Иван Кирилов

Его не сломили ни Освенцим, ни рак

Когда ему было семь лет, из семьи ушел отец, и Ване, старшему из четверых сыновей, пришлось во всем помогать матери и опекать братишек. Брался за любую работу, чтобы заработать лишнюю копейку: и газетами торговал, и разнорабочим в железнодорожном депо работал, и телефонные провода тянул вместе со взрослыми монтерами. Те, кстати, относились к нему как к равному: парнишка не по годам был физически развит, спортивен, а еще он никогда не унывал…

Никогда не унывал

ИВАН Харитонович Кирилов родился на Украине, в селе Пологи Запорожской области, близ Гуляйполя — городка, который в годы Гражданской войны был центром махновщины.

Когда ему было семь лет, из семьи ушел отец, и Ване, старшему из четверых сыновей, пришлось во всем помогать матери и опекать братишек. Брался за любую работу, чтобы заработать лишнюю копейку: и газетами торговал, и разнорабочим в железнодорожном депо работал, и телефонные провода тянул вместе со взрослыми монтерами. Те, кстати, относились к нему как к равному: парнишка не по годам был физически развит, спортивен, а еще он никогда не унывал…

Незадолго до начала войны политрук, проводя занятия с сельскими ребятами — будущими призывниками, сразу же выделил из общей массы Ваню Кирилова: прекрасного футболиста, боксера, штангиста… Увы, тогда, за несколько лет до начала войны, ни политрук, ни сам Иван не знали, что выпадет на долю молодому спортсмену.

Весной 1942 года молодежь села стали угонять в Германию. Взяли и Кирилова. Он отнесся к этому хладнокровно: рассчитывал убежать при первой возможности. Это не представлялось трудным делом ему, юркому и сильному. Поезд, увозивший его, шел по Украине. «Если сбегу здесь, неподалеку от дома, — думал Иван, — фашисты могут сообщить в село — тогда угонят в Германию братьев». И только в Братиславе вдвоем с товарищем он, выждав момент, спрыгнул с поезда. Схватили их буквально через несколько минут тут же, на станции. И снова душный вагон, вонючая баланда и, наконец, рабочий лагерь в пригороде Вены. Сбежал он оттуда через неделю, подговорив троих товарищей. Поймали их в Чехословакии, на станции Гулен. Посадили в тюрьму, вскоре перевели в другую. Оттуда в наручниках через всю Чехословакию вернули в Вену. Из тамошней тюрьмы отправили на работу в село, к бауэру. И вновь Иван бежал. И вновь был схвачен…

Освенцим

ЗА МНОГОЧИСЛЕННЫЕ побеги из рабочего лагеря и от бауэра Иван был зачислен в разряд политических и отправлен в Освенцим.

Вспоминает Иван Харитонович Кирилов:

— Начиная с пяти утра нас без конца строили, выравнивали, считали и избивали, распускали, опять построения, выравнивания, счет и избиения под выкрики: «Равняйтесь по пять, свиньи!»

На работу гнали за 10–15 км, всю дорогу били, пока вели, а они с собаками, автоматы наперевес, плети, идут, орут, бьют… На работе через каждый час считали, опять построения, выравнивания, избиения, опять гонят работать, потом опять построения, вновь работать — и так до исступления… Мертвых несли на себе, каждого тащили члены той пятерки, в которую он входил. Несли в лагерь для счета: ушли утром сто человек и прибыть должно сто!.. Шли голодные, намерзшиеся, деревянные колодки на ногах, сушиться негде, никакой одежды, кроме выданной, полосатой.

…Ночью постоянные подъемы. Проверка одежды. Если порвана — тебя клали в станок и били. Проверка постелей. Если плохо заправлена — в станок. Затем проверка на вшей. Если в бараке на тысячу человек (по триста в штубе) находили у кого-то вшей, то избивали в станке до полусмерти… Многие не выдерживали, умирали прямо в станках.

Порой после всех проверок раздевают догола и, пусть даже двадцатиградусный мороз, гонят в баню. А перед тем, как гнать, опять построение, выравнивание. Одежду связывали так, чтобы номер был сверху, — так легче найти свою, бросали в машину и везли на дезинфекцию. Некоторые, не доходя до бани, замерзали, мы их поднимали и несли до лагерной больницы, где их оставляли.

В бане загоняют под холодную воду, избивают, кричат, потом пускают горячую, люди выбегают из бани, их вновь загоняют, пускают холодную. После бани опять построение, гонят в блок, опять мертвые. В блоке ждем, пока привезут одежду, лежим голые, греемся друг о друга…

Те, кто издевался над нами, назывались блоковые, штубовые, они издевались ночью, а днем отдыхали, т. к. нас угоняли на работы. Днем над нами издевались капо, форарбайтры…»

Открыто противостоять порядкам, царившим в Освенциме, — означало погибнуть. И тогда Иван решил прикидываться покорным, а между тем втайне делать все возможное для облегчения своего положения и участи товарищей, бороться всеми доступными средствами.

Немногие решались на это. Только самые рисковые и ловкие. Выйти ночью из барака — об этом даже подумать страшно. Наткнешься на колючую проволоку под напряжением — и нет тебя. Попадешь в лучи прожекторов, шарящих по лагерю, — получай автоматную очередь от охранн

ика. Отовсюду грозит смерть.

Он пробирался по ночам к кухонному блоку и воровал брюкву. (Хотя можно ли это назвать воровством?) Брал, сколько мог унести, и тащил в барак. Много раз, пробегая, был он свидетелем экзекуций. И порой так брало за живое — его, притерпевшегося уже к избиениям и смертям, битого-перебитого; прямо к сердцу злоба подкатывала, особенно если различал он на робе избиваемого знак «R». Над русским измываются! И, изменив направление движения, подскакивал к тому, кто избивал, с привычной боксерской сноровкой наносил на бегу удар-другой по ненавистной роже — и молниеносно скрывался, чтобы не успели разглядеть номер.

Он весил до войны около семидесяти килограммов. В Освенциме вес его стал меньше сорока. От голода еще сильнее запали глубоко посаженные глаза. Шатало от недосыпания — спали в лагере по два-три часа в сутки.

Кто хочет на Родину — два шага вперед

ИВАНА и других, выживших в страшной мясорубке фашистского концлагеря, освободили американцы. Они перевели узников в наскоро оборудованный временный лагерь в лесу. Оттуда Иван со своим приятелем Михаилом Орловым бежал. Вскоре их поймали и наряду с другими беглецами обрядили в форму армии США и начали проводить занятия по военной подготовке.

Стать американскими солдатами у бывших узников Освенцима не было ни малейшего желания. И однажды Иван Кирилов, несмотря на все пережитое, оставшийся непоседой, прокрался к штабу американской части и увидел входящего туда военного в странной форме: как будто советской, но с погонами. В сорок втором, когда Ивана увезли из СССР, воины Красной армии погон не носили.

Подобравшись к окну, Иван оказался свидетелем разговора этого человека с американскими офицерами. Военный, назвавшись майором Красной армии, сказал: «По имеющимся у нас данным, среди освобожденных узников лагеря есть наши соотечественники. Они должны быть переданы в распоряжение советского командования». Американцы принялись уверять майора, что в числе бывших заключенных нет русских. «Врут и не морщатся», — подумал Иван.

Когда майор вышел из штаба, Кирилов окликнул его. Представился. Сказал: «Нас тут триста человек русских…»

Майор попросил провести его к ним. Произнес перед строем соотечественников короткую речь, которую закончил словами: «Кто хочет вернуться на Родину — два шага вперед». Вперед шагнули все триста человек… Неизвестно, как сложилась дальше их судьба, а Иван Кирилов два года после освобождения служил в советской части, стоящей в Германии.

А ну-ка вставай!

ДЕМОБИЛИЗОВАВШИСЬ и вернувшись в Россию, Иван Прокофьевич до самой пенсии работал на железной дороге: механиком, электриком на поезде Москва — Баку. Получил комнату в коммуналке в Ростове-на-Дону, в которой вместе с женой живет до сих пор.

В 55 лет Кирилов узнал, что у него, никогда не то что не злоупотреблявшего спиртным, а вообще в рот не бравшего, рак печени. Произошло это так: однажды он встретил знакомого, который как-то странно посмотрел на невероятно похудевшего и осунувшегося Ивана и сказал: «Давай зайдем в ресторан, выпьем». Иван Прокофьевич, естественно, ответил: «Я не пью». «Все равно пойдем, разговор есть». Пошли. Знакомый взял по стакану вина, долго мялся и наконец выдал: «Знаешь, я разговор в поликлинике подслушал твоего начальника с врачом. Так вот: у тебя цирроз печени, и жить тебе осталось две-три недели». Услышав такое, Иван Прокофьевич сам предложил: «Ну тогда давай по второму стакану…»

Через несколько дней после того разговора вернулся из армии сын Кирилова и увидел, что отец не встает с постели. «Папа, ты чего все время лежишь?» «Да вот, сынок, рак у меня», — не стал лукавить Иван Прокофьевич. «Ты же спортсмен, отец! — воскликнул сын. — И всегда был спортсменом. А ну-ка вставай. Пошли на речку купаться». Пока спускались с четвертого этажа, Кирилов раз семь присаживался на ступеньки передохнуть. На улицу вышел — голова кружится, потом обливается. Но до речки дошел — окунулся. На следующий день опять пошел… А вскоре стал ходить купаться и утром и вечером. До глубоких морозов. Каждый день он делает по 100 приседаний и отжиманий от пола, а недавно на спор простоял полчаса вверх ногами.

* * *

ДАВНО уже нет в живых врача, вынесшего Кирилову страшный приговор, его бывшего начальника и знакомого, рассказавшего о диагнозе. А Иван Прокофьевич в свои 80 лет весел, бодр и здоров. Недавно он проходил медкомиссию и узнал, что у него, оказывается, космическое здоровье.