Хельмут Ньютон

ПО ЗАКОНАМ НЬЮТОНА

Великий фотограф нашего времени. Человек по имени Хельмут Ньютон. Он умер 23 января, и с его смертью закрылась одна из самых завораживающих страниц в истории фотографии. Как только ни припечатывали его творчество, какими возмущенно-брезгливыми эпитетами ни награждали очередные фото Ньютона! Он не реагировал, продолжая выстраивать из своих моделей самые причудливые композиции. Он искал -- идею, ракурс, свет, точное движение, нужный поворот головы, выражение лица, позу... Человечество в смысле фотографического искусства давно утратило невинность -- нас уже многие и многим удивляли. Но все-таки не исключено, что тот, кто впервые увидит особенные, ни на что не похожие фотографии Хельмута Ньютона, испытает нечто вроде эстетического шока.

Однажды мне повезло сходить замуж за фотографа. Нет, не потому повезло, что замужество оказалось удачным. А потому, что фотограф -- как и положено ему по фотографическому чину -- приносил в дом журналы по фотоискусству.

Листая их, я подолгу разглядывала эти странные ню. Черно-белые. Рафинированные. Парадоксально лишенные и намека на чувственность, округлость, мягкость. Выполненные в эстетике строгих четких черт. Совсем по Цветаевой: "Острый угол и уголь..." Эти снимки, если и казались красивыми, то красотою не Эроса -- Танатоса. Как кадры кинохроники с марширующим на них идеально ровным строем нацистских солдат. Хельмут Ньютон, к слову, приятельствовал с Лени Рифеншталь... Ньютон умер. Услышав о его смерти, я классически всплеснула руками и села -- пережить. Сама удивилась. Со мною такое почти не случается: кончина знаменитости не воспринимается как личная драма. Но, видно, те фотожурналы слишком памятны. Новых странных ню в них больше не будет -- больше нет чертенка, чертящего чернилами чертеж...

Фотопортрет № 1: Агасфер

Хельмут родился 31 октября 1920 года в Германии. Еврейский мальчик в стране, где к власти вот-вот придут фашисты. Когда ему было 12, вышло указание, предписывающее отделить зерна от плевел -- разделить классы в немецких школах на арийские ("первосортные") и еврейские ("второсортные"). Благо папаша Ньютон -- он держал цех по изготовлению пуговиц -- имел кое-какие деньжата, и Хельмута перевели в американскую школу в Берлине -- избавили от унижения. Тогда же, в 12, ему купили фотоаппарат. Так началась БОЛЬШАЯ ФОТОГРАФИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ.

"Эй, тебя же не интересует ничего, кроме плавания, девочек и фотографии!" -- говорили учителя.

"Сынок, если только щелкать затвором и не заниматься ничем иным, недолго и жизнь прощелкать!" -- говорил отец. Но Хельмут Ньютон не слушал никого!

В 16 он уже ассистировал фотографине Ив (настоящее имя -- Эльза Симон). Впоследствии она, как и тысячи других жертв холокоста, сгинула в концлагере.

Сам же Хельмут, спасаясь от гитлеровского режима, бежал из Германии. Сначала -- в Сингапур, где устроился фоторепортером в газету, но всего через две недели оказался уволенным... за профнепригодность. Затем -- в Австралию. Там, на "кенгурячьем" континенте, с ним случилось много всего. Он отслужил в армии. Получил гражданство. Женился на Джун Браун -- актрисе, которая,

впрочем, оставила актерство и тоже взяла в руки фотокамеру, а свои снимки подписывала псевдонимом -- Алиса Спрингс. Но главное, Ньютон открыл фотостудию в Мельбурне -- занялся наконец-таки тем, о чем всегда грезил.

В 50-х Хельмут вернулся в Европу. Жил в Лондоне, Париже, Монте-Карло... Наверное, его слишком рано лишили родины -- он еще не успел прорасти корнями в какую-то конкретную землю и потому не тяготился участью перекати-поля. Еврейский мальчик, агасфер, он превратился в космополита задолго до эпохи глобализации, гамбургеризации, интернета и евро. В последние свои годы Ньютон и вовсе имел два дома -- в Монте-Карло и Лос-Анджелесе. Да и с ФРГ он примирился -- в октябре 2003-го, за три месяца до смерти -- словно чувствовал! -- передал в дар Берлину 1000 своих снимков. Хотел передать и остальные. Сказал: "Мыс Джун как-то не сподобились нарожать детишек, так что наследников у нас нет, а ведь кто-то должен заняться нашими архивами, когда мы сыграем в ящик!"

Архивы у Хельмута Ньютона -- гигантские! Шутка ли -- полвека съемок для французского, итальянского, немецкого и англо-американского Vogue, а также для Elle, Marie Claire, Playboy, Harper's Bazaar, Stern и прочих глянцевых исполинов. Фотопамятники Ив Сен-Лорану, Пьеру Кардену, Уорхолу, Дали, Боуи, Джаггеру, Герхарду Шредеру, Маргарет Тэтчер, Марлен Дитрих, Катрин Денев, Софи Лорен и, разумеется, Клаудии Шиффер, Синди Кроуфорд и иже с ними. А в перерывах -- скорые, точно шаржи, снимки жены -- со шрамом от операции на животе. Поразительно, но они тоже получались высокохудожественными.

Фотопортрет № 2: Маркиз де Сад и Леопольд фон Захер-Мазох

Это только кажется, что Ньютон -- обласканный-обцелованный фаворит госпожи удачи. Его первая (!) персональная выставка прошла, когда ему было... 55! Хельмуту просто повезло оправиться от инфаркта,

перенесенного в 50, и дожить-таки до славы и признания. До призов, наград, орденов. До экспонирования в Лондоне, Мадриде, Токио, Москве. До присутствия в фондах музеев (например, в Эрмитаже) и в коллекциях частных лиц (например, у Ходорковского). До того, что фотопортрет "от Ньютона" стал таким же символом элитарности, как пентхаус и "кадиллак". До звания "мэтр фото", наконец.

Однако и его осень, по которой он считал цыплят, омрачалась непогодами -- упреки сыпались на мастера, как ливневые капли.

"Модели Ньютона удивительно красивы, но это красота ада, ведьмячья красота, холодная, мертвецкая... на грани трупности", -- писали рецензенты. Его уличали во фригидности, асексуальности, неэротичности эротических -- казалось бы -- снимков. Он отговаривался: "Я не понимаю, что такое эротика! Не знаю, что значит это слово! Тень на

плетень! Секс -- другое дело. Хотите расскажу? Однажды у меня была Анита -- ни за что не ляжет в постель, пока не завесит все иконы в доме. Еще была Жозетта -- эта накрасит губы ярко-ярко и нацеловывает мои сорочки, а я потом вижу пятно от помады -- и, естественно, вспоминаю шалунью. Вам интересно? Продолжать?.."

Его подозревали во множественных перверсиях: некрофилии, садизме, страсти к насилию. Слишком уж извращенны сюжеты. Вот девица, затянутая в черную кожу, выгуливает на поводке... другую девицу, голую. Вот полунагая модель стоит на четвереньках, к спине приторочено седло. Вот наручники, шпоры, кнуты... Ньютон парировал: "Нет-нет! Я не унижаю женщин! Я делаю им приятно. В фантазиях женщины часто хотят подчиняться властным мужчинам. Я воплощаю эти фантазии. И потом -- вовсе не женщины, а мужчины признавались мне, что мои ню вызывают у них ужас. Мои модели вот именно что фантазируют о подчинении, играют в него, но на самом деле как раз они-то и господствуют. Они сильны. Уверенны. Агрессивны. Могущественны. Я нарочно ищу таких. Я терпеть не могу слезливых дурочек-фифочек. Наверное, потому,

что сам довольно... хм... слабохарактерен". После такого Хельмута виноватили уже в склонности к мазохизму. Как же! Все его модели щеголяют в туфлях на высоченных каблуках-шпильках! Туфли -- фетиш. Туфли -- штамп. Туфли, снятые так крупно, что можно разглядеть размер -- 39-й -- и название фирмы -- Valentino. Как не вспомнить выражение "под каблуком у жены"?!

Его попрекали распутством, похотливостью, порнографичностью: тела чересчур уж нарочиты, крупны, чересчур витальны. "Мистер Ньютон, вы, как Тинто Брасс, балансируете на грани софт-порно!" -- грозили ему. И он опять держал удар: "У меня есть некий внутренний клапан-предохранитель -- он не дает снимать порнографию, хотя, поверьте, я имею все возможности для того".

Попрекали Ньютона и фашистскими устремлениями. Тут он отмалчивался. Еврейский мальчик -- он не желал выворачиваться до изнанки, до потаенных комплексов и страхов.

...С Лени Рифеншталь у Ньютона вышло вот что. "Я очень хотел ее сфотографировать. Приехал. А онавзяла меня за запястье, сжала крепко-крепко, посмотрела в глаза. Потом достала какую-то газету и прочла: "Хельмут Ньютон сказал о Лени Рифеншталь, что та старая нацистка". "Поклянись отныне не говорить про меня такого! Никогда!" -- приказала она мне. "Лени! Я готов поклясться, что женюсь на тебе, -- только разреши сделать снимок!" -- ответил я. И Рифеншталь тут же согласилась позировать". На получившемся портрете 100-летняя старуха кокетливо смотрится в зеркальце пудреницы. Но что парадоксально: она -- со всеми своими морщинами, с пигментными пятнами, седая -- выглядит куда живее иных юниц. У Ньютона всегда так: пожилые, некрасивые, покалеченные -- одним словом, упречные -- люди на его фотографиях только и хороши -- светятся каким-то теплым, совсем не ньютоновским светом.

Фотопортрет № 3: Алексей Стаханов

Это вновь только кажется, что Ньютон -- беззаботный богемный повеса. На светскую дольче вита он смотрел со стороны. Изучал. Препарировал. Резал по живому, как вивисектор. Клал под микроскоп. И -- разглядывал всю фальшь ярмарки тщеславия. На его снимках -- совокупляющиеся манекены. Вы полагаете, секс -- это страсти, чувства, прерывистое дыхание и пульс за двести? Бросьте! Это механика. Снулые утехи для целлулоидных кукол. Или -- рука, разделывающая куриную тушку, -- перстни на пальцах в жире. Бриллианты лишь камни. Не чище и не эстетичнее валяющихся на земле. Или -- зеркала, а в них -- отражения поп-идолов. Ого! Да у наших кумиров нарциссизм! Им настолько не достает самоиронии, что и иронию человека с фотоаппаратом они не замечают!

"Я насмехаюсь над массовой культурой, -- признавался Ньютон. -- Я не только в творчестве, но и в жизни делаю это. Вот уже пятьдесят лет я живу с нормальной женщиной. Слава Богу! С модельками я бы рехнулся! А они-то, гламурные, олицетворение масс-культа и есть. Но знаете, какие они? Худосочные тупицы! Или молча лупают пустыми глазенками, или трещат о всяких пустяках. Есть, впрочем, и те, кто тщится

разглагольствовать на серьезные темы, эти -- самые нелепые. Как-то раз приключилась история: из-за жары модель лишилась чувств. Пока ее откачивали, я снимал, не переставая. Она потом упрекала меня в черствости. Надо же! Еще претендует на что-то! Определенно модели -- худшее в моем ремесле. А все остальное? Мне нравится!"

Хельмут Ньютон и в возрасте за 80 не оставил практику. Каждое утро он цеплял на нос вуди-алленовские очки, повязывал на шею кашне и ровно к 9.30 отправлялся в свою студию. Проводил там почти весь день. Впрочем, это не означает, что Ньютон весь день фотографировал. Процесс подготовки к съемке длился гораздо дольше, чем она сама, -- так уж Хельмут привык.

Когда он начинал, фотопленка стоила дорого и продавалась отнюдь не на каждом углу, так что расходовали ее экономно, а для того -- скрупулезно выстраивали кадр. Эта манера создавать

композицию, тщательно продумывая детали, осталась у мастера навсегда. Взять хоть одну из самых известных его работ -- "Они идут": четыре модели в одежде, а на соседнем снимке -- они же полностью нагие, но позы, положения ног, рук, даже выражения лиц и на одном фото, и на другом -- и-ден-тич-ны, вплоть до жеста, до складки на коже, до миллиметра. Голову сломаешь в попытке догадаться, как же Ньютон достиг такого сходства! И все равно -- не угадаешь!.. Со временем Хельмут взял в привычку записывать все свои впечатления. Готовясь к фотосессии, он просматривал записи, искал в них идеи для снимков. Порою идеи вызревали на протяжении лет. На их воплощение уходили месяцы. Ньютон филигранно инсценировал кадры, доводя каждую мелочь до совершенства. Однажды потратил $1300 на... маникюр для модели!

И, кстати, он по-прежнему экономно расходовал фотопленку -- не больше одной-двух катушек за съемку. При том, что фотографы-профессионалы пленку "палят" -- по принципу: если из 36 кадров удался один, съемка прошла успешно. Но у Хельмута Ньютона из 36 кадров удавались 36!

Он всегда снимал довольно простыми камерами и никогда -- цифровыми, считая, что компьютерная обработка снимков -- мошенничество. Сам проявлял негативы. Сам печатал. Предпочитал "че-бэ" (выражаясь фото-жаргоном) "цвету" -- за контраст. Ненавидел зерно. Не использовал студийный свет -- ему нравилось снимать при дневном освещении, дающем естественные четкие тени. "Фотожелеза" Ньютон в принципе не жаловал. "Клиенты идут ко мне, ожидая увидеть навороченную студию, -- рассказывал он. -- А что видят? Четыре стены, 500-ватную лампочку, включаемую лишь в исключительных случаях, да старенькую картонку -- для тени. Конечно, люди разочаровываются. Но они не понимают: в студии есть главное -- я!"

Мгновение остановилось

В одном из последних интервью старина Хельмут заявил: "Мне ей-богу нечего добавить к мемуарам, которые я накропал в 1982-м. Что я могу сказать о двадцати прошедших с тех пор годах? Что сфотографировал еще тысчонку-другую голых девок и наелся ими так, что они уже не лезут мне в горло? Что зарабатываю еще лучше? Что летаю только первым классом? Вздор! Ничего важного не произошло! Моя жизнь скучна".

Его детская формула -- "плавание, девочки и фотография" -- постепенно теряла свои составляющие. Плавание разонравилось. Девочки утомили. Фотография, правда, никуда от него не делась. Но, кроме нее, Хельмута Ньютона почти ничего не занимало.

Почти. Потому что его занимали машины. "Тела моих машинок заводят меня сильнее, чем тела женщин!" -- шутил Ньютон, снявший, кстати, серию "Автоэротика" по заказу концерна "Фольксваген". Его личная автоколлекция насчитывала несколько десятков экземпляров, среди которых попадались и весьма дорогие, эксклюзивные.

...23 января 2004 года Хельмут Ньютон выезжал на своем "кадиллаке" с территории гостиницы Chateau Marmont hotel в Голливуде. Он по привычке газанул прямо с места, но не справился с управлением и врезался в стену здания напротив. Его срочно увезли в госпиталь, но там он скончался от полученных травм. Мэтру фото было 83 года.