Те, кто постарше, конечно, помнят маленькую девочку, которая когда-то впервые исполнила «Оранжевую песню». Сорок лет с тех пор прошло, а песню не забыли. Ни в России, ни в Грузии. Ее потом и Алла Пугачева пела, и Марина Влади, а сейчас, как это ни странно, юные певицы подхватили: «Оранжевое небо, оранжевая мама, оранжевый верблюд…». Слова написали Григорий Горин и Аркадий Арканов, а музыку — композитор Константин Певзнер. Специально для восьмилетней Ирмы Сохадзе. Она в то время в Грузии замечательно джаз пела. Говорят, совсем как Элла Фицджеральд.
Мы встретились в разгар очередной холодной войны между Россией и Грузией — когда наш санитарный врач Онищенко самоотверженно боролся с грузинским вином.
Еще в детстве Ирма поняла: талант — это самоотверженность и упрямство. И почти что больше ничего. То, что весь трехсотмиллионный Советский Союз («долго, долго, всю мою жизнь») воспринимал ее как «оранжевую девочку», «и бесило, и подхлестывало». Надо было доказывать, что не осталась в том оранжевом детстве. И вот она говорит: «В масштабах Грузии я это давно уже доказала. Теперь надо — нет, не доказывать, а показывать это моим дорогим москвичам».
Она училась в Центральной музыкальной школе (для одаренных детей). В 1974 году окончила ее с золотой медалью. Поступила в консерваторию по классу фортепиано и параллельно — на музыковедческое отделение теоретического факультета. По окончании — красный диплом.
Ирма по жизни «круглая отличница». Такая — очень старательная. Очень дисциплинированная. Очень ответственная. (Смеется: «Хотя известно, что чистокровные грузины — разгильдяи. Жизненная философия: «Ну а к-у-д-а-а спешить…»). На концерты (даже на сборные, где поет всего две песни) приходит за три часа. И каждый день — репетирует. Очень подолгу. Если днем отвлекают какие-то дела — тогда ночью. («К ужасу родных».)
Искусство есть интерпретация опыта. В этом она уверена. Ничто не появляется из ничего. Психологический закон: за каждую вещь должно быть заплачено, иначе она рано или поздно окажется недействительной. Поэтому Ирма с детства приучала себя отвечать за слова как за поступки.
И вот сейчас у нее — четыре программы: «Это романсы, потом «чисто грузинские» песни, потом двадцать четыре моих бардовских песен и джаз». За сорок лет, что прошли с премьеры «Оранжевого неба», у нее было много гастролей, каждые два-три года — большой «сольник» в Грузии, несметное число маленьких концертов. И примерно раз в десять лет — большие концерты в Москве.
Двадцать пять лет Ирма Сохадзе проработала на Первом (государственном) грузинском телеканале. Начинала с должности младшего редактора. Ушла с поста заместителя генерального директора. У нее было много авторских программ. Например, «Музыкальный октагон». («Это что-то вроде вашего «Музыкального ринга», помните? Правда, грузин заставить соревноваться трудно. В Грузии все хотят быть первыми. Но эта передача жила долго, и это были всегда прямой эфир и живое исполнение».) Вздыхает: «А сегодня с легкой руки российской поп-эстрады вживую поют 5—10% грузинских исполнителей, а остальные открывают рты под прошлогоднюю фонограмму. Представляете, это в Грузии! Боятся петь не под «фанеру», почти что разучились вживую».
Еще Ирма организовывала на телевидении благотворительные акции-марафоны. Собирала деньги для сирот, для беженцев из Абхазии, для пострадавших от военных действий. («Сначала для грузин это был шок: кому-то плохо, кто-то голоден, кому-то негде жить, кто-то потерял всех близких… Потом несчастья стало так много, что шок прошел. Вся Грузия была без света, без тепла, ночью выстаивала очереди за хлебом… На войне как на войне. Но люди поддерживали друг друга. Концерты не прекращались. Представляете: зал сидит в зимних пальто, в шапках-ушанках, я сама пою на сцене в пальто (ну, старалась такие пальто подбирать, чтобы как бы имидж это был, не выдавать себя, вроде бы вовсе не трясусь от холода), свет все время гаснет… Но, как ни странно, все к лучшему было. Без света, в тесноте зрительских рядов я то допевала, то докрикивала, то дошептывала песню, а люди подхватывали… Тогда поняла: шепот важнее крика. И про смысл искусства поняла: он — в сохраняющемся качестве».)
Потом была в Тбилиси «революция роз». Вся семья Ирмы переживала за Михаила Саакашвили, поддерживали его, как могли. Ведь решалась судьба демократии в Грузии.
Но после победы пришли новые люди в политику. И на телевидение тоже. Они сказали: все, кто работал на государственном телевидении, нам не нужны. И еще сказали: и те, кому за сорок, нам тоже не нужны.
Впрочем, Ирму никто не выгонял. Она сама ушла.
Биография как личная жизнь в искусстве, однако, продолжалась. Объясняет: «Уйдя с телевидения, я, странное дело, себя несчастной не почувствовала. У меня было время привести в порядок свои мысли. Жила семьей. Мы с мужем вместе уже 31 год. И у нас две замечательные дочки. Одной — 29 лет, другой — 20. Я даю в Тбилиси маленькие благотворительные концерты. Очень-очень много таких очень-очень маленьких концертов. На деньги от одного концерта мы купили для детдома телевизор, от другого — еще что-то. Это меня спасает».
«Холод отодвинутого времени» — вот что чувствует сегодня Ирма Сохадзе. «Что-то стало выхолащиваться в отношениях людей с людьми. Даже в Грузии. В самые трудные времена у нас соседи были не соседями, а родными людьми. Мы обеды готовили на три-четыре семьи, все дети наши ночевали то в одной соседской квартире, то в другой. Мы только потому и выжили, только этим и спаслись. Нет, не подумайте, добрососедские отношения в Грузии не нарушились. Но вот отношения с нашим соседом Россией… Почему мосты обрублены? Какая-то обоюдная ксенофобия.
Мне не интересна политика. Но я не верю, что это Россия вырубает нам газ. Может, у того человека, кто это делает, и есть российское гражданство, но это — не Россия. А те, кто разыгрывает карту Абхазии или Южной Осетии? Почему никто не разъясняет, что это внутренняя Грузия? Почему люди вводятся в заблуждение? И эти визы, и некорректные высказывания политиков с обеих сторон… Я теперь когда телевизор смотрю — так напрягаюсь, у меня просто паника начинается. А думать надо о позитиве».
Ирма и думает о позитиве. И верит в силу народной дипломатии. В Грузии она поет русские песни. (И сегодня — тем более сегодня! — сочиняет песни на русском языке.) А в Москве — грузинские. Песни с «сохраняющимся качеством».
…Почему — что люди, что страны — одно понять не могут: ненавидеть друг друга — это очень утомительное занятие?
P.S. Кстати, о народной дипломатии. Моя подруга Ядвига Юферова рассказала: напротив ее дома появилось грузинское кафе. И вот аккурат в тот момент, когда дипломаты обеих стран пугали нас «адекватными мерами» и вводили визовый режим, за одну ночь над входом в это кафе «нарисовалась» вывеска: «Грузинская и русская кухня. Кафе «Два друга». В память о Михаиле Егорове и Мелитоне Кантария, водрузивших знамя Победы над рейхстагом».