Ирина Бразговка

Ирина Бразговка (интервью)

"У него в комнате стоял необычный запах: терпкий, ни на что не похожий. Я никак не могла понять, чем это пахнет, пока однажды не обнаружила на столе маленькую бутылочку без этикетки. Когда стало ясно, что он вот-вот уедет, я эту бутылочку... украла, унесла с собой. Этот запах - единственное, что возвращало меня в те времена. Удивительно, но я до сих пор его помню..."

- Фамилия у вас редкая. Бразговка - это как переводится?

- В белорусском варианте - "капля росы, которая переливается на солнце". Что никак не соответствует моему имиджу. Вообще-то это польская фамилия, она звучит как Бжозовска. А в Белоруссии мы стали Бразговки. Иногда думают, что это прозвище какое-то. Спрашивают: "А фамилия как?"

- В Москву, наверное, учиться приехали...

- Да, поступать во ВГИК. Попала в мастерскую к Сергею Бондарчуку, училась вместе со звездами - Наташей Андрейченко, Андрюшей Ростоцким... Курс вообще был хороший. Но после выпуска распределилась не на киностудию, а в ансамбль Дмитрия Покровского.

Однажды кто-то пригласил меня на его концерт в Политехнический, и я впервые услышала звук, который меня околдовал. Я просто с ума сошла от этого звука, от того, что они делают, и сразу поняла, что должна быть там, внутри. Я ничего не умела, да и голоса у меня особого не было - впрочем, его и сейчас нет... Я так и не научилась музыкальной грамоте, не знаю сольфеджио. Но вот проработала там двадцать лет и совершенно этим счастлива.

Покровский, вечная ему память, был замечательным человеком. Сложным, конечно, и очень влюбчивым - влюблялся во всех потенциальных участниц своего ансамбля, но это естественно, совершенно нормальный тип взаимоотношений мастера и ученика. И я в него сразу же влюбилась - на сцене ему не было равных: развевающиеся черные волосы, бешеная энергетика - ну как этому не поддаться? Словом, после выпуска из ВГИКа я оказалась у Покровского, чем вызвала большое неудовольствие Бондарчука. Он считал, что я изменила кино. Но я уверена, что только выиграла: всегда была вне отношений околокиношных и околотеатральных. А наш ансамбль приглашали и в театр и в кино, мы озвучивали мультфильмы, работали с художниками.

- Наверное, не зря Кончаловский в своей книге называет вас "прекрасной певицей". А вот историю вашего знакомства он описывает довольно кратко: "Ко мне ее привел Саша Панкратов-Черный". Не очень понятно, как это - за руку, что ли?

- Все происходило по определенному сценарию, хотя, может быть, мне только так кажется. Однажды я пришла в Дом кино - хотелось попасть на какой-то фильм, а поскольку я человек стеснительный, спрашивать лишний билетик было тяжело, так что я просто стояла и ждала, пока кто-нибудь из знакомых меня проведет. Помню, на мне было старомодное черное пальто, которым я очень гордилась, потому что воротнику уже исполнилось сорок лет. Шалевый воротник из горного козла с таким длинным жестким ворсом. Он все время в нос забивался. И вот стою я, чихая, кутаюсь в этот воротник и прикрываю какие-то дырочки на пальто. Зрелище, наверное, было очень трогательное. Мимо меня много проходило всяких актеров-режиссеров, и Кончаловского, честно говоря, я даже не заметила.

А через несколько дней мне звонит Саша Панкратов, с которым мы учились во ВГИКе на параллельных курсах, и приглашает в ресторан:

- С тобой хочет познакомиться Андрей Сергеевич Кончаловский.

Такой формы знакомства - через секретаря - я вообще не поняла. Почему самому не позвонить? Я отказалась. Через минуту, конечно, пожалела - ведь я же артистка, вдруг это моя судьба? Потом Саша позвонил еще раз. А я его, надо сказать, боялась ужасно. Мне казалось, что это бандит какой-то. На самом деле он очень хороший человек, мы с ним иногда встречаемся. В общем, я опять сказала: "Нет". А в третий раз уже позвонил сам Кончаловский. Подтекст, как мне кажется, был такой: "Ну что ж ты, рыжая, мы тебя зовем, приглашаем, а ты?" Это сквозило в его голосе.

- Мы тут сидим, - говорит, - и было бы очень хорошо, если б вы к нам приехали.

- А что я там буду делать?

- Ничего. Поболтаем, чего-нибудь поедим. Посмотрим друг на друга...

Помню, была зима, я шла по улице, и меня колотило от холода и волнения. Кончаловский тогда уже казался мне величиной запредельной. Он мог больше ничего не снять в своей жизни, кроме "Аси-хромоножки", и все равно я бы считала его одним из крупнейших режиссеров.

Разумеется, они

сидели в Доме кино - где же еще! Какая-то большая была компания, и меня это очень смутило. Я думала, что он жаждет видеть только меня, а тут такая куча народу...

- Ни о какой роли, о том, чтобы сняться в его фильме, конечно же, ни слова?

- Нет-нет, я сразу почувствовала, что у него ко мне другой интерес. И было ясно, что это скоро закончится, что я просто маленький эпизод в его жизни. Я не знала его отношений с женщинами, но понимала, что я не та величина, чтобы надолго заинтересовать этого человека.

- Что же в нем было такого особенного?

- Да все. И в глазах огоньки, и улыбка совершенно удивительная, и голос - вкрадчивый, бархатный... Но больше всего мне нравилось, что он умный. Знаете, я до сих пор считаю его одним из умнейших людей нашего столетия. Нормальный мужчина, как все - я имею в виду определенные отношения, но за этим стоял очень мудрый, глубокий человек.

Он говорил, что на самом деле хотел бы стать доктором. И мне кажется, из него вышел бы хороший врач. Помню, однажды я к нему пришла, Андрей поднес руку к моему лицу, и я вдруг почувствовала жар. У него руки излучают какие-то биотоки - врач из него точно получился бы. Психиатр.

Я знала, что могу рассказать ему обо всем. Посоветоваться, поплакать. Один раз пожаловалась, что ехала в метро и на эскалаторе ко мне прицепился мужик - явный гомосексуалист. Я была в ужасе - неужели во мне какая-то патология? А он говорит: "Да ты радуйся, что в тебе это есть". - "А что? Что такое во мне есть?" - "Ну, вот такое - "пойди сюда". В глазах каждой женщины должно быть это выражение". Потом я долго сидела перед зеркалом и пыталась репетировать эти взгляды: "пойди сюда" или "иди отсюда".

С ним можно было поделиться своими терзаниями: он очень тонко все чувствовал. Это тоже нравится в мужчине. Всегда хочется, чтобы он был тебе и другом, и подружкой. Сейчас я знаю, что это совершенно необязательно: мужчина и женщина - просто разные планеты, но тогда мне так не казалось. Я думала, что он меня понимает и ему нет равных ни в чем. Такой красивый, взрослый, щедрый...

- Подарки делал?

- Конечно, я же студентка, достаточно стеснена в средствах, и он дарил мне какие-то вещи, которые привозил из-за границы. Привозил всем - у Андрея было заранее распределено: это - тете Маше, это - дяде Паше и так далее. У меня его подарки остались до сих пор. Есть платье очень красивое, вне времени, вне стиля, висит как музейный экспонат, его теперь мои дочери носят, редко, правда. Еще одно платье - тоже вне времени, рубашка, которая уже совсем истлела. Не думаю, что он покупал их мне специально, наверное, просто выбирал из общего вороха то, что мне подходило. Андрей очень хорошо чувствовал стиль.

- А размер-то как же? Ваш был размер?

- Да мы все тогда были худенькие, стройные. А вещи - безразмерные.

- Вы никогда не сталкивались с другими его женщинами?

- Нет. Я всегда знала свое место. Никогда не заставала его с другой наедине - Боже упаси! Но в общественных местах он со всеми очень мило разговаривал, иногда весьма интимно. Было немножечко грустно, но я понимала, что не имею права делать ему замечания. Радовалась тому, что есть.

Вообще-то мы редко появлялись на людях. Я даже думала: может быть, он меня стесняется? Одно дело - прийти в ВТО, скажем, с Элизабет Тейлор, другое дело - со мной... Но мне это даже нравилось. Сидим где-нибудь вдвоем или едем на машине на дачу, и рядом никого больше нет. Если шли в гости, то в очень узкую компанию, на день рождения его старой знакомой, где люди все пожилые, очень приятные - не то что эта киношная тусовка.

Буквально через несколько дней после нашего знакомства мы отправились к нему на дачу за елкой - был канун Нового года. Тогда я впервые увидела Наталью Петровну Кончаловскую. Андрей всегда много говорил о маме, очень хорошо, тепло, поэтому я гордилась тем, что он меня с ней познакомил. Хотя представил меня не как свою девушку, а просто: "Это Ира". Но все равно было приятно. Наталья Петровна оказалась очень добр

ожелательной, замечательно принимала гостей. Помню, у них гостила какая-то прелестная старушка, мило щебетавшая по-французски. Пили знаменитую "кончаловку"... Это была какая-то другая жизнь, которая мне нравилась и сильно притягивала. Хотелось подольше оставаться в этой атмосфере, но всегда нужно было возвращаться...

- Не похожи вы на такое бессловесное покорное создание.

- А с Кончаловским я никогда не была естественной. Он не подчеркивал своего превосходства, держался просто, но все связанное с его семьей, судьбой, фамилией, конечно, не давало мне вести себя так, как обычно. Он был для меня далекой звездой, а в интимных отношениях это очень мешает. Надо, наверное, быть попроще, поскандалить, что ли, иногда ногой топнуть... Но все произошло так, как должно было произойти, и я, знаете ли, абсолютно об этом не жалею.

- Вы знали, что Кончаловский собирается уезжать в Америку?

- Да, он сказал мне об этом под большим секретом, просил не выдавать, и то, что я была сопричастна его тайне, меня внутренне радовало. Он женился на француженке, уже не помню, здесь или там, и за месяц-два до отъезда сказал мне: скоро мы с тобой расстанемся. Я понимала, что задавать какие-то вопросы смешно и неумно, поэтому ни о чем не спрашивала. А когда уже стало известно, что человек уезжает, окончательно успокоилась: значит, в этом причина, а не во мне.

Потом я отправилась на гастроли, а когда вернулась - его уже не было. К тому времени мы редко встречались: он сделал все, чтобы расставание обезболить. И все-таки я сильно переживала, было такое ощущение, что меня лишили дорогого мне мира. Мира патриархальной семьи, покоя и комфорта - я в нем ненадолго очутилась, и вдруг все это забрали. Нюансов я не помню, потому что рождение Даши и ее страшная болезнь вышибли из головы все начисто.

- Он уехал, а вы, как это обычно бывает, узнали, что беременны?

- Наверное, обычно так и бывает. Вообще-то я люблю детей и всегда их любила. Даже помню, как мне долго снились странные такие сны - поле, лето, птички поют, комары летают, мухи, все жужжит, а я лежу в широком темном платье, и вокруг меня пятеро рыжих детей, они по мне карабкаются, как по дереву. Рыжие-рыжие, хотя ни одного рыжего ребенка у меня не получилось, к сожалению, но инстинкт материнства был очень сильный. Тем не менее первые мысли, связанные с беременностью, стандартные: что же теперь делать? Ведь ни мужа, ни прописки, ни жилья - ничего нет.

- А где вы жили, кстати говоря?

- У друзей, на Арбате, с временной пропиской. Естественно, я в панике, лихорадочно обдумываю, что мне делать в этой ситуации? А тут весь наш ансамбль пригласили на съемки фильма Ларисы Шепитько "Прощание с Матерой".

Прибыли мы туда, в Осташков, в тяжелейший момент: Шепитько и еще человек пять или шесть ехали на выбор натуры, шофер заснул за рулем, и машина врезалась в грузовик или рефрижератор, точно уже не помню. Заканчивал картину Элем Климов, он переименовал ее в "Прощание". Но состояние у группы было шоковое. Лариса - человек колоссальной внутренней силы, для многих она была учителем, гуру, и когда случилась трагедия и Лариса погибла, никто не мог работать. Решили вызвать на съемки известного психолога, он встречался со всеми по очереди, беседовал, и люди стали постепенно приходить в себя. Я подумала, что он, может быть, подскажет, как решить мою проблему, потому что, с одной стороны, ужасно не хотела делать аборт, чувствовала, что это нехорошо, неправильно, и в то же время как рожать, если у тебя земля уходит из-под ног...

Я так с ним и не поговорила, в последний момент что-то останавливало. Когда мы уже уезжали со съемок, он сам ко мне подошел и сказал: "Вы очень сильный человек, и проблему, которая вас гнетет, в состоянии разрешить сами". Я поняла эту фразу как знак - надо рожать ребенка. И если бы не Дашкина болезнь, которая отняла столько сил и у нее и у меня, все было бы совсем неплохо.

- А что с ней случилось?

- Цитомегалия - новое, непонятное заболевание. Врачи о нем знали,

но лечить не могли. Этот вирус пожирает или мозг, или печень, или нервную систему. Мы отделались сравнительно "легко" - была поражена печень.

Я еще в роддоме почувствовала: что-то с ребенком неладно. Мучила врачей, они успокаивали: "Брось ты, все нормально. Желтушка - ну и что, пройдет..." Оказалось, что не прошла. Полгода мы провели в разных больницах, в основном в Филатовской. Ребенка пичкали антибиотиками, мне даже страшно стало - они же убивают все... В больнице я Дашу крестила - сама. Считается, что в экстремальных условиях это может сделать любой человек. Во время крещения так волновалась, что вместо "крещается раба Божья" сказала "венчается"...

Через год болезнь вроде бы ушла, а потом все началось сначала. При переливании крови Дашу заразили гепатитом нескольких видов: в полтора года она заболела одним гепатитом, через какое-то время - другим... Так что выкарабкивались мы очень долго.

- И у вас не было мысли как-то сообщить об этом отцу ребенка? Позвонить, скажем, или передать через знакомых?

- Нет. Я сознательно закрыла для себя все, что было до того. Что передавать, зачем? И что бы изменилось?

- Возможно, он приехал бы, чтобы увидеть девочку, помог бы вам пережить это время...

- Потом, когда меня стали спрашивать, почему я к нему не обратилась, я подумала: а действительно, почему? Было четкое ощущение, что это моя жизнь, мои проблемы, в них не виноват никто, кроме меня самой. При чем тут Кончаловский? У него своих проблем хватало.

Тяжело было, конечно, сейчас я эту ситуацию вспоминаю как совершенно нереальную. Из больницы меня забрали друзья, у которых я жила. Покровский нашел каких-то людей из КГБ, они помогли мне с пропиской. Сняли комнату в Ясеневе, туда я и принесла ребенка. А уже потом я купила кооперативную квартиру, тоже на задворках. Вот так мало-помалу...

- В этой истории есть еще один мужчина - тот, кого Даша считала своим отцом. Как это получилось?

- Этот человек, отец моей второй дочки, появился сразу после отъезда Кончаловского в Америку, в начале моей беременности. Так вышло, что он никогда не сомневался, что Даша - от него. Я не собиралась его обманывать, он сам принял это на свой счет. С ним вышла нелепая история - человек взял телевизор в прокате, просрочил и не вернул, им стала интересоваться милиция... В тюрьму его конечно бы не посадили, оштрафовали бы и все, но мне казалось, что обязательно посадят. Что делать? И тогда я решилась: "Ты им скажи, что у тебя невеста беременная, вдруг это поможет". Вот так он попал в мою жизнь и остался в ней на пятнадцать лет.

Замуж за него я так и не вышла - он, как вскоре выяснилось, был женат и не собирался порывать отношения со своей женой. Это один из тех мужчин, которые любят всех. Когда родилась Саша, у меня, конечно, появилось к нему много претензий. Хотелось видеть человека рядом, а его не было, он уезжал к жене или на заработки. Потом у них тоже родился ребенок...

Но я его ни в чем не виню, наоборот, благодарна за все. Александр - умнейший человек, активный, веселый. Он научил меня массе вещей: кататься на горных лыжах, зарабатывать деньги, заниматься ювелиркой. Если Кончаловский - очень красивая теория, то тут была полезная практика. Мне кажется, нужно быть благодарной всем людям, которые встречаются на твоем пути, потому что любой опыт бесценен, а отрицательный даже полезнее, чем положительный.

- Это в его честь вы вторую дочь назвали?

- Нет. Просто лучшего имени не нашла. Имя же замечательное - Саша. Так много всяких производных - Шура, Шурочка, Саня...

- А он никогда ваших девочек не сравнивал, не присматривался?

- Видите ли, Даша рассказала Кончаловскому, а он написал об этом в книге, что ей и сестре дарили разные игрушки. Не знаю... Пожалуй, он действительно больше любил Сашку. Они вообще были очень похожи. А в Даше всегда чувствовалась какая-то другая порода.

Порой мы ссорились, и тогда он кричал: "Вообще непонятно, чей это ребенок!" Я говорила: "Успокойся, это мой ребенок, и больше

ничей. Если тебя это волнует, волнуйся, пожалуйста, в другом месте". Наверное, он что-то чувствовал. А может быть, просто так это говорил, чтобы меня обидеть. Нет, все-таки чувствовал, я думаю.

- А что в Даше другое, не ваше?

- Она всегда была достаточно эгоистична. Ей нравилось общаться с людьми активными, красивыми, веселыми, немножко не нашего круга. Для меня это было в диковинку.

Я нерешительная, закомплексованная. Все время кажется, что не знаю того, сего, не справлюсь, недостойна... А Даша знает все. И всегда идет напролом. После Америки она стала еще проще относиться к жизни. Нет проблемы - хорошо, есть проблема - она ее решает. Надо улыбаться, общаться с людьми весело, бодро, и тогда у тебя будет много друзей. Это все здорово, правильно, но я так не умею. И Саша не умеет. Она во всем ищет правду, истину. Вообще они очень разные, хотя обе по-своему замечательные.

- Кончаловский пишет, что вы бедствовали, очень трудно жили. Это правда?

- Я думаю, сейчас многие так живут. Кто-то, конечно, и в те годы нищенствовал, но я все-таки была артистка... Денег, разумеется, не хватало. Девочкам на кашу деньги были, а себе я ничего купить не могла. Детскую одежду дарили знакомые. Ну и родители помогали, но от них помощь принимать мне было стыдно. Я же сама эту историю закрутила, поэтому старалась справляться самостоятельно.

Первые несколько лет я еще пела в ансамбле Покровского, даже дети участвовали в каких-то концертах, а потом они пошли в школу, и мне стало трудно ездить на гастроли. Да и в ансамбле за это время многое переменилось... В общем, ушла. Стала заниматься ювелиркой. Делала такие тоненькие колечки из мельхиора с перламутровыми вставками. Паяла, шлифовала, резала ракушки - освоила все. Потом продавала. Мы ездили вместе с детьми в Измайлово, на Арбат и в Битцу, ставили мольберт, развешивали колечки... Сначала было стыдно: как это я стану продавать?

- Там же многие художники стояли.

- Художников было много, а актеров мало. Не слишком приятно, когда тебя узнают и начинают злорадствовать: "Что, не снимают больше? Торговать приходится?" В конце концов я перестала обращать на это внимание. Иногда, правда, случалось и по-другому: "Как, вы и это умеете? Надо же, какой талант!" Тогда было приятно. Я внутренне как-то приподнималась и радостно продолжала торговать.

Вообще актерская профессия мне сильно мешала. Одно время я работала уборщицей, ходила в нашем районе по школам. Мне предложили перейти в банк, но как узнали, что я актриса, испугались и отказали: "Может быть, вы поищете себе что-то другое?" Хотели, наверное, как лучше, но я расстроилась: платили-то в банке хорошо. Иногда доходило до того, что в доме не было ничего, кроме хлеба. Несколько лет подряд я просыпалась по утрам, и на меня сразу наваливался ужас. Начались какие-то срывы, я ходила к невропатологу, лечилась иглоукалыванием... Было очень тяжело одной.

А потом я устроилась работать на фармацевтическую фабрику к своим знакомым, освоила профессии секретаря, менеджера, стала разбираться в медицине... Дети выросли, мы жили втроем, дружной такой семейкой. Поэтому звонок Кончаловского я восприняла как катастрофу: было совершенно очевидно, что в семье начнется если не война, то полный разброд и шатание.

- Значит, кто-то все-таки знал, что Даша - дочь Кончаловского?

- Хозяин той арбатской квартиры, в которой я когда-то жила. Интеллигентская такая квартира, где появлялся Окуджава, пел Галич. Я провела там семь лет, мы даже придумали некую легенду моего появления в этой семье - якобы я внебрачная дочь хозяина дома. Потому он и посчитал себя вправе влиять на мою судьбу. По профессии он режиссер и, очевидно, уверен, что и в жизни должна присутствовать драматургия, а тут ничего не происходило. Это он набрал номер Кончаловского и сообщил: "У вас, Андрей Сергеевич, есть пятнадцатилетний ребенок". Тут все и закрутилось...

Ни с того ни с сего мне позвонил Кончаловский. Какой-то человек оставил на его автоответчике сообщение, что я

родила от него дочь. Правда ли это? Я не нашлась, что ответить. Сказать "правда" - значит сделать определенный шаг. Я сказала:

- Да, у меня есть дочь. И еще одна. А что?

- Как что? Я узнаю, что у тебя есть от меня ребенок. И как ты думаешь, что я должен делать?

Когда Андрей понял, что ничего вразумительного от меня не добьется, предложил увидеться. Мы договорились встретиться через несколько дней, но через полчаса он перезвонил и перенес свидание на тот же вечер. Ему, наверное, было очень любопытно.

Мы сидели в консерватории, слушали Малера. К нему постоянно какие-то люди обращались, что-то от него хотели. Я опять себя чувствовала не в своей тарелке, потому что непонятно было, к чему все это приведет и чем закончится.

- А что вы в этот момент испытывали: волнение, страх? Или, может быть, злорадное такое чувство - наконец-то он узнает, каким был негодяем...

- Нет, ничего, кроме тихой радости, что он опять рядом со мной через столько лет. Ничего в душе, конечно, не взволновалось, не поднялось. Я даже не знала, что ему рассказывать, думала, вообще попрошу ни о чем не спрашивать - не то чтобы это было для меня болезненно, а просто ни к чему. Вот ты работаешь себе, Андрей, и работай. Я понимаю, что это эгоистично, я не имела права так рассуждать, но...

- А он волновался?

- Наверное. Но этого не было заметно, он хорошо владеет своими эмоциями. Мы послушали Малера, сбежали со второго отделения, поехали еще в какой-то театр, где он собирался посмотреть одну актрису. Естественно, разговаривать в таких условиях было невозможно. Так, перебросились парой реплик. "Ты сейчас что делаешь?" - "Да ничего". Потом был ресторанчик, где мы сидели вдвоем, играл какой-то пианист, приглашенный, по-моему, специально для Кончаловского. Я много курила, потому что ужасно нервничала. Он мне зачем-то сообщил, что в этот ресторан всегда приходит с самыми красивыми женщинами. Два раза это повторил, я еще подумала: комплимент мне хочет сделать, что ли? Еще Андрей говорил, что ничего не помнит, помнит только, что был большой сволочью, так как бросил очень многих.

Я сразу увидела: он не очень верит, что Даша его дочь. Конечно, он имел право так думать, хотя мне это было неприятно. Пытался сверять какие-то даты, день отъезда, день нашей последней встречи, и это тоже было неприятно, я чувствовала себя как на следствии. А потом Андрей спросил: "Чего же ты хочешь?" Я сказала, что ничего не хочу. Он посмотрел на меня как на сумасшедшую и засмеялся:

- Я так и знал, что ты что-нибудь отмочишь. Было такое ощущение. И что, тебе ничего не нужно?

- Ничего. Я хочу только, чтобы дети были счастливы.

- Ага. Значит, надо, чтобы получили нормальное образование.

И тут он заговорил по-другому. Стал выяснять, кто где учится, кому сколько лет. Предложил помочь, причем сразу обеим. Вот, собственно говоря, и все.

- Фотографии-то вы взяли с собой?

- Нет, конечно. У меня и в мыслях этого не было. Он так удивился... Показал снимки своих маленьких дочек Замечательные девочки, дивные. Когда узнал, что Даша блондинка, заметил: "Надо же, у меня никогда не было детей-блондинов". Еще один укол... Несколько раз говорил, что я хорошая, добрая и от этого многое в жизни теряю. Надо быть хорошей, но активной. Я никак не могла понять, к чему это?

Ну а потом был этот праздник, юбилей Москвы, шоу на Красной площади, которое ставил режиссер Кончаловский, а мы открывали. Он пригласил нас, всех троих, мы пели древнюю языческую песню - я, Сашка и Дашка. Вот тут и началось то, чего я так боялась.

- Вы что-то говорили про разброд и шатание...

- В итоге дело кончилось помощью одной Дашке. Кончаловский предложил, чтобы она училась в Америке. Мне тоже хотелось. Он сказал: "Хорошо, я дам деньги". Но для этого Дашке надо было выучить английский язык. Мы нашли лучшие языковые курсы в Москве, Даша начала учиться, донимая меня вопросами: "Откуда деньги?" В какой-то момент она просто приперла меня к стенке. Я поняла, что мое молчание странно и смеш

но, и все ей рассказала. Она тут же побежала с этой новостью к Сашке, не пощадила сестру. Та пришла ко мне в шоке: "Мама, это правда?" У нас была такая длинная-длинная пауза в тот вечер. Вместо радости - оцепенение: что дальше? Как мы будем жить?

Дальше все стало еще сложнее, потому что Даша, естественно, хотела общаться с отцом. А дистанция-то была очень велика. Это потом она стала сокращаться, а тогда... Кончаловский ей признавался: он не верит, что она его дочь. Не часто, но пару раз об этом говорил. С другой стороны, ему было приятно представлять ее своим друзьям: "А это вот моя дочь. Я ее недавно нашел". Как-то раз Даша услышала, как один из них усмехнулся: "Да будет тебе. Неужели ты всему веришь?" И Даша говорит: "Ты знаешь, мама, я даже не обиделась, поняла, что это закономерная реакция". Она умеет не углубляться в свои переживания, относиться ко всему легко.

Но вы знаете, если взглянуть с другой стороны, я бы в этой истории поставила маленький такой памятник Сашке. Для нее, конечно, это был страшный удар, я просто разрывалась от жалости, от сострадания. Вначале ревность была дикая и обида на все. Начиная с того, что Кончаловский что-то подарил Даше. "А почему он мне не подарил?"

Когда я поняла, что скоро наша семья совсем развалится, сделала такой педагогический ход, сказала: "Сашка, теперь все зависит только от тебя. Если ты не поймешь, что все в твоих руках, ничего не получится". До этого момента я заботилась о детях, а тут решила перенести ответственность на нее. Просила заботиться обо мне, о Даше. И в какой-то момент произошел перелом: я почувствовала, что Сашка стала взрослым человеком, к ней пришла мудрость.

- Почему же Даша осталась в Москве?

- Сначала ее отправили в Сан-Франциско, улучшать английский. Там была куча приключений: хозяйка квартиры оказалась психически неуравновешенной особой и после очередной попытки суицида угодила в больницу. Даша вместо учебы в университете нянчилась с ее пятилетней дочкой. Затем она искала себе другую квартиру, потом ее ограбили какие-то негры... В общем, опыт приобрела богатый. В результате она оказалась в замечательной семье священника русского происхождения, проучилась полгода и вернулась, чтобы на следующий год поступать в колледж. Обычный какой-то колледж, в Санта-Барбаре, она выбрала юридическое отделение, собиралась потом перевестись в университет, но получилось так, что Дашка выдержала там всего четыре месяца.

Санта-Барбара - не Сан-Франциско, это провинциальная деревушка, общаться там было не с кем. К тому же выяснилось, что колледж не обладает нужной категорией, и она радостно вернулась в Москву, объяснив Кончаловскому, что хочет учиться здесь. Сейчас обе сдают вступительные экзамены.

- Итак, теперь вы имеете прямое отношение к семье Михалковых. Члены знаменитого клана как-то отреагировали на появление новой родственницы?

- Даша встречалась с Сергеем Владимировичем, ездила к нему. Он как-то очень спокойно ко всему отнесся, понимая, видимо, что в жизни всякое бывает. Дашке это было очень приятно. Вернувшись домой, она радостно, гордо так рассказывала, как Михалков-старший ей сказал:

- У тебя удивительная мама. Удивительная. И что, она действительно ни разу никому не похвасталась?

Дашка была в восторге: "Мама, ты обязательно должна с ним познакомиться!"

- А ваши родные, знакомые?

- Во-первых, никто ничего не понял. Когда в газете "Совершенно секретно" появилось сообщение с Дашкиной фотографией и заголовком "Кончаловский нашел свою внебрачную дочь", все подумали, что это какая-то утка, или шутка, или легенда. Маме я ничего не говорила - авось не прочитает! Но ей принесли эту газету, и она мне сразу же позвонила. Реакция была примерно такая: "Ты что, с ума сошла? Это правда?" Друзья мои тоже остались в каком-то недоумении. Никто не обрадовался.

Впрочем, нет, был один случай. Бабушка-соседка зашла ко мне, расцеловала и сказала: "Ириша, поздравляю! Наконец-то счастье тебе привалило!" Что уж она имела в виду, не знаю...