Окончил фабрично-заводское училище ленинградского завода "Красный судостроитель". В 1930г. окончил частную театральную студию Н.Н. Ходотова. С 1930 по 1933гг. - актер в театрах Пскова, Новгорода, Архангельска, Вологды. С 1933 по 1942гг. - актер Ленинградского мюзик-холла и театра миниатюр. С 1942г. - актер Театра-студии киноактера.
Мастер эпизода Константин Сорокин играл в кино вестовых и часовых («Балтийцы», «Человек с ружьем»), спортсменов и священнослужителей («Боксеры», «Первая девушка»), колхозных лодырей и жуликоватых продавцов («Член правительства», «Кубанские казаки»), цирковых бухгалтеров и карусельщиков на подпольной работе («Укротительница тигров», «Новые приключения неуловимых»). Вне своей профессии этот комический артист пренебрегал маской шута. Никогда не прикидывался в жизни «душкой», рубахой-парнем и своим в доску. Предпочитал слыть мудрецом и философом.
Зархи и Хейфиц, Сергей Юткевич, братья Васильевы, Борис Барнет, Александр Файнциммер, Иван Пырьев снимали Сорокина в классических картинах эпохи соцреализма. И чаще всего – в комедиях. Его персонажи намертво врезались в сознание благодарных киноманов. Скажем, в фильме «Котовский» молодой Сорокин, сыгравший ординарца, самодовольно красуется залихватским чубом: «Да что мне воши? Что я из-за этого буду свою мужскую красоту портить?» А когда медсестра (Марецкая) из гигиенических соображений отхватывает клок его волос, то ординарец готов стереть ее с лица земли («Ах ты, контра!»). Обритых наголо товарищей он обзывает голыми болванами, но стоит доблестному Котовскому в притворном гневе обнажить собственную голову, сверкающую, как бильярдный шар («Это я – голый болван?!»), как бузотер, сраженный своей промашкой, подставляет медичке шевелюру: «Стриги под Котовского!»
Или вот в «Небесном тихоходе» Константин Николаевич исполнил роль нагловатого театрального администратора. Его Задунайский опекает томного тенора Анания Палыча, влюбленного в начинающую певицу. А на тенора, в свою очередь, охотится орава поклонниц. Отвлекая их внимание, администратор-наперсник регулярно жертвует здоровьем: облачается в пальто премьера и вызывает огонь на себя. Ананий же Палыч тем временем безнаказанно ускользает флиртовать с пассией.
Впрочем, Константин Сорокин умел играть не только шалопаев и прохиндеев, но и патентованных мерзавцев. Другой вопрос – любил ли? В фильме «Разные судьбы» он появился в роли начальника отдела кадров крупного завода. Пользуясь дружбой с директором, зловещий эквилибрист тоталитарной эпохи манипулирует людьми и шельмует порядочных работников, отлично чувствуя свою власть и как-то уютно, по-домашнему упиваясь ею. (Фильм датирован знаковым 56-м годом.)
Зато восхитительный дед Слива из «Стряпухи» – при всей комичности и «прохиндеистости» – получился у артиста фигурой лирической. Выпивоха, враль, ходок по бесхозным казАчкам, он тоже вроде бы манипулирует односельчанами, вводя их в заблуждение своими баснями и домыслами. Но, похоже, гоношится и чудит от одиночества. Оттого, что надоел своими сплетнями всей станице, а угомониться не может: боится спасовать перед надвигающейся старостью. Вот и провоцирует бурю в стакане воды. (Причем сам размещается в ее эпицентре.) В финале, когда счастливые пары все же соединяются, бобыль Слива с трактористом Пчелкой остаются не у дел. Под лирическую песенку Высоцкий с Сорокиным ведут диалог не
прикаянных:
– А вот, Андрей, я помню, был случАй.
– Да, знаю, дед, знаю…
– Так то ж другой случАй!
– И этот знаю.
В 1918 году, десяти лет от роду, псковитянин Костя Сорокин остался сиротой. Со временем догадался отправиться в Питер, где поселился у тетки. Та предупредила: «Жить живи, а на еду не надейся». Подросток работал литейщиком и учился в фабрично-заводском училище «Красный судостроитель». А закончив, не успокоился на достигнутом и поступил в частную студию знаменитого актера Николая Ходотова. Впрочем, тетке врал, будто ни свет ни заря идет на завод. Сам же два часа до начала занятий коротал в библиотеке. Там и к чтению пристрастился – оказалось, что на всю жизнь. (С годами Сорокин сумел стать широко образованным человеком. Обладая отличной памятью, с легкостью цитировал любые тексты, вплоть до исторических и философских. «Я прочитала Монтеня годам к пятидесяти, а Константин Николаевич, по-моему, освоил лет в тридцать», – говорит его младшая коллега Светлана Светличная.)
Хотя студентом Сорокину удалось поиграть на сцене почтенной Александринки в спектаклях с участием знаменитого Остужева, но зацепиться в старейшем русском театре он не смог. Четыре года, уподобившись бродячим актерам из пьес Островского, Сорокин скитался по провинции и переиграл за это время аж 150 ролей. То была и крепкая школа мастерства, и одновременно лицей профессионального авантюризма. (Когда в силу необходимости приходилось учить текст за час до выхода, импровизировать от отчаянья, влипать на сцене в неразрешимые ситуации – и самому же выкручиваться, чтоб не освистали. А порой, чего доброго, и выходить на подмостки в подпитии…)
Вернувшись в Ленинград, Сорокин поработал в Театре комедии, потом в Мюзик-холле и в Театре миниатюр. Однако то ли испугался перспективы навсегда остаться тенью Аркадия Райкина, то ли просто воспользовался шальной возможностью перебраться в столицу, но так или иначе в 41-м он был зачислен в штат «Мосфильма».
При всем том, что Сорокин снялся примерно в 70 фильмах и был виртуозом эпизода, о нем почти нет публикаций в печати. Зато коллеги вспоминают Константина Николаевича с большим воодушевлением.
«Сорокина все обожали. Он обладал искрометным чувством юмора, умел поддержать любую тему. Словом, был мыслящим человеком – и, кстати, обладателем потрясающей библиотеки. Когда мы вместе снимались в «Кочубее», он часто приглашал составить ему компанию за обедом. Константин Николаевич умел красиво ухаживать за столом, любил толково и солидно делать заказ, курил дорогие сигареты. То есть, играя в кино «людей из народа», в жизни стремился выглядеть вальяжным барином и бонвиваном. Возможно, таким образом он подсознательно компенсировал тяготы сиротского детства и голодной юности.
При всей своей общительности Сорокин не выносил панибратства и умел поставить на место человека, посягнувшего на его индивидуальный суверенитет. Помню, на «Кочубее» ему что-то не понравилось в поведении ассистента – и немедленно последовал окрик: «
Пшел вон!» В то же время бывали ситуации, когда Константин Николаевич вел себя как истинный рыцарь».
«Он был не очень удобным в общении человеком. То есть, конечно, умел умно и интересно говорить, но… не стеснялся оскоромиться непечатным словцом – причем даже в присутствии пожилых женщин. Моя мама, которая приехала ко мне на съемки «Стряпухи», услышав однажды его удалую тираду, даже растерялась: «И это знаменитый артист? Да как же он может черным словом крыть?! Ай, Валька, ты с ним не водись!» С другой стороны, ходили слухи, что Сорокин страдал жуткими язвами на ногах. И если это так, если работал, превозмогая боль, – тогда ему многое простительно».
«На самом деле Константин Николаевич был как-то не по-актерски стеснителен и поэтому специально надевал масочку разбитного говоруна. Он часто повторял: «Артист сродни арбузу. Только арбуз сначала вырезают, а потом уж покупают, а нас сначала покупают, а потом вырезают». То есть очень болезненно относился к тому, что сценами с участием эпизодических персонажей режиссеры жертвуют при монтаже в первую очередь. Кстати, заметив, что в моих картинах с его ролями этого не происходит, снимался у меня с удовольствием…
А циником Сорокин не был – это была «самооборона».
«Очаровательный человек! Мы снимались в фильме «Щедрое лето», где он играл заведующего фермой. По сценарию его Теслюк помимо прочего закупал быка-производителя. Так этого выдающегося быка специалисты держали на палках. А Сорокин довольно бесстрашно к нему приближался, так что животноводы даже отгоняли: куда, мол, лезете?
Он был покладистым актером и никогда не навязывал Барнету своих решений. Но при этом всегда так забавно работал в кадре, что Борис Васильевич не мог сдержать хохота…
«Ходоком» в вульгарном смысле этого слова Константин Николаевич не был, но очаровать женщину, думаю, мог. Он отличался обходительностью и повышенным вниманием к дамам. Опять же – юмор делал свое дело. А юмор, как известно, свидетельство ума».
«К Сорокину многие тянулись, но его же и опасались. Он мог без обиняков врезать в глаза неприятную правду. Никаких тормозов у него в этом смысле не было. Кстати, я тоже его побаивалась, но по другой причине. Мне казалось, что не смогу соответствовать уровню его интеллекта. Все думала: вдруг сочтет меня глупышкой?..
Когда у меня появился второй ребенок, я гуляла однажды с коляской вдоль Комсомольского проспекта. А Сорокин жил неподалеку и, видимо, шел к себе домой. Увидел меня и вдруг произнес: «Светка, зачем рожаешь?» Он имел в виду, что мы, актеры, не всегда можем оставаться рядом с детьми, брать на себя полную ответственность за их воспитание. Да к тому же, мне кажется, еще и понимал (если не провидел), что случаются объективные перемены в жизни целых поколений, когда родители не в силах оградить детей от испытаний…»
Последние слова позволяют предположить, что Константин Сорокин отличался не только образ
ованностью и юмором, но также определенной жизненной философией – чем-то вроде недепрессивного пессимизма (скажем так). Недаром слова «мудрец» и «философ» ассоциируются с его образом у большинства коллег…
Хотя Константин Николаевич безумно любил дочь, но его отношения с женой были разрушены. И он не спешил заполнить собственное одиночество иллюзией теплоты новых семейных уз. Ведь большинство здравомыслящих людей рано или поздно понимают, что пришли в этот мир в одиночку – и уйдут из него точно так же.
Впрочем, одиночество этого артиста могло иметь отнюдь не философское, а вполне бытовое объяснение.
Сорокин любил выпить, и все это знали. Нина Ургант признается, что в дни ее дебюта (а актриса снималась в «Укротительнице тигров» впервые в жизни) она просто-таки боялась своего экранного «отца». По словам Нины Николаевны, он – увы! – всегда пребывал в состоянии алкогольного опьянения…
С годами Константин Николаевич нашел способ никого не пугать и не подводить (что можно считать достойным профессиональным подходом к проблеме). Он заранее предупреждал режиссеров, в какой день и на какой срок «уйдет в подполье» – и на эти даты назначались съемки эпизодов без его участия. Людмила Хитяева вспоминает, как на исходе таких «больных дней» зашла однажды в его гостиничный номер – и изумилась: у Сорокина полным ходом шла примерка. Он заказал лучшим портным три костюма, чтобы после питейной паузы появиться перед лицом своих товарищей в элегантной тройке и при галстуке – словом, выглядеть безупречным щеголем.
(Говорят, в своем «подпольном» существовании актер вел себя тихо и нескандально. Просто запирался от посторонних взглядов, прихватив с собой из закуски лишь яблоко. А спустя условленное количество дней приступал к работе бодрым и обновленным.)
В середине 60-х, в зените карьеры, Константин Сорокин вдруг затосковал, тяготясь рамками отпущенного ему амплуа. То ли просто устал смешить публику, то ли амбиции разыгрались. (Ведь удалось же, к примеру, клоуну Никулину убедительно исполнить трагикомическую роль в картине Кулиджанова «Когда деревья были большими», а характерному артисту Крючкову блеснуть в драме «Суд» Скуйбина и Манасаровой.) Так что, когда режиссер Самсонов предложил актеру Сорокину роль странноватого циника Чебутыкина, нежно привязанного к трем сестрам из одноименной пьесы Чехова, наш герой был счастлив и позже назвал эту киноработу самой значительной в своей жизни. Увы, больше ему на психологические роли не везло. Так что пришлось жить в отведенных судьбой пределах.
Между его последней картиной «Иван и «Коломбина» и смертью в 81-м (Сорокину было лишь 73) лежит пауза в четыре года. Впрочем, не приходится сомневаться, что даже в отсутствие приглашений артист не позволял себе киснуть и продолжал колесить по стране с творческими вечерами, поскольку страстно любил путешествовать.
…А все же почему-то кажется, что последние годы одинокому лицедею, не лишенному вредных привычек, жилось довольно безрадостно. И это – невзирая на весь его философский и юмористический потенциал.