Льюис Кэрролл

Льюис Кэрролл и история одного пикника

Льюис Кэрролл начал с рассказа, понятного узкому кругу близких людей. Постепенно расширяя его, он создал книгу, которая вот уже столетие волнует человечество.

ПРЕДИСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА

В журнале Английского Королевского метеорологического общества значится, что 4 июля 1862 года погода в окрестностях Оксфорда была хмурой. Однако в памяти участников одного пикника день этот сохранился как самый солнечный в их жизни.

В этот день доктор Доджсон, профессор математики одного из Оксфордских колледжей, пригласил своих юных друзей — Лорину, Алису и Эдит, дочерей ректора Лидделла, совершить прогулку по Темзе. Вместе с ними отправился и молодой коллега доктора Доджсона, преподаватель математики Дакворт.

Рано утром пятеро участников этого пикника встретились неподалеку от дома с двумя башенками по углам, на двери которого сверкала медью дощечка: «Преподобный Ч. Л. Доджсон». Они спустились к Темзе, сели в лодку, отчалили. Доджсон и Дакворт гребли. Алиса сидела на руле. Они плыли мимо заводи, где по колено в прохладной воде стояли сонные коровы, мимо серых развалин Годстоуского монастыря, мимо таверны «Форель».

— Сказку! — кричали девочки. — Мистер Доджсон, расскажите нам сказку!

Доктор Доджсон уже привык к этим просьбам. Стоило ему увидеться с девочками Лидделл, как они тотчас требовали от него сказку — и обязательно собственного сочинения. Он рассказал их столько, что выдумывать с каждым разом становилось все труднее. «Я очень хорошо помню, — писал доктор Доджсон много лет спустя, — как в отчаянной попытке придумать что-то новое я для начала отправил свою героиню под землю по кроличьей норе, совершенно не думая о том, что с ней будет дальше». Героиня у доктора Доджсона носила то же имя, что и средняя из сестер, его любимица Алиса. Это она попросила доктора Доджсона:

— Пусть там будет побольше всяких глупостей, хорошо?

День уже начал клониться к вечеру, а доктор Доджсон все рассказывал. Время от времени он останавливался и говорил:

— На сегодня хватит, остальное — после!

— После уже настало! — кричали девочки в один голос.

Все нравилось им в этой новой сказке, но, пожалуй, больше всего — то, что в сказке говорилось о них. Героиней была средняя из сестер — десятилетняя Алиса. Был в сказке Попугайчик Лори, который все время твердил:

«Я старше, и лучше знаю, что к чему!» Это, конечно, Лорнна, старшая из сестер Лидделл.

Она очень гордилась тем, что ей уже 13 лет. Орленок Эд — это восьмилетняя Эдит. Робин Дакворт еще в студенческие годы получил прозвище Робин Гусь. Мышь, к которой все в подземном зале относятся с таким почтением, — это гувернантка мисс Прикетт (по прозвищу Колючка). Дина — это кошка Лидделлов, Птица Додо — это, конечно, сам доктор Доджсон. Волнуясь, он сильно заикался. «До-До Доджсон», — представлялся он новым знакомым.

Было в сказке и много других намеков, понятных лишь девочкам Лидделл. Безумное Чаепитие происходило в домике с башенкой каждый раз, когда девочки бывали у доктора Доджсона в гостях.

— День сегодня дождливый, — говорил он даже если на дворе сияло солнце, — нужно согреться. Выпьем-ка чаю!

Безумное Чаепитие происходило обычно не в пять, как принято у англичан, а в шесть часов — вот почему в сказке часы у Шляпных Дел Мастера остановились на шести. Как правило, девочек сопровождала мисс Прикетт; но порой, если она была занята, их провожала старая нянька, которая то и дело засыпала, как Мышь-Соня.

…Был уже поздний вечер, когда доктор Доджсон и его друзья вернулись в Оксфорд. Прощаясь, Алиса воскликнула:

— Ах, мистер Доджсон, как бы мне хотелось, чтобы вы записали для меня приключения Алисы!

Доктор Доджсон обещал. На следующий день, не торопясь, он принялся за дело. Своим четким округлым почерком он записал сказку в небольшую тетрадь, украсив ее собственными рисунками. «Приключения Алисы под землей» — вывел он на первой странице, а на последней приклеил сделанную им самим фотографию Алисы.

Однажды в гости к ректору Лидделлу пришел Генри Кингсли, брат известного в те годы писателя Чарльза Кингсли и сам писатель. В гостиной он увидел рукописную книжку, забытую кем-то из детей, рассеянно раскрыл ее — и тут же, не отрываясь, прочитал до конца. Генри Кингсли и Лидделлы долго уговаривали доктора Доджсона издать сказку.

4 июля 1865 года, ровно через три года после знаменитого пикника, доктор Доджсон подарил Алисе Лидделл первый, авторский экземпляр своей книжки. Он изменил заглавие — сказка теперь называлась «Алиса в Стране Чудес», а сам скрылся за псевдонимом «Льюис Кэрролл».

В 1868 году доктор Доджсон гостил у своего дядюшки в Лондоне. Алиса Лидделл уже выросла, и доктор Доджсон часто ее вспоминал. Как-то раз, стоя у окна в гостиной и грустно глядя в сад, где играли дети, он услышал, что одну из девочек тоже зовут Алисой. Доктор Доджсон вышел во двор и представился девочке.

— Я очень люблю Алис, — сказал он ей. Девочку звали Алиса Рейке. Доктор Доджсон пригласил ее в дом.

— Сейчас я покажу тебе одну загадку. С этими словами он дал Алисе апельсин и подвел ее к высокому зеркалу, стоявшему в гостиной.

— В какой руке ты держишь апельсин? — спросил он.

— В правой, — сказала Алиса.

— Теперь посмотри на ту маленькую девочку в зеркале. А она в какой руке держит апельсин?

Алиса внимательно посмотрела на свое изображение.

— В левой, — отвечала она.

— Как это объяснить? — спросил доктор Доджсон.

Задача была не из легких, но Алиса не растерялась.

— Ну, а если бы я стояла по ту сторону зеркала, — сказала она, — апельсин ведь был бы у меня в правой руке, правда?

Доктор Доджсон пришел в восторг.

— Молодец, Алиса! — вскричал он. — Лучшего ответа я ни разу не слышал!

Разговор этот дал окончательное направление мыслям о новой книжке, занимавшим в последние годы Кэрролла. Он назвал ее «Сквозь Зеркало и что там увидела Алиса». В основу ее легли истории, которые он рассказывал Алисе Лидделл, когда обучал ее играть в шахматы, задолго до знаменитого пикника.

Так были написаны эти книжки. С тех пор прошло столетие — они живут, «живее некуда», как сказал об Алисе Гонец. Слава их все растет. Их переводили на все языки мира, ставили на сцене, в кино и на телевидении. Они вошли в язык и сознание англичан, как, пожалуй, никакая другая книга. Тот, кто не знает Чеширского Кота и Белого Рыцаря, не знает ничего об Англии.

* * *

Доджсон родился в небольшой деревушке Дэрсбери в графстве Чешир 27 января 1832 года. Он был старшим сыном приходского священника Чарльза Доджсона и Фрэнсис Джейн Лютвидж. При крещении, как нередко бывало в те времена ему дали два имени: первое, Чарльз — в честь отца, второе, Лютвидж — в честь матери. Позже, когда юный Доджсон начал писать юмористические стихи, он взял себе псевдоним из этих двух имен, предварительно подвергнув их двойной трансформации. Сначала он перевел эти имена — «Чарльз Лютвидж» — на латинский язык, что дало «Каролюс Людовикус». Затем он поменял их местами и перевел «Людовикус Каролюс» обратно на английский язык. Получилось «Льюис Кэрролл».

Чарльз с детства увлекался математикой, а когда кончил колледж, ему предложили остаться в Оксфорде, а осенью 1855 года он был назначен профессором математики одного из колледжей.

Доктор Доджсон поселился в небольшом доме с башенками и сам скоро стал одной из достопримечательностей Оксфорда. Во внешности его было что-то странное: легкая асимметрия лица — один глаз несколько выше другого, уголки рта подвернуты — один вниз, другой вверх. Говорили, что он левша и только усилием воли заставляет себя писать правой рукой. Он был глух на одно ухо и сильно заикался. Лекции читал отрывистым, ровным, безжизненным тоном. Знакомств избегал, часами бродил по окрестностям. У него было несколько любимых занятий, которым он посвящал все свободное время.

В юности он мечтал стать художником. Он много рисовал, в основном карандашом или углем, сам иллюстрировал рукописные журналы, которые издавал для.своих братьев и сестер. Однажды он послал серию своих рисунков в юмористическое приложение к газете «Тайме», редакция их отвергла. Тогда Доджсон обратился к фотографии. Он купил аппарат и всерьез занялся этим необычайно сложным по тем временам делом: фотографии снимались с огромной выдержкой, на стеклянные пластинки, покрытые коллодиевым раствором, которые нужно было проявлять немедленно после съемки. Доджсон занимался фотографией самозабвенно и достиг больших успехов в этом трудном искусстве. Он снимал многих замечательных людей своего времени — Теннисона, Данте Габриэля Россети, великую актрису Эллен Терри, с которой был связан многолетней дружбой, Фарадея, Томаса Гексли. Спустя почти сто лет, в 1950 году, в Англии была издана книга «Льюис Кэрролл — фотограф», в которой опубликованы шестьдесят четыре лучшие его работы. Специалисты недаром отводят ему одно из первых мест среди фотографов-любителей XIX века. Интересно, что фотографии Кэрролла выставлялись в 1956 году на знаменитой выставке «Род человеческий», побывавшей во многих городах мира, в том числе и в Москве. Из английских фотографов XIX века, работавших с очень несовершенной техникой, представлен был он один.

Доджсон очень много работал. Он поднимался на рассвете и садился за письменный стол. Чтобы не прерывать работы, он почти ничего не ел днем. Стакан хереса, несколько печений — и снова за письменный стол. Иногда он писал, стоя за высокой конторкой. Лекции, обед в колледже, прогулка — и снова работа, далеко за полночь. Доктор Доджсон страдал бессонницей. По ночам, лежа без сна, он придумывал, чтобы отвлечься от грустных мыслей, «полуночные задачи» — алгебраические и геометрические головоломки — и решал их в темноте. Позже они вошли в книгу Кэрролла «Математические курьезы».

За пределы Англии доктор Доджсон выезжал всего раз — и здесь он снова всех поразил. В те годы принято было ездить на континент в Европу — в Италию, Францию, Швейцарию, иногда в Грецию. Но доктор Доджсон поехал в Россию!

Помимо фотографии, театра и писем, был у доктора Доджсона еще один конек — подобно Белому Рыцарю, он без конца что-нибудь изобретал. Он изобретал новые игры и публиковал к ним правила. Вот самая легкая из них, в которую до сих пор играют в Англии. Она называется «Словесные звенья» или «Дублеты». Состоит она в следующем: исходя из начального слова, игроки должны прийти к заданному, причем изменять в слове можно лишь по одной букве, не удлиняя и не укорачивая его, так, чтобы каждый раз получалось новое слово, а не бессмыслица. Скажем, если нужно «Положить РАКА в СУП», возможна такая цепь из словесных звеньев: РАК—САК— САП—СУП. Выигрывает в этой игре тот, кто достигает заданного результата кратчайшим путем.

Доктор Доджсон не ограничивался одними лишь словесными играми. Он сделал множество изобретений. Некоторые из них были повторены годы спустя другими людьми и вошли в широкое употребление. Он изобрел шахматы для путешественников, где фигуры держались на доске с помощью маленького выступа, соответствующего углублению в клетке; приспособление для того, чтобы писать в темноте, которое он называл Никтографом1; бесчисленные игрушки и сюрпризы, заменитель клея, способы проверки деления числа на 17 и 13, мнемонические приемы для запоминания последовательного ряда цифр (сам он с их помощью помнил число ? до семьдесят первого десятичного знака!) и многое, многое другое.

Умер доктор Доджсон 14 января 1898 года.

* * *

Ошеломленному читателю, впервые открывающему «Алису», может показаться, что все в ней спутано, все непонятно и бессмысленно. Однако, вглядевшись, он начинает понимать, что в бессмыслице этой есть своя логика и своя система. Чувство это крепнет при повторном чтении, а «Алиса» принадлежит к тем книгам, к которым возвращаешься снова н снова на протяжении всей жизни, каждый раз читая ее новыми глазами. Недаром столько замечательных людей любили «Алису» и писали о ней — Гилберт Честертон, Бертран Рассел, Норберт Винер, выдающиеся физики и математики наших дней.

Помимо чисто «семейных» намеков и шуток, понятных лишь самому Кэрроллу, девочкам Лидделл и их ближайшим друзьям, есть в книге и другие детали, которые были понятны несколько более широкому кругу людей — всем, кто жил в те годы в Оксфорде. «Вечерний Слон» не просто пародирует известную песню. Слоном студенты прозвали одного из профессоров математики, лекции которого были скучны и тяжеловесны. Сцена в лавке Овцы, которая требует за одно яйцо вдвое больше, чем за два, также навеяна оксфордским бытом. В то время в Оксфорде было такое правило: если заказываешь на завтрак одно яйцо, тебе обязательно подадут два. Одно из них неизменно оказывалось несвежим.

Шляпных Дел Мастер, один из участников Безумного Чаепития, также был хорошо знаком оксфордцам. Прототипом его послужил некий торговец мебелью Теофиль Картер. (По предложению Кэрролла, Тениел даже рисовал Мастера с Картера.) Картера прозвали Безумным Шляпником — отчасти потому, что он всегда ходил в цилиндре, отчасти из-за его эксцентричных идей. Он, например, изобрел «кровать-будильник», которая в нужный час выбрасывала спящего на пол. Кровать эта даже демонстрировалась на Всемирной выставке в Хрустальном дворце в 1851 году.

Впрочем, образ этот, как большинство героев Кэрролла, многоплановый. Начинаясь прямой аналогией с реальным, живым лицом, он стремительно расширяется, вбирая в себя черты, понятные уж не только узкому кругу людей, а целой нации. Шляпных Дел Мастер — уже не просто чудак Теофиль Картер. Это персонаж фольклорный: о нем говорится в известной пословице «Безумен, как шляпник». Происхождение этой пословицы не совсем ясно, ученые спорят о нем по сей день. Возможно, что пословица эта отражает вполне реальное положение вещей. Дело в том, что в XIX вехе при обработке фетра употреблялись некоторые составы, в которые входили свинец или ртуть (сейчас употребление этих веществ запрещено почти во всех странах). Такое отравление было профессиональной болезнью шляпных дед мастеров — нередко дело кончалось помешательством. Как бы то ни было, в сознании англичан безумство было такой же принадлежностью шляпннков, как в нашем — хитрость Лисички-Сестрички иди голодная жадность Волка.

Мартовский Заяц, другой персонаж Чаепития, — тоже безумец, но более «древний». «Безумен, как мартовский заяц» — эту пословицу находим в сборнике 1327 года. Она встречается и в «Кентерберийских рассказах» Чосера.

Знаменитый Чеширский Кот — также герой старинной пословицы. «Улыбается, словно чеширский кот», — говорили англичане еще в средние века. Когда юный Доджсон приехал в Оксфорд, там велись оживленные дебаты о происхождении этого образа. Уроженец Чешира, Доджсон заинтересовался ими. Некоторые ученые полагали, что пословица эта идет от вывесок у входа в старые чеширские таверны. С незапамятных времен на них изображался оскаливший зубы леопард со щитом в лапах, а так как доморощенные художники, писавшие вывески, леопардов никогда не видали, он и походил на улыбающегося кота.

Были и другие теории о происхождении этой странной пословицы. Ну, а родные доктора Доджсона считали, что Чеширский Кот просто одни из тех многочисленных котов, с которыми в детстве водил дружбу Чарльз.

Вообще книга Кэрролла вся пронизана фольклорными образами. «Котам на королей смотреть не возбраняется», — говорит Алиса. Это тоже очень старая пословица; она записана в сборнике, вышедшем в 1546 году. В средние века лицезрение монарха представлялось особой милостью, добиться которой было не так-то просто. Ну, а котам и кошкам, существам ничтожным, которых никто не принимал во внимание, это давалось легко.

В «Алисе» участвуют герои старинных детских стишков и песенок, которые Кэрролл, так же, как и многие поколения англичан до него, знали с детства. А вводное четверостишие о Даме Бубен, варившей бульон, служит основой для сцены суда, одной из самых блестящих сцен в мировой литературе.

О каждом из этих образов можно было бы исписать тома. Например, соперничество между Львом и Единорогом продолжалось многие века: Лев был изображен на старинном гербе Англии, а Единорог — Шотландии. В начале XVII века, после объединения Англии с Шотландией, оба зверя появляются в королевском гербе.

Есть в «Алисе» и множество пародий на стихи, давно забытые. Кто сейчас помнит, например, стихотворение Томаса Гуда «Сон Юджина Арама»? А между тем «Морж и Плотник» воспроизводит стиль и размер этого стихотворения. Юджина Арама никто не знает сейчас даже в Англии, а Морж и Плотник известны всему миру — в частности, благодаря «Королям и капусте» О’Генри: они появляются и в начале, и в конце романа.

* * *

Льюис Кэрролл пользуется славой короля бессмыслицы. Он ее заслужил. «Он не только учил детей стоять на голове, — писал о Кэрролле Честертон. — Он учил ученых стоять на голове». Но было бы неправильно представить себе бессмыслицу как полный хаос и авторский произвол. Вот почему Честертон прибавляет: «Какая же это была голова, если на ней можно было так стоять!» В абсурде Кэрролла строгая, почти математическая система. «Едят ли кошки мошек?… Едят ли мошки кошек?» — твердит сонная Алиса, меняя действующих лиц местами. «Вот судья», — размышляет она в сцене суда, переворачивая причину и следствие. — «Раз в парике, значит судья». (Судьи в Англии во время судебных заседаний появляются в мантиях и париках.) В той же сцене дрожащий от страха Шляпных Дел Мастер откусывает вместо бутерброда кусок чашки, которую он держит в другой руке. Словом, «задом наперед, совсем наоборот», как сказал бы по этому поводу Траляля. Принцип этот подчеркивают наставления, которые дают Алисе участники Безумного Чаепития. «Я говорю, что думаю,— заявляет Алиса,— и думаю, что говорю». — «Это совсем не одно и то же, — поправляют они ее. — Ведь не все равно, как сказать: «Я вижу то, что ем», или «Я ем то, что вижу», а Соня добавляет: «Так ты еще скажешь, будто «Я дышу, когда сплю», и «Я сплю, когда дышу», — одно и то же!» Вся вторая книга построена по принципу перевернутого, зеркального отражения. И не случайно символом Зеркалья служит Кэрроллу расположение шахматных фигур на поле.

Льюис Кэрролл соединяет несоединимое и с такой же легкостью разъединяет неразрывное. «Прощайте, ноги!» — говорит Алиса стремительно убегающим от нее ногам. И принимается строить планы, как она будет посылать им подарки к рождеству. Чеширский Кот обладает чудесной способностью медленно и частями исчезать (медленное исчезновение — разве это понятие не соединяет в себе несоединимое?). Все мы знаем котов без улыбки, но вот Кэрролл знает еще и улыбку без кота! Знаменитая улыбка Чеширского Кота одиноко парит в воздухе как символ иронии и отрицания бессмысленного мира, по которому странствует Алиса.

Кэрролл разрывает привычные сочетания слов рычагом формальной логики. «Когда тебе дурно, всегда ешь занозы, — советует Алисе Король. — Лучше средства не сыщешь!» Алиса удивлена. «Можно брызнуть холодной водой иди дать понюхать нашатырю. Это гораздо приятнее, чем занозы!» — говорит она. — «Знаю, знаю, — отвечает Король. — Но я сказал: «Лучше средства не придумаешь!» Лучше, а не приятнее».

Книга Кэрролла насквозь пародийна. Пародируются не только нравоучительные стихи, но и школьная премудрость, я скучная мораль здравого смысла. Лондон становится столицей, Парижа, антиподы превращаются в антипатии, даже таблица умножения выходит из-под власти. В сцене суда пародируются судебные и газетные штампы, в Беге по кругу— парламентские разногласия и споры.

Что бы ни имел в виду Кэрролл, когда писал эту книгу, образы его получили независимое существование. Об «Алисе» написано огромное количество работ. Аллегории Кэрролла получали в них самое различное толкование: политическое, психологическое, психоаналитическое, богословское, логическое, математическое, физическое, филологическое. Вероятно, на это есть свои основания. Даже если Кэрролл не думал обо всех этих сложных материях, когда писал свою книгу, в ней ее могла не отразиться сложная внутренняя жизнь ученого и поэта.

Многие считают, что написанное спустя несколько лет продолжение уступает первой книге. По-моему, это не так. «Сквозь Зеркало» не только естественнее и живее «Страны Чудес». Эта книга по-настоящему лирична и тепла. Впервые за все время своих скитаний Алиса встречает здесь существо, проявившее к ней доброту. Это Белый Рыцарь с такими же, как у Кэрролла, добрыми голубыми глазами, с такой же взлохмаченной шевелюрой, с такой же страстью к изобретениям. Белый Рыцарь — это грустная пародия на самого себя.

Льюис Кэрролл начал с рассказа, понятного узкому кругу близких людей. Постепенно расширяя его, он создал книгу, которая вот уже столетие волнует человечество.