Григорий Орлов

Биография

Граф Григорий Григорьевич Орлов, первый по времени "из стаи славной екатерининских орлов". Он был вторым из пяти братьев Орловых, отличавшихся необыкновенно тесной дружбой, "они делили меж собою все доходы, у них были общие расходы, один общий кошелек". Этой тесной дружбой братья обязаны были той патриархальной семье, из которой вышли.

Орловы принадлежали к старинной дворянской фамилии. Более отдаленные их предки служили по г. Бежецку, а дед служил уже "по московскому списку" и был стряпчим. Отец, дослужившись до чина действительного статского советника, был в начале 40-х годов в Новгороде вице-губернатором. Он поздно женился на Лукерье Зиновьевой, бывшей более чем втрое моложе него, и имел от нее девять сыновей, из которых пять остались в живых.

http://history.scps.ru/cavaler/images/22-1.jpgГригорий Орлов родился 6 октября 1734 г. Неизвестно где и как провел он детство; в 1749 г. он был привезен вместе с еще двумя братьями в Петербург, и в то время как Иван поступил в Преображенский полк солдатом, Григорий поступил в Семеновский.

По свидетельству Екатерины II, склонной скорее преувеличить, чем умалить достоинства своего любимца, Григорий Орлов не получил никакого воспитания, ничему не учился и настолько плохо знал французский язык, что не мог читать и не понимал французских стихов. Между тем природа щедро одарила Орлова. "Это было, - по выражению императрицы, - изумительное существо, у которого все хорошо: наружность, ум, сердце и душа..." Высокий, стройный, он, по отзыву Екатерины, "был самым красивейшим человеком своего времени". Превосходя красотой, смелостью и решительностью своих братьев, Григорий не уступал никому из них ни в атлетическом сложении, ни в геркулесовой силе. При этом Григорий был, несомненно, добрым человеком, с мягким и отзывчивым сердцем, готовым помочь и оказать покровительство, доверчивым до неосторожности, щедрым до расточительности, не способным затаивать злобу, мстить; нередко он разбалтывал то, чего не следует, и поэтому казался менее умным, чем был.

Поручиком, а с 1758 г. капитаном одного из армейских полков Орлов участвовал в Семилетней войне и в Цорндорфском сражении, успел выказать необыкновенную отвагу и хладнокровие: получив три раны, он остался в строю. При Цорп-дорфс был взят в плен флигель-адъютант прусского короля граф Шверин, и для сопровождения его в Кенигсберг, центр русского управления завоеванной части Пруссии, назначен был Орлов со своим двоюродным братом Зиновьевым. Весной 1759 г. граф Шверин, в сопровождении тех же Орлова и Зиновьева, был отправлен в Петербург.

В Петербурге Григорий встретился с братьями, из которых Алексей служил в Преображенском полку, а Федор - в Семеновском. Веселое препровождение времени, заключавшееся в игре в карты и в кутежах в многочисленном, но далеко не изысканном обществе, Орлов разнообразил рискованными любовными приключениями...

Перейдя на службу в артиллерию и сделавшись в 1760 г. адъютантом генерал-фельдцейх-мейстера П. И. Шувалова, Григорий Орлов не задумался увлечь его любовницу княгиню Ел. Ст. Куракину. В это время благодаря графу Шверину, с которым сошелся наследник престола великий князь Петр Федорович, Орлов появляется и при малом дворе. После "случая" с Куракиной, грозившего гибелью молодому адъютанту грозного Шувалова, заинтересовалась Орловым и Екатерина. Екатерина одинока, Орлов красив, место бывшего возлюбленного Понятовского свободно, и Григорий Орлов занял его. Сближению содействовали доверенные люди - графиня Прасковья Брюс и камердинер Екатерины Шкурин.

Орлов увлекся Екатериной. 25-летний красавец был от нее без ума, готов был на все, лишь бы угодить ей. Нужно быть современником Екатерины, чтобы понять вполне, чем могла она так очаровывать всех более или менее близких ей людей, будучи далеко не красавицей. Орлов не был таким человеком, который мог бы без сердечного увлечения сделаться заговорщиком в пользу великой княгини, если бы великою княгинею не была Екатерина.

25 декабря 1761 г. Петр III вступил на престол и Екатерина стала императрицей; от этого, впрочем, положение ее нисколько не улучшилось, оно сделалось даже опаснее. Теперь ей приходилось уже не только думать, но и действовать.

По собственному сознанию Екатерина вошла в сношения со своими будущими пособниками, и прежде всего, конечно, с Орловыми. Екатерина не всем из друзей, ни даже графу Разумовскому или княгине Дашковой, открывала в равной степени свои намерения, которые всецело были известны только Орловым. "Орловы сделали все, - рассказывал Фридрих II графу Сегюру, - Дашкова была только хвастливой мухой на рогах быка". Григорию с братьями приходилось вербовать сторонников императрицы в рядах гвардии, возбуждать к ней симпатии. Поэтому дом Орловых сделался центром, где собиралось многочисленное общество офицеров, привлекаемое радушием хозяев и их репутацией отличных товарищей.

К весне на стороне Екатерины было около 40 гвардейских офицеров и до 10 тысяч солдат в разных полках, и есть известие, что Орловы настаивали на скорейшем приведении в исполнение задуманного плана. Но Екатерина знала, что, чем дольше будет сдерживаться негодование, тем энергичнее и неудержимее будет взрыв.

12 июня Петр III, отпраздновав ненавистный для русских мир с Пруссией, отправился в Ораниенбаум в сопровождении многочисленной, преимущественно дамской свиты, оставив императрицу в Петербурге.

В то время как Петр III, по выражению Екатерины, "vivait et buvait" в Ораниенбауме, в Петербурге подготовлялся переворот. Но Г. Г. Орлову в это время приходилось действовать особенно осторожно, так как к нему, как к лицу подозрительному, был приставлен соглядатай. 17 июня Екатерина уехала в Петергоф. Переворот благодаря случайности произошел несколько раньше, чем предполагалось его участниками. 27 июня был арестован по подозрению в неблагонадежности один из главных участников - капитан Преображенского полка Пассек; медлить было нельзя. В полдень Григорий Орлов сообщил об этом княгине Дашковой, а затем поспешил в гвардейские слободы, чтобы подготовить сторонников императрицы к мысли, что она должна быть немедленно провозглашена самодержавной государыней. Ал. Орлов тотчас поскакал в Петергоф за Екатериной. Некоторое время спустя Григорий с князем Федором Барятинским направились по петергофской дороге и встретили Екатерину в 5 верстах от Петербурга. В их коляске она приехала в Измайловский полк.

Переворот совершился 28 июня. Объявив в кратком манифесте о своем вступлении на престол, чем она исполнила "ясное и нелицемерное желание всех верноподданных", и указав на опасность, угрожавшую православной вере и славе русского оружия, Екатерина в 10 часов вечера выступила во главе войск петербургского гарнизона в поход против Петра III. Григорий Орлов ехал в свите императрицы, а 29 июня сопровождал генерала Измайлова, ездившего из Петергофа в Ораниенбаум для переговоров с Петром III, и в тот же день привез Екатерине его отречение от престола...

Орловы были осыпаны наградами. В день переворота Григорий был пожалован в действительные камергеры с жалованьем по чину и в "александровскую кавалерию", а 3 августа троим братьям Орловым дано по 800 душ крестьян, к которым 5 августа еще прибавлено 50 тыс. руб. 22 сентября, в день коронации, Орловы были возведены в графское достоинство, а Григорий произведен в генерал-поручики и пожалован в генерал-адъютанты... Не прошло и года по воцарении Екатерины II, как 27 апреля 1763 г. граф Г. Г. Орлов получил орден св. Андрея Первозванного.

С воцарением Екатерины деятельность Григория Орлова становится более широкой, многосторонней, причем всегда духовный образ Екатерины совершенно заслоняет собою фигуру Орлова, Имея горячую голову и отзывчивое сердце, Орлов быстро усваивал излюбленные идеи государыни и искренно увлекался ими. По словам самой Екатерины, никто не содействовал ей так в работе, как Григорий Орлов. "Способности Орлова были велики, но ему недоставало последовательности к предметам, которые в его глазах не стоили заботы, и лишь немногие удостаивал он труда своего, и от этого он казался более небрежным, чем был на самом деле. Природа избаловала его, и он был ленив ко всему, что внезапно не приходило ему в голову".

Со дня переворота Екатерина поселилась в старом елизаветинском Зимнем дворце, где получил помещение и Орлов, живший постоянно во дворце, хотя у него был и свой дом в Петербурге, подаренный ему императрицей. Кроме того, под Петербургом ему пожалованы были мызы Гатчина и Ропша. Г. Г. Орлов имел всегда свободный доступ к императрице, читал книги по се указанию; она писала проекты писем, которые он должен был посылать от своего имени. В партии "ломбера" Орлов был постоянным участником игры; по вечерам, когда молодежь веселилась как кому нравилось, Григорий Орлов всегда принимал деятельное участие в танцах, играх, рядился па святках и т. п.

Была у Орлова еще страсть к естественным наукам и всевозможным физическим опытам. Будучи неучем, он любил потолковать "о физике, химии и анатомии", поспорить ю параболической фигуре", любовался, как из шелковых обоев "искры сыплются и электризация производится"; он пробовал строить ворота на ледяном фундаменте и с удивлением показывал Екатерине, как бомбы, налитые водою, разрываются на морозе. В его помещении во дворце была устроена обсерватория с телескопом, на которую ходили любоваться видами. Конечно, все это - занятия дилетанта, забава любителя курьезных явлений, но наряду с этим он приглашает в Гатчину Ж. Ж. Руссо, покровительствует Ломоносову, после смерти которого скупает и сохраняет оставшиеся после него бумаги, представляет императрице русского самоучку Кулибина. Орлову, который первый оценил "Бригадира", Фонвизин обязан был и представлением ко двору, и тем, что его комедия сделалась известна Екатерине.

В мае 1763 г., когда Екатерина в сопровождении Орлова ездила из Москвы на богомолье в Ростов, а затем в Воскресенский монастырь, "городская эха" начала разносить по Москве слухи, что государыня имеет намерение выйти за него замуж. Есть указание на то, что мысль эту возымели Орловы, имея в виду молву о браке императрицы Елизаветы с графом А. Г. Разумовским. Екатерина, несомненно, не была склонна с кем бы то ни было делить свою власть. В то же время ей не хотелось прямо отказать любимому человеку, и она предоставила решить вопрос общественному мнению, зная вперед, как оно выскажется.

По приказанию императрицы канцлер Воронцов должен был отправиться к графу Разумовскому и попросить у него все документы, касавшиеся до его брака е императрицею Елизаветой Петровной. Разумовский вынул из окованного серебром ларца черного дерева бумаги, обвитые в розовый атлас. Прочитав бумаги, граф поцеловал их, подошел к образам, перекрестился и затем, возвратившись к камину, бросил сверток в огонь. "Я не был ни чем, как только верным рабом Ее Величества покойной императрицы Елизаветы Петровны, - сказал он Воронцову. - Если бы и было некогда то, о чем вы говорите, то поверьте, граф, что я не имел бы суетности признать случай, помрачающий незабвенную память монархини, моей благодетельницы... Теперь вы видите, что у меня нет никаких документов. Доложите обо всем этом всемилостивейшей государыне..." Императрица, выслушав доклад, сказала: "Мы друг друга понимаем".

В следующем году в половине июня императрица предприняла поездку в Лифляндию, в которой ей сопутствовал граф Г. Г. Орлов. Это была первая продолжительная поездка, в которой Орлов сопровождал императрицу. Во время путешествия Екатерина не скрывала проявлений особенного своего к нему расположения...

Пожалованный в предыдущем году в подполковники лб-гв. Конного полка, 1 января 1765 г. Гр. Орлов был назначен шефом Кавалергардского корпуса, причем во время крещенского парада он "ехал подле саней государыни верхом, в римско-российском уборе кавалергардов, в шишаке с белым пером, что весьма казистый и прекрасный вид делало".

1765 год важен потому, что в этом году императрица, мечтая о благе миллионов подданных, писала свой "наказ". Екатерина, для достижения единства содержания, не хотела иметь помощников в своей работе, но Орлов, конечно, раньше других ознакомился с ее содержанием и находил "верхом совершенства".

В это же время, конечно, Орлов познакомился с мечтами Екатерины "об устройстве свободных сельских обывателей", бывшими совершенно в духе первых лет ее царствования. Реальным последствием этого было учреждение старейшего русского ученого общества - Вольно-экономического, ставившего своей задачей "общим трудом стараться об исправлении земледелия и домоводства". Первым председателем общества, с 1 января 1766 г., был Григорий Орлов. Вольно-экономическое общество увенчало премией сочинение члена Дижонской академии Беарде-де-Лабей, в котором проводилась мысль о необходимости постепенного освобождения крестьян с наделом землею. Графы Орловы, Григорий и Владимир, сами крупные душевладельцы, но в то же время и образцовые помещики, любимые крестьянами, настояли на напечатании этого сочинения на русском и французском языках.

Григорий Орлов никогда не принимал особенно деятельного участия в политике. Он занимался иностранными делами лишь случайно и преимущественно по желанию Екатерины. Иностранные дипломаты, зная его влияние, заискивали в нем, но никогда не могли считать его надежным союзником: он часто менял свои взгляды, так как не имел твердых убеждений в политике.

Придворная жизнь графа Орлова была прервана поездкой в Москву для борьбы с чумой.

Заболевания чумой обнаружились в Москве в декабре 1770 г. в самой отдаленной части города, в Лефортове, в сухопутном госпитале. Пока штаб-доктор А. Шафонский и штат-физик Риндер при участии всех медицинских знаменитостей Москвы вели ученый спор о характере болезни, зараза появилась на суконном дворе за Москвой-рекой, откуда разбежавшимися рабочими разнесена по всему городу. Быстро увеличивавшаяся смертность к середине года достигла громадной цифры - 700--900 человек в день. Население охватил панический страх, "в присутственных местах все дела остановились", все, что могло, бежало из Москвы. Сами власти не знали, принимать ли меры предосторожности или считать их вредными.

"Видя прежалостное состояние Москвы и что великое число народа мрет от прилипчивых болезней", Екатерина манифестом 21 сентября 1771 г. объявила о посылке в Москву "персоны, от нас поверенной", графа Григория Орлова, избранного "по довольно известному его усердию и верности к нам и Отечеству". Орлову давалась "полная мочь", ему должны были повиноваться все учреждения, он "имел вход" в московские департаменты, и он знал волю императрицы, "чтоб прекратить, колико смертных сил достанет, погибель рода человеческого"... В день издания манифеста Орлов выехал в Москву и, несмотря на распутицу, 26 сентября был уже там.

Все меры, принятые Орловым, отличались благоразумием и целесообразностью, а главное, тем спокойствием и уверенностью, которые так благотворно действуют на умы. Были учреждены комиссии предохранительная и исполнительная; доктора начали собираться и объявлять результаты своих совещаний - "как всякий предохранить сам себя и пользовать может"; увеличено число карантинов и больниц, причем Орлов отдал под больницу свой родовой дом на Вознесенской улице; учреждены на казенный счет дома для воспитания многочисленных сирот.

Орлов не жалел средств для организации борьбы с заразой: докторам дано сверх двойного жалованья ежемесячное содержание с обещанием в случае смерти значительной пенсии их семействам; больничным служителям обещана по окончании их службы вольность. Зная, что русский человек больше самой болезни боится больниц, Орлов разрешил лечение на дому; выходившим же из больниц велел давать вознаграждение от 5 до 10 руб. Умерших хоронили на особых кладбищах особые служители и арестанты; кроме одежды и содержания последним давалось обещание прощения. Орлов считал необходимым дать заработок нуждавшимся: насыпали землю на кладбищах, копали камер-коллежский ров, исправляли дороги и т. п. Москва должна была хоть несколько очиститься от грязи, всякой "рухляди", таившей в себе заразу, и бродячих собак. Императрица из сообщений графа Орлова узнавала то, что едва ли узнала бы от других. Он был того мнения, что в Москве "трудно завести дисциплину полицейскую, трудно различить: что Москва, а что деревня, и на каких кто правах живет, особливо слободы"... В начале ноября чума значительно ослабела, и Орлов стал ждать своего отозвания.

21 ноября 1771 г. Григорий Григорьевич выехал в Петербург, причем ему предстояло еще выдержать почти двухмесячный карантин перед въездом в столицу. Екатерина, однако, собственноручным письмом разрешила ему и сопровождавшим его ехать прямо в Петербург. Здесь ожидала его торжественная встреча: в Царском Селе, по дороге в Гатчину были воздвигнуты деревянные ворота с надписью, изображавшей его подвиг, и со стихом поэта В. И. Майкова: "Орловым от беды избавлена Москва"; в честь его выбита медаль.

Между тем в Петербурге неожиданно заметно выдвинулся поручик Конногвардейского полка Васильчиков и быстро получил ряд подарков и повышений. Перемена эта, в то время еще совсем необычная, взволновала все сферы, начиная с высших аристократических кругов и дипломатического корпуса и кончая штатом низшей придворной прислуги. "Лакеи и горничные императрицы, - писал граф Сольмс, - озабочены и недовольны: все они знали гр. Орлова, привыкли к нему, он их любил и покровительствовал им".

...Постепенное охлаждение Орлова к Екатерине было замечено уже давно. Он не только подолгу уезжал на охоту, но предавался и "другим удовольствиям, менее совместным с его отношениями к императрице". Щербатов говорит об Орлове, что его хорошие качества были "затменены любострастней: он учинил из двора государева дом распутия; не было почти ни одной фрейлины, которая не подвергнута была бы его исканиям, и коль много было довольно слабых, чтоб на оные преклониться". Екатерина благодушно относилась к этим хотя и мимолетным, но многочисленным увлечениям своего любимца. Вероятно, дело шло бы так и далее, если бы не начавшийся роман Орлова с его двоюродной сестрою, фрейлиной императрицы, Екатериной Николаевной Зиновьевой. Зиновьева сумела возбудить в Орлове глубокое и серьезное чувство, которое заставило его тяготиться прежним положением.

В начале сентября 1772 г. Орлов приехал в Гатчину и заболел. Государыня отправила к нему лейб-медика Крузе. Орлов получал содержание от двора, имел придворную прислугу, он мог пользоваться полной свободой, принимать здесь своих родных и друзей. От него же хотели добровольного отказа от всех прав и должностей, а он не давал никакого ответа; "сдержанностью его были очень недовольны, так как не знали, на что решиться, если он будет упорствовать". Зато все затруднения быстро были устранены, когда Екатерина пожелала вступить в сношения с ним через посредство его брата Ивана Григорьевича. Орлову давалось право жить во всех дворцах, кроме Петербурга, иметь все необходимое от двора, назначалась пенсия в размере 150 тыс. руб. в год, давалось 100 тыс. руб. единовременно на покупку дома и 6000 душ крестьян в Псковском уезде или на Волге. Под предлогом болезни Орлов должен был "взять увольнение в Москву, или к деревням своим, или куда он сам изберет".

Нечего и говорить, что Орлов без всякого возражения принял все распоряжения государыни; он только еще просил разрешения воспользоваться титулом князя священной Римской империи, на что и последовало 4 октября разрешение Орлову именоваться князем с титулом светлости. На зиму Орлов хотел выехать по первому санному пути в Москву, а летом отправиться на волы, но предварительно ему хотелось видеться с государыней, и он просил разрешения приехать в Петербург.

В Петербурге он остановился у графа Ивана; он не воспользовался ни придворным экипажем, ни даже караулом по должности генерал-фельдцейхмейстера. 24 декабря князь Орлов был принят Екатериной, а вечером, в сочельник, был в придворной церкви у всенощной. На другой день во время выхода императрица разговаривала с ним "о картинах", и очевидец граф Сольмс не заметил в ней ни малейшего смущения. Орлов в свою очередь был весел как всегда, шутил с новым любимцем, ездил с визитами. Дипломатический корпус также на всякий случай поспешил посетить Орлова. По замечанию Сольмса, Орлов "имел вид человека, который, чувствуя себя избавленным от тяжести, хочет насладиться свободой, и что он пожелал вернуться ко двору только для того, чтобы восторжествовать над замышлявшими держать его вдали, порадоваться их смущению и показаться публике, которая могла считать его виноватым".

В первых числах января 1773 г. Орлов уехал в Ревель, получив отпуск на год с оставлением его во всех должностях, но уже в начале марта возвратился в Петербург. Никому не было известно секретное разрешение императрицы, и поэтому приезд его поразил неожиданностью и возбудил всякие толки, еще более усилившиеся после милостивого приема, оказанного ему Екатериной. 12 апреля двор переехал в Царское Село, а Орлов отправился в Гатчину.

15 июня приехала в Россию ландграфиня Дармштадтская с дочерьми, из которых одна предназначалась в невесты великому князю Павлу, и Екатерина поручила "гатчинскому помещику" встретить путешественниц и принять их в своем доме. За несколько времени до приезда ландграфини в Гатчину прибыла императрица в сопровождении одной только графини Прасковьи Брюс, желая таким образом "устранить затруднения первого свидания". После обеда у Орлова все вместе отправились далее в Царское Село...

Осень Григорий Орлов провел в Гатчине. В конце августа он решил ехать в Италию, где в это время был Алексей, и вскоре получил "увольнение в чужие края на два года", причем в день рождения, 6 октября, получил от государыни бриллиантовую табакерку. Между тем отъезд пришлось отложить. Князь сильно заболел, у него обнаружились "странные припадки", то проходившие, то возобновлявшиеся с новою силой; нервное расстройство выражалось в сильной бессоннице, "в постели не лежит уже недели с полторы". Только к концу ноября Орлов совсем оправился и в начале 1775 г. выехал наконец за границу через Берлин и Вену.

Был ли Григорий Григорьевич в Италии - неизвестно, но в июле или начале августа он посетил Париж. Распростившись с Парижем и любезным Гриммом и едва не утонув в Рейне под Кельном, к концу года Орлов попал в Англию. Если он и раньше всегда симпатизировал Англии, то в свою очередь он не мог не понравиться англичанам.

Вместо того чтобы пробыть за границей два года, Орлов в начале 1776 г. возвратился в Петербург и был так милостиво принят императрицею, что возбудил зависть.

Однако, едва возвратившись а Россию, он снова заболел. "Удар паралича" дал знать, что нервная болезнь не прошла бесследно, и служил серьезным предостережением для довольно пожившего на своем веку 43-летнего человека. Императрица была чрезвычайно к нему внимательна и два раза посетила больного. Оправившись, Орлов начал подумывать об оставлении службы. В то же время он решил закрепить свою давнюю связь с Екатериной Зиновьевой браком и, удалившись от двора, предаться частной жизни. Свадьба Григория Григорьевича с Зиновьевой была, вероятно, весной 1777 г. Молодая княгиня была пожалована в статс-дамы, получила орден св. Екатерины и много подарков от императрицы. Два следующих года Орловы прожили в Петербурге. Красавица собою, как можно судить по ее портретам, одаренная высокими качествами ума и сердца, княгиня Екатерина Николаевна, по отзыву современников, обладала еще и поэтической душой. "Княгиня сумела, - по словам Гельбига, - возвратить спокойствие в сердце Орлова; он предпочитал теперь частную жизнь прежнему бурному и блестящему существованию". То же подтверждает и другой современник. "Орлов неразлучен со своей женою, - писал Гаррис в феврале 1778г. - Никакая побудительная причина не заставит его принять участие в делах".

Весною 1780 г. Орловы отправились за границу с целью лечения. Здоровье княгини Орловой было непрочно - по некоторым известиям, у нее скоро появились зачатки чахотки; у него самого стали обнаруживаться также какие-то припадки странной мнительности. Княгиня ехала, впрочем, еще и со специальной целью: ей страстно хотелось иметь детей, и она надеялась, что медицина поможет ей в этом... Судьба оказалась неумолима - 16 июня молодая княгиня Орлова умерла в Лозанне и была погребена в тамошнем соборе...

Орлов не вынес обрушившегося на него несчастья, у него явились явные признаки умственного расстройства. В начале октября братья привезли Григория в Москву. Екатерина выразила соболезнование собственноручным письмом: "Привыкши столько лет брать величайшее участие во всех до вас касающихся делах, не могла я без чистосердечного и чувствительного прискорбия уведомиться о рановременной потере любезной вашей княгини, моля Бога да сохранить ваше здоровье и дни до позднего века..."

Помешательство князя, впавшего в детство, было непоправимо. "Я его видела три раза, - писала осенью Екатерина, - он тих и покоен, но слаб, и все мысли вразброд; он сохранил только непоколебимую привязанность ко мне. Что я должна была перестрадать, увидавши его в таком состоянии... В настоящее время он в постели; предполагают, что его болезнь - последствие улара, поэтому нет никакой надежды на выздоровление". Ни лечение опытного доктора, ни консилиум врачей не принесли ему пользы, он "в ребячестве, не знает, что делает и говорит". Путей к исцелению уже не было.

10 апреля 1783 г. Платон, давнишний знакомый Орлова, исповедал и причастил князя, а в ночь на 13 апреля он скончался. 17-го совершено было отпевание в Донском монастыре, после которого тело князя Орлова было перевезено в с. Отраду Серпуховского уезда, в фамильную усыпальницу.