Леонид Жуховицкий

Леонид Жуховицкий : «Презирая Сталина, мы любили Ленина»

В ЧЕМ феномен шестидесятников? Какой они видят сегодняшнюю молодежь? И как эта самая молодежь относится к поколению 60-х? Об этом диалог молодой писательницы и поэтессы Дианы ЛУНИНОЙ и известного писателя и публициста Леонида ЖУХОВИЦКОГО.

Анти-правительственные намеки

Диана Лунина: Успех шестидесятников — нонсенс. Не кажется вам, что вы понадобились государству как рупор, и оно выступило в роли самого мощного за всю историю продюсера?

Леонид Жуховицкий: Государство вовсе не выступало в роли нашего продюсера, но оно стало жестким, надежным врагом честной творческой интеллигенции. Никого из нас не только не раскручивали, но и не печатали. Государство мешало, но в этом был один огромный плюс: читателю было интересно, что сумеют сделать эти пацаны, которые по дурости своей вышли на ринг против лидера всех стран социализма. В те годы необычайно ценилась каждая правдивая фраза. Театры собирали аншлаги, если в пьесе имелось хотя бы три-четыре остроумно сформулированных антиправительственных намека. И власти приходилось с нами считаться. У нас была всенародная любовь. Даже Галича, несмотря на все его рьяные выпады против системы, могли только выдворить за пределы Родины. Но государство нас ни в чем не поощряло. Если посмотреть, кому тогда давали премии, это будут Кочетов, Софронов и им подобные, которых никогда не причисляли к шестидесятникам даже при том, что они жили в одно время с нами.

Д. Л.: Вы сами признаете, что государство в конечном итоге только подыграло вам и вашим современникам в привлечении всеобщего внимания. Такой пиар, что нарочно не придумаешь. Да и в чем вы противостояли власти? Вы воспевали коммунизм, Ленина. Это что — двойная мораль?

Л. Ж.: Мы противостояли бюрократии, но мы не были противниками системы. Другой мы не знали. Мы искренне думали, что, если убрать мелкое жулье и лживых управленцев, все наладится. Презирая Сталина, мы любили Ленина. Мы понятия не имели, что именно с Ленина началось крушение страны.

«Яблоко, курица, Пушкин»

Д. Л.: Скажите, Леонид Аронович, почему же многие достойные люди так и не стали всенародно любимыми и ассоциирующимися с шестидесятниками? И почему так и не появились семидесятники и восьмидесятники?

Л. Ж.: Феномен шестидесятников заключается в том, что они вышли на публику в момент глубокой растерянности власти. Это произошло после 56-го года, после знаменитого доклада Хрущева о культе личности Сталина. Власть растерялась: что можно, чего нельзя? Причем писатели, сильные, мудрые, прожившие не жизнь, так полжизни, знали, что такое оттепель. По формулировке Эренбурга, это очень короткое время. Оно кончится, и опять начнут сажать. И только двадцатилетние дурачки, этого не знавшие, могли выскочить на трибуну и прокричать: «Мы хотим знать правду!» Тогда мы еще не понимали, что писатель должен не требовать правды от кого-то, а говорить эту правду… Сформировался небольшой ряд имен. Их и запомнили. Психологи говорят, что в памяти закрепляется семь предметов одного ряда: семь цветов радуги, семь нот и т. д. Вот тогда и запомнили семь прозаиков, семь поэтов, семь драматургов, семь публицистов. А то и меньше. Обоймы оказались заполнены. Есть такой анекдот. Детям говорят: «Назови фрукт, домашнюю птицу и поэта». И они послушно отвечают: «Яблоко, курица, Пушкин». Вот и получилось, что поэты у нас Вознесенский, Евтушенко, Рождественский, Ахмадулина, Окуджава.

Д. Л.: Выходит, им просто повезло?

Л. Ж.: Не совсем. Это прекрасные поэты, безоговорочно. Но такие великолепные поэты, как Слуцкий, Самойлов, Межиров, стали известны позже и всесоюзную славу так и не приобрели, потому что не попали в обойму, хотя я и мои сверстники смотрели на них как на учителей. Все выходившие на арену после 60-х как-то подтягивались к своим предшественникам. Бродский, Рейн, Мориц — тоже шестидесятники. Мое поколение ушло со сцены в 90-х годах. На смену ему пришло поколение политиков и бизнесменов.

Д. Л.: Вот ваше поколение только и говорит, что «зажимали, преследовали». Да все у вас было! Вас обожала страна, вас побаивались власти. И тиражи большие у вас были, пусть не у всех и не сразу. Вы занимали пьедестал почета чуть ли не сорок лет. Еще не известно, как сложилась бы ваша судьба, будь вы на месте нынешних начинающих авторов…

Л. Ж.: Эпоху в России всегда определяла и выражала литература, но в конце концов духовная жизнь отодвинулась на второй план и возник повышенный интерес к тем, кто может вытащить народ из нищеты, — политикам и предпринимателям. Дело еще и в том, что в наши дни нет особо значимых поэтов и прозаиков. Поэтому нет и внимания к литературе.

Д. Л.: Откуда вы можете знать, есть у нас писатели или нет? Может, они просто не могут выйти на читателя: нет спонсоров, нет публикаций, нет эфира.

Л. Ж.: Это все ерунда. Нас читали без публикаций. Стихи Евтушенко расходились в списках. Если бы поэты были, шли бы слухи о них.

Д. Л.: Вы не понимаете сегодняшнюю ситуацию. Вы, шестидесятники, ничуть не изменились и по-прежнему наивны. Стихи расходились в списках, потому что их запрещали чиновники. Это, по вашим же словам, только усиливало интерес к ним как к запретному плоду. Сейчас само слово «поэт» вызывает смех. Мне даже стыдно порой говорить кому-то, что я поэт или писатель.

Л. Ж.: Если у тебя есть замечательные стихи, тебе не может и не должно быть стыдно. И у тебя обязательно появятся поклонники. А что до престижа — гораздо привлекательнее быть поэтом, чем, скажем, экономистом. Людей заинтересовывает хотя бы то, что ты занимаешься творчеством, не приносящим никаких материальных благ. Им захочется задать тебе вопрос: зачем вообще это нужно?

Д. Л.: Дело ведь не только в современной поэзии. Классики тоже невостребованны. Многие школьники и студенты не знают, кто такой Вознесенский.

Л. Ж.: Подрастает «глухонемое» поколение, «воспитанное» телевидением. Это большая проблема. Очень мало талантливых, ярких личностей. Нынешнее поколение по-настоящему представлено в основном спортсменами.

Д. Л.: Конечно, есть умная и талантливая молодежь, но она — в меньшинстве. Для нее важна поддержка старших. Но рассчитывать на нее почти не приходится — вы, корифеи, мало заботитесь о своей смене.

Л. Ж.: Я все время жду, что ко мне придет одаренный человек, которому захочется помогать, бросив все свои дела. Ведь время без большого поэта или прозаика просто выпадает из истории страны — потомки такие времена забывают. Будет жаль, если и теперешняя эпоха станет «черной дырой» — временем без литературы.