Иван Каляев

"Словарь убийц",Иван Каляев

4 февраля, когда московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович ехал к себе на Тверскую, Каляев, одетый для маскировки в крестьянское платье, совершил покушение, окончившееся смертью великого князя.

Иван Платонович Каляев родился 6 июля 1877 года в Варшаве (Польша входила тогда в состав Российской империи). Отец его происходил из крепостных крестьян Рязанской губернии и служил в полиции околоточным надзирателем, а затем артельщиком в управлении завода. Мать была полькой. Учился Каляев в единств

енной в Варшаве русской гимназии. Семья жила бедно, братья Каляева стали рабочими, и только ему одному удалось уехать для продолжения образования в Москву.

В 1897 году он поступил в Московский университет, а затем перевелся в Петербургский. Впрочем, учился он недолго. В 1898 году Каляев вступил

в Петербургский "Союз борьбы за освобождение рабочего класса", и в следующем году за участие в студенческом движении был из университета исключен и на два года выслан в Екатеринослав, под надзор полиции. Эти два года Каляев сотрудничал в местных газетах, изучал хозяйственный быт России. Близость к

социал-демократам и народническая литература привели его к идеям вооруженной борьбы с самодержавием. В 1901 году Каляев поступил во Львовский университет, но и здесь проучился недолго, решив стать профессиональным революционером. Летом 1902 года во время поездки в Берлин Каляева, имевшего при себе н

елегальную литературу, арестовала немецкая таможенная полиция и передала русским властям. Однако под суд Каляев не попал и в следующем году получил возможность уехать за границу.

В 1903 году в Женеве он вступил в боевую организацию (БО) партии эсеров. В Париже под руководством Максимилиана Швей

цера изучал взрывчатые вещества и технику обращения с динамитом, готовясь мстить "врагам рабочего класса". (М.И. Швейцер /1881 -1905/ - студент-химик, эсер, входил в тройку (вместе с Савинковым и Азефом) руководителей боевой организации эсеров. Погиб от взрыва бомбы, которую он заряжал.)

Карьер

у террориста Каляев начал с участия в покушениях на Плеве. Из пяти покушений, подготовленных БО в 1905 году, удалось последнее, состоявшееся 15 июля 1905 года. Но убийцей был не Каляев, а другой боевик - Егор Созонов. (В.К. Плеве /1846-1902/ - государственный деятель, в апреле 1902 года был назначен

министром внутренних дел и шефом жандармов.)

Каляев сделался фанатиком террора. Он считал, что террор является задачей номер один, перед которой блекнут все другие задачи революционной борьбы. Когда ЦК партии эсеров публично осудил терроризм в парламентских странах Европы, Каляев говорил Савин

кову: "Я не знаю, что бы я делал, если бы родился французом, англичанином, немцем. Вероятно, не делал бы бомб, вероятно, я бы вообще не занимался политикой... Но почему именно мы, партия социалистов-революционеров, т.е. партия террора, должны бросить камнем в итальянских и французских террористов? П

очему именно мы отрекаемся от Лункена и Равашоля? К чему такая поспешность? К чему такая боязнь европейского мнения? Не мы должны бояться, - нас должны уважать. Террор - сила. Не нам заявлять о нашем неуважении к ней... Я верю в террор больше, чем во все парламенты мира. Я не брошу бомбу в cafe, но

и не мне судить Равашоля".

Вместе с тем Каляев был скорее романтиком, чем прагматиком. Некоторые товарищи по организации называли его "поэтом".

В июле 1905 года в Париже состоялся ряд совещаний боевого комитета партии эсеров, на которых было решено совершить несколько покушений на царских

сановников, в т.ч. на великого князя Сергея Александровича, московского генерал-губернатора. Его очень не любили революционеры не только за преследования, но прежде всего за "Ходынку" - организацию празднеств по случаю коронации Николая II на Ходынском поле. Тогда из-за давки при раздаче царских под

арков погибло свыше 1300 человек.

Подготовка к покушению на великого князя для Каляева началась с того, что он выправил себе фальшивый паспорт на имя подольского крестьянина Осипа Коваля и занялся извозом. Вел себя робко и застенчиво, с извозчиками был тих, перед дворником заискивал. Когда его

расспрашивали о жизни, говорил, что до того, как заняться извозом, работал лакеем в петербургском трактире. Если не мог дать точного ответа, прикидывался недоумком. Помимо того, Каляев-Коваль надевал маску человека скупого и очень набожного, постоянно жаловался на убытки. На извозчичьем дворе он слы

л недалеким, но трудолюбивым: сам ходил за лошадью и мыл сани, выезжал на работу первым и возвращался последним.

Роль извозчика была идеальной для слежки за великим князем. Вместе с Каляевым тоже под видом извозчика наблюдение вел другой член боевой организации эсеров, Опанас Моисеенко. За неск

олько месяцев они изучили маршруты поездок великого князя, его привычки, его лошадей и кареты, его кучеров.

В период непосредственной организации покушения Каляев, обычно спокойный и хладнокровный, испытывал большой нервный подъем. Его переполняли предчувствия скорой гибели.

"В последний р

аз, - вспоминает Савинков, - я видел его извозчиком в конце января, когда покушение было уже решено. Мы сидели с ним в грязном трактире в Замоскворечье. Он похудел, сильно оброс бородой, и его лучистые глаза ввалились. Он был в синей поддевке, с красным гарусным платком на шее. Он говорил:

- Я оч

ень устал... устал нервами... Ты знаешь - я думаю, - я не могу больше... но какое счастье, если мы победим. Если Владимир будет убит в Петербурге, а здесь, в Москве, - Сергей... Я жду этого дня... Подумай, 15 июля, 9 января, затем два акта подряд. Это уже революция. Мне жаль, что я не увижу ее..."

В случае же неудачного покушения Каляев намеревался покончить жизнь самоубийством.

Наступил решающий этап подготовки. Каляев продал лошадь и сани и уехал в Харьков, чтобы заменить паспорт и скрыть следы своей деятельности.

2 февраля 1905 года он предпринял первую попытку покушения. Вечер

ом должен был состояться благотворительный спектакль в Большом театре в пользу Красного Креста, находившегося под патронажем Елизаветы Федоровны, жены великого князя Сергея Александровича.

Получив от Савинкова бомбу, Каляев встал на Воскресенской площади, у здания городской Думы. Был сильный мо

роз, дымила вьюга. Заговорщик основательно продрог, пока, наконец, в начале девятого часа у Никольских ворот показалась карета Сергея Александровича. Когда карета свернула на площадь, Каляев бросился навстречу, но при свете фонарей увидел, что рядом с великим князем сидят жена и дети. Террорист дрог

нул и остановился, опустив пакет с бомбой. А пройдя в Александровский сад, где его ждал Савинков, Каляев рассказал, что случилось и добавил: "Я думаю, что я поступил правильно, разве можно убить детей?.."

"От волнения он не мог продолжать, - вспоминает Савинков. - Он понимал, как много он своей

властью поставил на карту, пропустив такой единственный для убийства случай: он не только рискнул собой - он рискнул всей организацией. Его могли арестовать с бомбой в руках у кареты, и тогда покушение откладывалось бы надолго. Я сказал ему, однако, что не только не осуждаю, но и высоко ценю его по

ступок. Тогда он предложил решить общий вопрос, вправе ли организация, убивая великого князя, убить его жену и племянников. Этот вопрос никогда не обсуждался нами, он даже не подымался. Каляев говорил, что если мы решим убить всю семью, то он, на обратном пути из театра, бросит бомбу в карету, не сч

итаясь с тем, кто будет в ней находиться. Я высказал ему свое мнение: я не считал возможным такое убийство".

Террористам пришлось дожидаться другого удобного случая. При этом их задача осложнилась тем, что второй, резервный метальщик Куликовский "вышел из дела". Но Каляев был уверен, что справи

тся и один.

4 февраля, когда великий князь ехал в генерал-губернаторский дом на Тверской, Каляев, одетый для маскировки в крестьянское платье, совершил наконец покушение, окончившееся смертью великого князя.

Сидя в тюрьме, в одном из писем товарищам Каляев описал, как это произошло:

"Пр

отив всех моих забот я остался 4 февраля жив. Я бросал на расстоянии четырех шагов, не более, с разбегу, в упор, я был захвачен вихрем взрыва, видел, как разрывалась карета. После того, как облако рассеялось, я оказался у остатков задних колес. Помню, в меня пахнуло дымом и щепками прямо в лицо. Пот

ом увидел шагах в пяти от себя, ближе к воротам, комья великокняжеской одежды и обнаженное тело... Шагах в десяти за каретой лежала моя шапка, я подошел, поднял ее и надел. Я огляделся. Вся поддевка моя была истыкана кусками дерева, висели клочья, и она вся обгорела. С лица обильно лилась кровь, и я

понял, что мне не уйти, хотя было несколько долгих мгновений, когда никого не было вокруг. Я пошел... В это время послышалось сзади: "Держи, держи", - на меня чуть не наехали сыщичьи сани, и чьи-то руки овладели мной. Я не сопротивлялся. Вокруг меня засуетились городовой, околоток и сыщик противный

... "Смотрите, нет ли револьвера, ах, слава Богу, и как это меня не убило, ведь мы были тут же", - проговорил, дрожа, этот охранник. Я пожалел, что не могу пустить пулю в этого доблестного труса. "Чего вы держите, не убегу, я свое дело сделал", - сказал я... (и понял тут, что я оглушен). Давайте изв

озчика, давайте карету. Мы поехали через Кремль на извозчике, и я задумал кричать: "Долой проклятого царя, да здравствует свобода, долой проклятое правительство, да здравствует партия социалистов-революционеров!" Меня привезли в городской участок... Я вошел твердыми шагами. Было страшно противно сре

ди этих жалких трусишек... И я был дерзок, издевался над ними. Меня перевезли в Якиманскую часть, в арестный дом. Я заснул крепким сном..."

Каляева почти сразу перевели в Бутырскую тюрьму, где его через несколько дней ждал сюрприз - посещение великой княгини Елизаветы Федоровны, жены убитого им

Сергея Александровича.

"Мы смотрели друг на друга, - писал об этом свидании Каляев, - не скрою, с некоторым мистическим чувством, как двое смертных, которые остались в живых. Я - случайно, она - по воле организации, по моей воле, так как организация и я обдуманно стремились избежать лишнего кров

опролития. И я, глядя на великую княгиню, не мог не видеть на ее лице благодарности, если не мне, то, во всяком случае, судьбе за то, что она не погибла.

- Я прошу вас, возьмите от меня на память иконку. Я буду молиться за вас.

И я взял иконку.

Это было для меня символом признания с ее стор

оны моей победы, символом ее благодарности судьбе за сохранение ее жизни и покаяния ее совести за преступления великого князя.

- Моя совесть чиста, - повторил я, - мне очень больно, что я причинил вам горе, но я действовал сознательно, и если бы у меня была тысяча жизней, я отдал бы всю тысячу, а

не только одну.

Великая княгиня встала, чтобы уйти. Я тоже встал.

- Прощайте, - сказал я. - Повторяю, мне очень больно, что я причинил вам горе, но я исполнил свой долг, и я исполню его до конца и вынесу все, что мне предстоит. Прощайте, потому что мы с вами больше не увидимся".

Характер

но, что Каляев не задумывался о судьбе прислуги великого князя, которая тоже могла погибнуть при теракте. Например, кучеру Сергея Александровича, Андрею Рудинкину, при взрыве были нанесены многочисленные тяжкие телесные повреждения. Весьма забавно: великую княгиню террорист щадит, а жизнь кучера, че

ловека из народа, - не ставит ни в грош.

Суд над Каляевым состоялся в особом присутствии сената 5 апреля того же года.

Защищали Каляева присяжный поверенный В.А. Жданов, тесно связанный с эсерами и помогавший им материально, а позднее, в 1907 году, осужденный на четыре года каторжных работ п

о делу социал-демократов, и присяжный поверенный Мандельштам. Но все их усилия пропали даром, поскольку никто, в том числе и подсудимый, не верил в наказание, не связанное с лишением жизни. Речь Каляева на суде была довольно патетической, он скорее обвинял, чем оправдывался, а последние слова звучал

и так:

- Мое предприятие окончилось успехом. И таким же успехом увенчается, несмотря на все препятствия, и деятельность всей партии, ставящей себе великие и исторические задачи. Я твердо верю в это, - я вижу грядущую свободу возрожденной к новой жизни трудовой, народной России.

И я рад, я горд

возможностью умереть за нее с сознанием исполненного долга.

В тот же день Каляева приговорили к смертной казни через повешение.

Хотя он и был готов умереть, но все же подал кассационную жалобу. Сенат ее рассмотрел и отклонил.

9 мая Каляева перевели из Петропавловской крепости, где он сод

ержался во время суда, в тюремные застенки Шлиссельбурга. Вечером к нему пришел священник отец Флоринский, предложил исповедаться и причаститься. Каляев сказал, что в Бога верит, но обрядам никакого значения не придает. Во втором часу ночи, когда начало светать, за узником пришли. Во дворе, где была

построена виселица, стояли представители тюремной администрации, команда солдат и офицеры, свободные от службы. Каляев появился в фетровой шляпе, но без пальто. Он молча выслушал приговор. Еще раз пришел священник и поднес к губам Каляева крест. Тот отрицательно покачал головой:

- Я уже сказал в