже очень много веков. Неужели за это время ничего не поменялось в человеческих отношениях? Технический прогресс — отличная штука. А вот человеческие отношения такого прогресса не пережили. Для меня это совершенно удивительно: с одной стороны, мы поменяли мир вокруг, но совершенно не поменяли мир внутри нас. Безусловно, небольшой прогресс есть, но не в нашей стране. Например, отношения людей у власти с остальными людьми в стране иначе как волчьими не назовешь. В нашей стране к своим правам люди относятся с иронией. Потому что на каждом шагу сталкиваются с противоречащим тому, что написано в Конституции. Возвращаюсь к названию альбома: свобода — это то, к чему наши люди не стремятся. К сожалению. Очень хочется провоцировать людей задуматься, как мы все живем и почему мы так живем. Мне не нравится наша государственная система и те люди, которые пришли к власти. Но еще больше мне не нравится то спокойствие, с которым вся остальные граждане все это принимают. Раболепие перед властью воспитывалось в нашей стране очень долго. Чтобы искоренить это в людях, нужно говорить о многих вещах. Просто. Ясно. Например, людям, которые пришли к власти, мы ничего не должны. Они, по сути, являются обслуживающим персоналом общества. Они живут на наши деньги. У этих людей помимо прав, которые они нередко качают от лица государственной власти, есть еще обязанности перед каждым из нас. Не понимаю, почему люди так странно относятся к Конституции. Ведь это закон, который является в нашей стране основным, по которому мы должны жить и спрашивать с государственной власти.

Но это одна сторона проблемы. А если вернуться к вопросу, то, к сожалению, взаимоНЕпонимание глубоко поселилось в душах людей. Мне так кажется. Я сталкиваюсь с этим. Хочется говорить об этом. Победить это. Чтобы мы на самом деле были друг другу светом.

— «Lumen» в переводе с латинского означает «свет». Есть такая поговорка «Ученье — свет, а неученье — тьма». Тем не менее, ты бросил институт, не доучившись всего год… Почему?

— Я учился в Уфимском юридическом институте. Собирался стать юристом. Но потом музыка стала занимать главное место в моей жизни, и не хотелось распыляться. Я нисколько не жалею, что ушел. Я получил определенные знания в юриспруденции, и сейчас эти знания мне очень помогают. Видимо, в этом и кроется мое свободомыслие. Именно в институте мне рассказали, что можно жить по-другому. И именно там я познакомился с теорией настоящей демократии, к которой нужно стремиться обществу, действительно желающему стать демократическим, а не тем, которое мы видим сегодня. Замечательный преподаватель, профессор Утяшев, который вел курс «История политических учений», сказал фразу, отчасти послужившую тому, что я оставил университет: «Юристы, как и

медики, сталкиваются с самыми неприятными проявлениями человеческой сущности, может быть, даже чаще, чем представители других профессий». И я понял, что я к этому не готов и в каком-то смысле профессионально не пригоден. Я, кстати, даже не забрал документы из института, а просто перестал учиться и все.

— Ты сказал, что твое мировоззрение сложилось в институте, под влиянием преподавателей, а родители пытались привить тебе какие-то жизненные установки?

— У меня оба родителя из деревни. Переехав в город, будучи молодыми людьми, они всегда жили по принципу «сделай себя сам», многого сумели добиться, и нас с сестрой воспитали таким же образом. Я до сих пор чувствую себя в какой-то мере деревенским человеком, хотя рос в городе. Деревенский уклад жизни подразумевает открытую форму общения. В небольшом населенном пункте — поселке, селе, деревне — невозможно быть плохим человеком так, чтобы об этом не узнали твои соседи. Я очень благодарен родителям, а также бабушке, за то, что они научили меня жить по совести.

— Буквально в каждой второй твоей песне встречается слово «смерть»…

— Вспоминаю Карлоса Кастанеду, который в одной из своих книг писал приблизительно следующее: «Моя смерть стоит у меня за спиной, и я всегда советуюсь с ней, она всегда подсказывает мне правильные решения». И в этом, как мне кажется, заключена большая мудрость. Я этого нисколько не боюсь. Именно смертью нужно измерять свою жизнь. Можно всю жизнь стремиться к чему-то материальному, но тогда жизнь будет прожита эгоистично. Нужно стараться прожить жизнь как можно комфортней, чтобы этот комфорт достался твоим детям, внукам. Иначе следующее поколение от нас получит вместо доброго и хорошего больше мусора. Смерть мне постоянно напоминает, что надо успеть до этой точки сделать все, что задумал. Смерть — это лучший друг совести, как мне кажется. Осознание своей собственной конечности заставляет встрепенуться чему-то хорошему, доброму в сердце, ни одному человеку не хочется остаться подонком в сознании других людей.

— Я заметила, что основные слова твоих песен: ухожу (убегаю, улетаю), печаль, места, судьба, свобода, плачь. Почему столько пессимизма? Это хроническое состояние души или…?

— Это не пессимизм. У меня огромное количество планов, которые я хочу реализовать. Но мне не нравится тот мир, который меня окружает, и я не знаю, как его поменять. Я сначала хотел действовать по принципу: хочешь изменить мир — измени себя. Не получилось. Мне от этого стало только грустнее. На меня очень сильно давит серость больших городов. Хочется чего-то другого, а чего — еще не понял сам.

— Многие твои песни пронизаны болью, в каких-то слышится протест против войн, насилия, терактов… Есть ли какие-то конкретные события, люди, подтолкнувшие тебя к написанию таких песен? Или просто ты так сильно переживаешь вместе со страной и пишешь песни под воздействием телевизора?

— Бурю эмоций вызывает несправедливость. Всегда хочется, чтобы все было по-честному. Но не всегда получается. Насчет трагических событий. К счастью, ничего такого в моей жизни не было. Песни пишутся не под воздействием телевизора, а под воздействием информации. Не хочу привыкать к мысли, что где-то почему-то одни люди убивают других людей. Это безумие. Это необъяснимая для меня жестокость. И я всегда буду против войны. Я не пацифист в изначальном смысле этого слова. Настоящий пацифизм возник после Второй мировой войны как движение против войн. Люди с этим мировоззрением против всех войн, даже справедливых, когда одна страна защищается от нападения другой страны. Вот с этой точкой зрения я не соглашусь. Думаю, за себя надо все-таки уметь постоять. Если случается так, что одна страна решает напасть на другую, надо защищать от такой внешней агрессии свою жизнь, жизни своих близких, свою историю, свою культуру. Хотя война для меня — безу

словное зло.

— Вы перепели песни групп «Гражданская оборона» и «Наив». Мне всегда было интересно, зачем одни музыканты перепевают песни других, причем своих современников…

— Потому что песни близки по духу. А также это в какой-то мере дань уважения любимым группам, мы как бы говорим, что разделяем их точку зрения. В западной культуре мы можем встретиться с тем, что если у кого-то появляется хорошая песня, другой артист может договориться и петь ее по-своему. Два разных музыканта не могут исполнить одну и ту же песню одинаково. Мне еще очень хочется сделать целый альбом на стихи поэтов Серебряного века и включить туда песни на стихи еще более ранних поэтов, выбрав что-то близкое по духу. Наверняка будут Гумилев, Есенин, Мандельштам, Цветаева. Но думаю, что мы пока не готовы к этому и сейчас больше увлечены собственным творчеством. Еще очень хочется сделать альбом, состоящий полностью из переделок песен легенд русского рока.

— В прошлом году вы участвовали в новогоднем шоу «Неголубой огонек», где рок-музыканты исполняли старые песни с «попсовиками»…

— Мы готовили совершенно другую песню — из к/ф «Иван Васильевич меняет профессию». «Гремит январская вьюга…» Сделали интересную аранжировку в стиле «диско», чуть танцевальную и веселую. А продюсерам телепередачи не понравилось, и они предложили спеть с группой «Премьер-министр» песню «Белые розы». Мы согласились с условием, что нам разрешат самим написать куплет. И тут мы оторвались по полной программе. Вообще-то, мы спокойно относимся к чужому творчеству. И если чего-то не понимаем, то не пытаемся очень категорично оценивать. Но песня «Белые розы» ненавистна мне еще с 10-летнего возраста. Уже в то время она была заезжена так, что от нее некуда было деться. «Министрам» наш вариант не понравился. Тем не менее, они не отказались.

— А в этом году вы будете участвовать в подобной программе?

— Думаю, больше вообще не будем участвовать. Это наш первый и единственный опыт выступления под фонограмму. Мы понимаем, что особенности телеэфира подразумевают фонограмму, для хорошего качества звука. Но это настолько глубоко противоречит нашим внутренним убеждениям, что больше мы этого делать не будем. Мы себе представляли живое выступление и готовились к нему, идти на попятную уже в момент записи было бы очень некрасиво.

— Но если пофантазировать, с кем бы ты хотел спеть?

— Мне нравится Леонид Агутин. Он один из немногих эстрадных артистов, способных отлично играть живую музыку, без фонограммы. Потрясающий музыкант. Они с Анжеликой Варум умудряются обходиться без грязного самопиара. Я бы сравнил творчество Агутина с творчеством Стинга. Оно тоже очень самобытно.

— У тебя две интересные татуировки: на плече и на груди. Что они обозначают?

— На груди — графический орнамент, внутри которого два иероглифа, обозначающие (если мне правильно перевели) «осеннее небо». Я подумал, что это то, что может быть у меня на сердце и на душе. На плече — узор в виде огненных спиралей. Могу придумать ей много объяснений, но она просто нравится.

— А пирсинг?

— У меня уже все было. Больше не хочу. Была пробита грудь, недолго пробит нос, но все совершенно не понравилось. До сих пор осталось три дырки в левом ухе. Мне это не доставляет особого эстетического удовольствия. В свое время пирсинг для меня был символом бунтарства, потому что большинство людей, которые меня тогда окружали, не понимали этого, а мне важно было не походить на них. Постепенно такой максимализм ушел.

— Если бы ты вдруг поймал золотую рыбку, какие три желания попросил бы исполнить?

— Никогда не задумывался над этим и только сейчас нашел правильную формулировку: можно попросить исполнить всего одно желание — чтобы каждый человек жил в том мире, о котором мечтает. Может быть, получится один прекрасный мир, а, может, шесть миллиардов непохожих…