Георгий Вилинбахов

УВЛЕЧЕНИЯ ГОСУДАРСТВЕННОГО ГЕРОЛЬДМЕЙСТЕРА

Создание любой церемонии, любого действа – это своеобразное и очень интересное творчество. Когда возникает подобная необходимость, я с удовольствием этим занимаюсь...

1994 г. в России появился государственный герольдмейстер. Указом президента Ельцина им был назначен Георгий Вилинбахов. Историк по образованию, он с 1969 г. работает в Государственном Эрмитаже. Начинал как хранитель коллекции знамен и военной графики, с 1992 г. – заместитель директора музея. В 1999 г. он возглавил Геральдический совет при президенте РФ.

- Георгий Вадимович, одновременно руководить государственной герольдией и заниматься Эрмитажем, мягко говоря, сложно? Вы не думали выбрать что-нибудь одно?

– Совмещать непросто, но я занимаюсь и буду заниматься и тем и другим, потому что мне это интересно. Если б какое-то из этих двух направлений не доставляло мне удовлетворения, я бы, естественно, от него отказался.

– У вас было много работы в связи с церемонией инаугурации президента?

– Нет, не очень. Церемония проводилась по тому же сценарию, что и прошлый раз, так что большая часть нашей работы была выполнена четыре года назад.

– Значит, можно говорить о нарождающейся традиции?

– Да, тем более церемония 2000 года во многом повторяла вступление в должность президента Ельцина в 1996 году. Другое дело, что ряд вещей все-таки был изменен. Лично мне кажется, что нынешний вариант удачней.

– Работать над созданием главных церемоний страны интересно?

– Создание любой церемонии, любого действа – это своеобразное и очень интересное творчество. Когда возникает подобная необходимость, я с удовольствием этим занимаюсь, но мы не разрабатываем государственные церемонии как таковые – наша работа связана с их геральдическим оформлением. Правда, в некоторых случаях мы занимаемся ритуалами, как это было с захоронением останков царской семьи.

– Известно, что у вас хорошие отношения с нынешним домом Романовых, не могли бы вы рассказать об этом знакомстве?

– Я не стал бы говорить о доме Романовых в целом. Со многими членами фамилии мы практически не встречаемся. Другое дело, что у меня дружеские отношения с главой Объединения семьи Романовых князем Николаем Романовичем и его братом Димитрием Романовичем.

Сперва я познакомился с Димитрием Романовичем. Это было в Копенгагене в 1993 году. Я вместе с другими руководителями петербургских музеев был приглашен в Данию, поездка вышла очень интересной и полезной. Во время одной из встреч я оказался рядом с очень элегантным господином. Мы разговорились.

Я знал, что князь Димитрий Романов пишет книги по истории орденов, кроме того, его неоднократно упоминал мой добрый знакомый князь Георгий Илларионович Васильчиков. Мы обсудили экспозицию, которая у нас обоих вызывала некоторое недоумение, затем, слово за слово, перешли на другие темы, был упомянут Георгий Илларионович, а наличие общих знакомых, как известно, сближает. Со временем наше знакомство перешло в теплые дружеские отношения. Я рад, что помог Димитрию Романовичу в работе над очередной книгой.

– Считается, что у каждого человека есть «главная» книга» или книги, вы с этим согласны?

– Для каждого возраста, для каждой ситуации, для каждого настроения есть свои авторы. Впечатление от вещи во многом определяется тем, вовремя ли она прочитана. Нужно, чтоб состояние души попало в резонанс с книгой.

– С вами подобное случалось?

– Когда-то меня поразила «Княжна Мери», потом почти до слез тронул «Орленок» Ростана, затем были «Три товарища» Ремарка… В свое время меня потрясла одна повесть, если не ошибаюсь, Нагибина. Рассказ сына об отце. Действие происходит в сталинские годы, и там масса страшных деталей. Как, уже после ареста отца, ночью раздался непрерывный звонок, как все замерли, потому что ночные звонки могли означать лишь одно, как оказалось, что на лестнице открылась форточка и давила на кнопку. Все переживания переданы так, что кажется: это происходит с тобой и сейчас.

Литература – такое же чудо, как музыка. Поразительно, как композитор слышит столько звуков, соединяющихся в мелодию, как заставляет играть инструменты, создавая законченное произведение, которое восхищает и волнует. То же и литература. Можно лишь восхищаться людьми, у которых есть дар через слово передавать столь много.

– А современных авторов вы читаете?

– К сожалению, очень редко. Нет времени. Слишком много приходится читать по профессии. То же относится и к кинофильмам. Остается утешаться, что, когда уйду на пенсию, буду читать для удовольствия и доберусь, наконец, до всех книжек, которые приготовлены и ждут своего часа.

– В последние годы появилось довольно много людей в непонятных формах, с непонятными знаками различия и никому не известными наградами. Как вы к ним относитесь?

– Если говорить с профессиональной точки зрения, то геральдическая служба подобными вещами не занимается. Вся эта самодеятельность не имеет никакого отношения к системе государственных наград и государственному форменному костюму.

Любой гражданин может сшить себе любое одеяние и повесить на себя любую цацку. Любая общественная организация опять-таки может иметь свои костюмы, награды, знаки различия, жаловать кому-то титулы и звания, мы к этому относимся спокойно. Ну собрались три человека, создали общество любителей пива, придумали себе форменную одежду и специальный знак, что в этом страшного? Взрослые тоже имеют право на игру. Кто-то называет себя эльфом или гоблином, кто-то – графом. Нужно только, чтобы при этом не нарушалось действующее законодательство о государственных символах и государственных наградах. Все остальное – ради бога.

– Значит, в некоторых случаях государство все же вмешивается?

– Государство может вмешаться и прекратить этот маскарад, если самодеятельные костюмы и награды будут до стадии смешения совпадать с действующими государственными. Нельзя, чтобы общественная награда копировала, к примеру, звезду Героя Советского Союза или звезду Героя России, иначе рано или поздно появятся желающие сыграть на подобном сходстве, присвоив чужие полномочия и привилегии.

Если кто-то, пользуясь своей побрякушкой, сознательно получает то, на что не имеет права, он является элементарным мошенником и подлежит соответствующему наказанию.

– А как вы относитесь к так называемым «реконструкторам», имитирующим старинную военную форму, ордена, знамена?

– Это вполне достойное занятие. Что касается форменного костюма, то здесь нет никаких вопросов. Сложнее с наградами и знаменами, причем сами реконструкторы придерживаются по этому вопросу прямо противоположных взглядов.

Одни полагают, что греха в копировании нет и почему бы людям, приписавшим себя к тому или иному некогда существовавшему полку, не изготовить точную копию боевого знамени этого полка. Историческая реконструкция – это своеобразный театр, а артисты выходят на сцену в любых орденах, и никого это не шокирует.

Те, кто к знаменам и наградам относится более трепетно, считают, что символы чести воинской части и знаки личной доблести не могут быть игрушкой. Спор на эту тему идет давно, но это совершенно нормально и никаких проблем и тем более повода для вмешательства государства здесь нет.

– Про вас рассказывают, что вы увлекаетесь джазом, оловянными солдатиками и сигарами. Это правда? Если можно, расскажите о ваших увлечениях.

– Я люблю джаз, но увлечение – это нечто большее, оно подразумевает активные действия, требует времени, и значительного. У меня же все сводится к тому, что выбирая, какую музыку слушать, я предпочту джаз. Это, разумеется, не значит, что джаз вытесняет все остальное. Я люблю военную музыку и собираю военные марши. На пластинках, на кассетах, а сейчас уже и на дисках.

Вообще не понимаю, зачем нужно все расставлять по местам, что-то первое, что-то – второе, что-то – третье. Можно любить и джаз, и классику, и военную музыку, одно другому совершенно не мешает. Вот современную эстраду я и впрямь воспринимаю в меньшей мере.

– Раз уж речь зашла о маршах... Как вы относитесь к разговорам о том, что многие советские марши на самом деле написаны до революции и, по сути дела, украдены?

– Кто говорит? И о каких именно маршах? Я люблю точность, да и профессия налагает определенный отпечаток. Слово «говорят» меня не устраивает. Одно дело, когда историк музыки заявляет, что марш, который исполняли тогда-то и называли так-то, на самом деле был написан на пять лет раньше композитором таким-то. Тут все ясно, как в случае со знаменитым «Варягом» – налицо исторический факт, который никто и не думает скрывать. А что до преемственности военной музыки, то причина ее очевидна. В первые годы советской власти военными музыкантами, капельмейстерами были те же люди, что и до революции. И играли они ту же музыку, что и в Русско-японскую войну, и в Русско-германскую. Музыка эта, кстати говоря, жива и теперь.

Репертуар военных оркестров сегодня расширился, в том числе и за счет старых мелодий, но «Прощание славянки» и «Тоску по родине» исполняли и при Ленине, и при Сталине, и при Брежневе. Никто не говорил, что, к примеру, «Старый егерский марш» написан после революции, не пытался выдать его за советский. Для тех, кто интересовался историей военной музыки, авторство старых маршей не являлось ни загадкой, ни тайной, которую усиленно скрывали.

– Теперь об оловянных солдатиках. Ваша коллекция все еще пополняется?

– Да, при любой возможности. Недавно я был в Мюнхене, зашел в антикварный магазин, в котором продаются игрушки, и купил старых солдатиков.

– А как вы относитесь к коллекционным солдатикам, которых делают сейчас?

– Эти фигурки я бы рассматривал не как игрушки, а как вид мелкой пластики. По крайней мере, как музейщик, я определяю их именно так. Это статуэтки, предназначенные для украшения письменного стола, книжного шкафа, этажерки. Очень хорошо, что они есть, но это уже другой жанр, а оловянные солдатики – это прежде всего игрушка, они и появились именно в таком качестве. Их можно использовать и для реконструкторских сражений, и для игры в прямом смысле этого слова.

– А почему вы курите именно сигары?

– Потому что мне это нравится. Сигары – это прежде всего вкусовые ощущения. И еще это помощь при раздумьях. У каждого есть свои вещи, которые помогают сосредоточиться.

– А со стороны кажется, что сигары – это атрибут отдыха, притом аристократического.

– Сигара помогает либо отдохнуть, либо, наоборот, прийти в рабочее состояние.

– Вы курите только сигары? А как насчет трубки и сигарет?

– Трубку – курю, сигареты – нет.

– Считаете дурным тоном?

– Нет, отчего же… Просто мне не нравится вкус. Есть и дополнительная причина – профессиональная. Вся моя сознательная жизнь связана с Эрмитажем, а в музее, в хранилище категорически запрещено курить.

Курильщикам нужно выскакивать из хранилища, куда-то бежать, где-то стоять, торопливо затягиваться. Так что работа в какой-то степени определила, что сигареты – это не мое. Сигарета – это суетность, торопливость, а сигара, трубка предполагают спокойную обстановку. Сигарами, кстати говоря, в отличие от сигарет не затягиваются. Сигару курить на бегу нельзя.

– Есть некое клише, подаренное нам английской литературой. Человек с сигарой или с трубкой у камина и рядом собака. У вас собака есть?

– Есть. Я вообще не представляю, как можно жить без собаки!

В моей жизни были три собаки. Первым был овчар Чарли, которого мы с родителями завели, когда выбрались из коммуналки, где жили вместе с бабушкой, дедушкой и тетушкой. Шесть человек в одной комнате – это довольно сложно. Разумеется, ни о какой собаке не могло быть и речи, но это было нашей семейной мечтой.

В 1968 году родители смогли купить кооперативную квартиру на проспекте Гагарина, и мы в канун переезда взяли в клубе щенка. Вырос замечательный пес – умница, красавец, с изумительной мордой. Он для своей породы прожил у нас довольно долго, потом его не стало, и мы поклялись, что больше собак у нас не будет.

– Но клятву сдержать не удалось?

– Прошло какое-то время, и мы поняли, что без собаки нам не жить. Встала проблема – кого брать. Сначала говорили, что кого угодно, но только не овчарку. Потом решили – нет, овчарку, но только не такую, каким был Чарли, не чепрачную...

Как всегда в таких случаях бывает, все вышло само собой. Наша соседка знала о наших мучениях и приняла меры. В один прекрасный день позвонили в дверь, мы открыли, и к нам вошло чудо на четырех ногах. Так у нас появился второй овчар, он у нас тоже долго прожил, но, к сожалению, много болел. После его смерти мы уже не пытались отказаться от собаки. Наша знакомая советовала не валять дурака и брать овчарку. Дескать, мы уже отравлены этой породой и брать кого-то другого глупо.

В этом есть определенный смысл – у каждой породы своя психология, свои повадки, а мы успели стать патентованными овчарочниками. Тем не менее жизнь опять рассудила по-своему, и сейчас у нас живет кокер-спаниельша Маня. Белая, с палевыми пятнами и веснушками – совершенно прелестное создание. Кокеры – вообще собаки изумительные.

– Георгий Вадимович, вы телесериал «Комиссар Рекс» случайно не смотрите?

– Когда получается, смотрю, как же иначе. Там главный герой – овчарка, а я все-таки овчарочник. И еще я очень люблю «Дог-шоу». Замечательно, что на нашем в общем-то недобром телевидении есть такая программа. По-моему, одна из лучших. Радуешься, что есть такие замечательные собаки и такие славные хозяева.