Иулиан Рукавишников

Биография

Все квартиры в одноподъездном доме по улице Щусева, в котором живет Иулиан Рукавишников, оказались с сюрпризом - ни на одной двери не было опознавательного номера. Вдруг кто-то подал голос с последнего этажа. Поднимаюсь - на лестничной площадке стоит высоченный, стройный мужчина в кожаных брюках и модерновой рубахе в клетку, в сапогах-казаках.

"Иногда прихожу с комиссией к кому-то в мастерскую, а она такая замшелая..."

Хозяин оказался человеком радушным, приветливым и очень гостеприимным, предложил чай да кофе, а угощал по-русски - водкой. Беседа пошла плавно, а Рукавишников при этом все лукаво так улыбался и испытующе на меня поглядывал.

- Иулиан Митрофанович, вы один из ведущих скульпторов страны, народный художник России, действительный член Российской академии художеств... А есть ли ваши работы в музеях?

- В Третьяковской галерее работ двенадцать есть. Да и сейчас предлагают продать: "Мы все у вас купим, но денег очень мало можем дать". Прежний директор Третьяковки еще изыскивал какие-то возможности, а нынешний совсем без денег живет.

- Все ваши грандиозные мемориальные комплексы в Ростове-на-Дону, Брянске, Нижнем Новгороде, Твери, огромное количество памятников и бюстов выдающимся личностям - заказные. А много ли вы делаете для себя?

- Обязательно каждый художник что-то делает для себя, а иначе невозможно. Когда я был председателем Выставкома, приходилось часто принимать работы к выставке. Иногда приходишь к кому-то в мастерскую, а она такая замшелая, пустая - только два-три портрета тоскуют. В этом случае говорить даже не о чем. Скульптор - это прежде всего труженик.

В мастерской Рукавишникова особенное ваше внимание привлекут работы станковой пластики из цикла "Природа (Эволюция и превращения)". Скрытные бабочки-красавицы, влюбленные и робкие "Улитки", строгий, определенно мужской принадлежности "Богомол", который оказывается более чем метровым, трогательная "Гостья" (большой лемур), дремучий "Допотопный черепах". И, наконец, философский апогей серии - "Куколка" ночной бабочки, запеленутая как египетская мумия и исполненная по законам египетской же скульптуры, когда в простые, лаконичные формы вобрана вся природа нашего непознаваемого мира.

Этим работам присущи редкая гармония, сдержанная, мудрая красота и мягкий юмор. Бронзовые зверьки, насекомые, рыбы невероятно обласканы вниманием их создателя. К этим существам проникаешься нежностью, их хочется потрогать, погладить, походить вокруг них, рассмотреть. Их жизнь в мастерской очень отлична от выставочной - продуманной, праздничной, ярко освещенной. Здесь никто не думает, какой бы стороной их лучше повернуть к зрителю, - они стоят беспорядочно и плотно друг к другу. Да и черный гранитный бюст самого мастера живет под лестницей, тоже в абсолютной куче-мале.

"Ленин сам говорил, что у него два разных профиля..."

Особая линия жизни Иулиана Рукавишникова связана с творением всемирной Ленинианы. Он был официальным исполнителем этого заказа на протяжении целой эпохи. Щедрой рукой Рукавишников разбросал образ создателя Страны Советов по всему миру. Самому скульптору навскидку оказалось трудно припомнить страну, где перед посольством Советского Союза, или внутри его, или в советском офисе не стоял бы бронзовый, гранитный или мраморный товарищ Ленин в его исполнении. В Париже их оказалось аж два - один в старом здании посольства, а другой - из розового гранита, полированный, очень красивый - в новом, в конце парадной лестницы.

Скульптор всегда настолько был завален этими заказами, что не на все установки памятников и бюстов Ульянову-Ленину успевал выезжать. Как водилось в те времена, проект каждой работы предварительно тщательно обсуждался и утверждался художественным советом, а уж окончательный приговор выносил сам Андрей Андреевич Громыко.

- Я всегда с удовольствием работал над образом Ленина. У меня была редкая возможность изучать его физиономию по многочисленным, не известным широкой публике и архивным фотографиям. Владимир Ильич обладал яркой природной фактурой - интересная черепная

коробка, сильный надбровный выступ, ярко выраженные скулы, в нем же было намешено много разной крови, в том числе и еврейской, и калмыцкой.

- Вы, конечно, эту деталь не подчеркивали?

- Ну почему? Сгладить или упустить такие детали в работе нельзя, наоборот, я всегда старался эти особенности подчеркнуть. Ленин сам говорил, что все мы разные, кривые, и сам отмечал, что у него два разных профиля, и даже утверждал, что, когда его снимали в полиции, он себя с одной стороны не узнавал. Конечно, у меня сложилось определенное представление об этом человеке - сволочизм в нем, бесспорно, присутствовал порядочный, хотя я не видел в нем какого-то беса. Личностью он, безусловно, был яркой.

Вообще-то моя ленинская эпопея началась еще в студенческие годы. Тогда был объявлен очередной конкурс на создание портретного образа вождя, и, поскольку Ленина делали известные мастера и почерк каждого был узнаваем, я несколько схитрил - попросил приятеля отнести мою работу. Получилось, что я выиграл. С этого все и началось.

У И. Рукавишникова есть уникальные работы на ленинскую тему. Одна из них - барельеф анфас, установленный во Дворце пионеров в Ульяновске к 100-летию Ленина. Больше этого не сделал никто. Рукавишникова тоже тогда все отговаривали, а он сделал - и получилось.

В этом серьезном и крайне ответственном деле не обходилось, конечно, и без конфузов. Руководителям одной африканской страны проект памятника очень понравился, но по их представлениям Ленин, будучи вождем мирового пролетариата, должен был по образу и подобию абсолютно слиться с африканским народом. Рукавишникову пришлось удовлетворить милое пожелание - вместо мраморного сделать гранитного черного Ленина.

МИД любил Рукавишникова, и эпоха его зарубежных Ленинов окончилась только тогда, когда рухнула вся советская система, но остались еще дважды Герои, которые по статусу могли иметь скульптурный портрет еще при жизни.

- Что сейчас с памятниками Ленину, стоят?

- Пока стоят. Вообще я считаю, что массу, которая, образно говоря, находится в колхозах, можно убрать, а вещи, представляющие художественую ценность, видимо, надо оставить. Я, например, считаю, что зря Дзержинского убрали. Между прочим, когда демонтировали памятник Дзержинскому, сняли и мемориальную доску Андропову со здания КГБ. А вот сейчас в ФСБ зашевелились - просят меня заняться ее реставрацией.

- В Москве есть ваш Ленин?

- Есть один по Казанской дороге. С ним смешная история приключилась. Я сделал громадную девятиметровую скульптуру для Костромы, ее хотели поставить на царский постамент, но, слава Богу, проект развалился. А потом через Министерство культуры вдруг объявился конный завод и уговорил эту модель продать. Не поймешь иногда, откуда к тебе что придет.

Поскольку области пристрастий коллекционеров безграничны, находятся любители Ленина и сейчас. Время от времени в доме Рукавишникова возникают люди, которые хотят приобрести бюст или что-либо еще из ленинской тематики, но их, как правило, мало интересует художественная сторона работы, поэтому о финансовой стороне договориться всегда очень сложно.

"Маску я почти со всех снимал..."

Специфика деятельности скульптора такова, что без надгробий в его творчестве никак не обойтись. Надгробия великих наших вождей, видных государственных деятелей, ясное дело, доверялось изготовить только избранным. Иулиан Рукавишников тоже внес свой яркий вклад в галерею бюстов у Кремлевской стены - Суслов и Брежнев попали под его руку.

- В тот день я как раз устанавливал мемориальную доску Суслову на доме, в котором он жил. Приехал абсолютно больным, сидел в машине закутанный в теплые вещи и оттуда руководил процессом. Неожиданно возник Демичев, по

росил срочно прервать работу и поехать с ним. Я говорю: "Куда? Что? Полчаса осталось закончить..." - "Нет, давай быстро, по дороге поговорим..."Оказалось, что мы прямо в морг отправились, снимать маску с Брежнева. Маски я почти со всех снимал...

Портрет Брежнева я лепил и раньше. Мне тогда повезло, я попал к нему на прием в числе нескольких человек и видел его в работе, в действии со всех сторон, для скульптора это очень ценно. Брежнева многие делали, но он не всегда получался. На съезде художников мой портрет Брежнева был признан лучшим. Вообще он мужик настоящий, не размазня какая, очень обаятельный и доброжелательный. Я из них кого только не лепил, все приходили в мастерскую, позировали. Смешно сказать, но, общаясь с партийной элитой, мне удалось остаться беспартийным, хотя меня многие тогда к этому склоняли - и Гришин, и Фурцева.

А первые надгробия в своей жизни я сделал с наводки Василия Сталина. Когда я учился в институте, мы уже почти не общались, но он разыскал меня и позвонил прямо в институт. Звонок, конечно, произвел там должный эффект. Василий предложил сделать надгробия для деда и бабушки по линии Аллилуевой. Я приготовил эскизы, которые, разумеется, нужно было показать самому Сталину Мы договаривались о встрече несколько раз, только с третьего захода он смог нас принять. Ответственность была велика, и я, конечно, перетрясся не на шутку. От общения со Сталиным особенно отложилась в памяти его манера говорить - очень тихо так, медленно. Ему эскизы понравились.

- Вы дружили с Василием Сталиным?

- Мы вместе учились в летной школе. Не то чтобы очень дружили, но по бабам вместе ходили.

"Открыл меня для скульптуры, собственно, отец"

Иулиан Рукавишников - сын известного скульптора Митрофана Рукавишникова. К ужасу отца, Иулиан свой молодой взор сразу же направил на авиацию. Поступил в летную школу и в первые дни войны записался добровольцем.

Но судьба на то и судьба, что ни о чем у нас, земных, не спрашивает. Путь Иулиана она откорректировала достаточно жестко. В один из первых полетов он поднялся в воздух на неисправном самолете и с тридцати метров стал падать - разбился вдребезги. Двенадцать дней он ничего не видел, не слышал, не разговаривал, но все-таки выжил.

Из-за травмы головы поначалу Рукавишникову учиться было нельзя, поэтому он стал работать трафаретчиком и потихоньку помогать отцу

- Открыл меня для скульптуры, собственно, отец. Он был очень рад, когда в результате я все-таки поступил в институт им. Сурикова. Но по великой иронии судьбы в первый же день моей институтской жизни, на первой же лекции, мне сообщили, что он умирает.

...Побыв какое-то время в гостях у Иулиана Митрофановича, я вдруг осознаю, что в его квартире в центре Москвы живет редкая, легкая тишина - та, которая со звоном, которая бывает только в загородном доме. Гостиная, в которой мы расположились, по своему ритму несколько напоминает средневековый зал. Она такой невероятной величины и с такими высоченными потолками, что позволяет иметь бельэтаж. Там скрывается библиотека. Мы поднимаемся наверх по красивой лестнице посмотреть на медали. Они разложены на письменном столе ровными рядками - оверс-реверс, оверс-реверс. Великие имена: Нахимов, Шиллер, Моцарт, Петрарка, Чехов, Петров-Водкин, Кончаловский, Рафаэль - все не перечислить. Настольная лампа ярко их освещает. Можно удобно усесться в кресло и внимательно, как коллекционер, рассмотреть каждую деталь.

- Сейчас почти не работаю в малой форме, а раньше этим увлекался. Тогда Министерство культуры делало много заказов. Медаль, конечно, занятная вещь, разрабатывая ее, приходится заниматься серьезной исследовательской работой, многое познаешь. Вообще скульпторы намного умнее

ивописцев.

Медаль сильна тем, что это знаковая штука. Надо обязательно сделать портрет и что-то символическое по поводу личности на обратной стороне, учитывая, что там еще и текст должен быть, все очень сжато. Потом с медалью происходит превращение, и это тоже интересно наблюдать. Скульптор работает по крупной форме, размер примерно с десертную тарелку а затем на монетном дворе с помощью специальной машины происходит уменьшение. Ты потом видишь свою работу и думаешь: "Как же так может получаться?" Это уже как другое явление, другая вещь.

"Что можно было бы сделать с нашим потенциалом и что сделали - просто смешно..."

- В каком материале вы любите работать, есть какие-то предпочтения?

- Нет, мне все нравится, я и сына так научил. Скульптор все должен уметь - и в камне работать, и в бронзе, и формовать. А иначе получается не скульптор, а искусствовед - все якобы знает, а делать ничего не может.

- Ваш сын - Александр Рукавишников - скульптор от Бога?

- Талант всегда от Бога, а он человек, безусловно, талантливый. У меня сохранились его детские фотографии, когда он постоянно что-то лепил, а потом соединял отдельные части в хорошие вещи. Саша вообще впитал со всех сторон все что мог. По нашему времени это совершенно уникальное проявление таланта, в полной мере еще не оцененное. Ни я, ни Саша в творческом отношении по-настоящему не реализовались. Что можно было бы сделать с нашим потенциалом, и что сделали - просто смешно...

- Все-таки сыну, видимо, было легче по проторенной дорожке идти?

- Саше, конечно, попроще было, и то он много побочного сделал, а я вообще все делал в промежутках. В нашей стране человек, родившись, все заново должен создать. Раньше хоть что-то по наследству переходило. Трудно за одну жизнь и в творческом отношении состояться, и какие-то материальные блага приобрести, мастерскую, например, сделать. Очень много времени уходит не на основное. Я не жалуюсь на систему, но сам себя держишь.

- Александр для вас советчик?

- Когда заканчиваю какую-то вещь, я даже и внука вызываю. Как же - поругать надо немножко.

Отец и сын - единомышленники. В 1988 году Рукавишниковы были среди пяти художников, организовавших первую в стране независимую галерею "M'APC", нарушившую монополию государства в музейной практике. В свое время галерея в Филях сильно нашумела. Виданное ли дело, стали свободно продаваться произведения художников, постоянно находившихся в гонениях и знакомые всем по полуподвальным выставкам.

Прошел десяток лет, "M'APC" пережил свой бум, его владельцы поняли на практике, что такое галерейный бизнес, но, к счастью, этим деятельным людям хватило здравомыслия подумать и об авторах. За это короткое время им удалось сформировать Русскую коллекцию современного искусства, в фонд которой входит более 1200 первоклассных произведений живописи, скульптуры, графики. Коллекция динамична, постоянно растет и развивается. Работы Рукавишникова тоже являются ее украшением - "Личинка комара", "Саксифрага", "Брамелис", "Бабочка" и еще целая серия, выполненная в бронзе со стеклом.

Иулиан и Александр Рукавишниковы нередко создают и совместные проекты. Несколько месяцев назад они выиграли конкурс, объявленный Министерством культуры, на памятник архитектору Баженову, который войдет в архитектурный ансамбль Дома Пашкова. Правда, поставить его у города пока нет денег.

- На Храме Христа Спасителя я сделал один из четырех самых больших горельефов - "Воскресение Христа". Как раз у этого рельефа сохранилась только одна очень старая фотография с фактически размытым изображением. Пришлось все придумывать самому, опираясь на подобные темы, раскрытые в иконах. Потом, как ни странно, мой вариант как-т

совпал с изображением на фотографии.

Лужкову горельеф понравился: "Ой, замечательно, ничего подобного не видел! А что же вы дальше-то?" А мы и так все бесплатно сделали - модели, отформовали. Сейчас уже и в размер сделали, а денег не платят. Так, что-то подбросили. Абсолютно та же манера, что и при Советах: любишь Родину - вот давай старайся.

Такая же история произошла и с памятником Михаилу Шолохову - выиграл конкурс, а поставить нет денег.

У нас все так - не поймешь ни черта. Государство заказывает, а потом скульптура оказывается ненужной, даже чувствуешь себя как-то неловко, вроде ты как-то надоедаешь.

- Вы каждый день в мастерской?

- Я теперь везде работаю - и в мастерской, и на даче, и здесь тоже. Сейчас работаю над памятником Шостаковичу И кошку к очередной выставке готовлю.

- Счастливый вы человек.

- Да, конечно, счастливый.

"... Всегда происходит превращение - и ты либо нищим делаешься, либо расцветаешь"

- Что бы вы отметили из новых московских памятников? Интересен ли, на ваш взгляд, например, Высоцкий на Рождественском бульваре, Чехов в Камергерском, опять же Достоевский перед Российской библиотекой?

- Высоцкий на бульваре плохой, мне не нравится. Я Володю знал недолго, общался с ним - это не Высоцкий.

Когда вещь появляется на улице или в зале, всегда происходит превращение - и ты либо нищим делаешься, либо расцветаешь. Угадал пропорции, учел место - победил.

А общее зрительское мнение складывается не скоро. Сначала начинают ругать, потом хвалить. Вот вы не представляете, сколько было звонков, писем и устных заявлений по поводу Достоевского, которого сделал сын. Не все понимают, что ему же там, на углу улицы, неуютно, его жизнь такая - неуютная. Он печален. Потом это как-то откристаллизовалось, и вроде бы остались неплохие ощущения.

- Дам воплощали?

- Обязательно! Как же без дам - это же не жизнь! Галю Вишневскую, например. Она красивая, но с характером адским, такой я ее и сделал.

- У вас есть интерес к преподавательской работе?

- Меня давно зовут, но я никак не решусь. Я хочу, но, знаете, это живые люди, к ним привязываешься, а надо же еще что-то делать официально и неофициально. Во всяком случае, преподавательская деятельность требует внимания. Нам в институте преподавал президент академии Николай Васильевич Томский. Вот, бывало, идет он по коридору и мимо нашей аудитории проходит, мы за ним: "Николай Васильевич, вы к нам!" - "Ой, а я задумался!" Он очаровательный человек, но так нельзя - либо ты преподаешь, либо числишься.

- Такое ощущение, что вы находитесь в полном мире с самим собой.

- Ну, во всяком случае, когда работаешь, надо быть в таком состоянии, иначе ничего не получится. Когда-то мы пробовали все способы - выпьешь, и кажется, что лучше видишь. Иногда действительно, если работа не двигается, застряла, а ты боишься в ней что-то нарушить, это дает смелость ее немножко изуродовать. Но, как правило, сделанное в таком состоянии на место не кладется. Видимо, есть свои законы - надо быть кристальным, искренним и честным. Ты, конечно, не портишься от того, что выпьешь, но глаз все-таки трансформирует.

Прозрение приходит далеко не всегда и совсем ненадолго, а делаешь ты в это время гигантскую работу и по объему и по качеству Иногда в процессе работы забываешь, где находишься, а привычка отступить и посмотреть есть. Я с лесов много раз падал, один раз меня спасли армейские штаны - они зацепились за гвоздь, и я повис. Говорят, что в каждом человеке заложено много начал. Их надо угадать, кому-то везет, он попадает и развивает зачаток, который дан Богом. Но когда я был летчиком, мне казалось, что это действительно моё призвание.

"Персона" No.2, 2000.