Феликс Крутиков

Загранкомандировка в Сибирь (Памяти моего отца Феликса Алексеевича Крутикова)

Его звали Феликс, и ему было только 26 лет. Хотя за эти молодые годы он уже многое успел. Старший сын заместителя председателя Совета Министров СССР, он не был 'золотой молодежью' в прямом понимании этого слова. Когда ему было двенадцать лет, его отец, занимавший тогда пост первого заместителя наркома внешней торговли (наркомом был Анастас Микоян) отправил его учиться в так называемую Военно-морскую школу - аналог нынешнего Нахимовского училища, чтобы оградить от общения с детьми из двора Дома на набережной. С началом войны школу перевезли в Баку и сделали аналогом училища гардемаринов: закончив ее, 17-летние парни уходили на фронт лейтенантами морской пехоты. Феликс повоевать не успел. За феноменальные способности к языкам его перевели в разведку. В 1947 году он поступает в Институт внешней торговли. Окончив его, он получает престижную должность помощника министра внешней торговли Анастаса Микояна. Он становится его доверенным лицом, сидит в приемной, видит и слышит все, что делает министр. В последствии именно исключительная близость к Микояну и стала тем обстоятельством, которое разрушило его только что начавшуюся взрослую жизнь.

(Памяти Феликса Алексеевича Крутикова)

Когда только что назначенный председатель КГБ ССР генерал Иван Серов решил лично провести допрос арестованного, его интересовала только одна, как казалось генералу, ключевая деталь. 'Сколько времени', - спрашивал он, глядя в глаза арестованному, - 'ты с

тоял перед входом в кафе?'.

Арестованного к этому времени избивали уже несколько дней, но все еще сохранял способность отшучиваться. Он вспомнил французскую поговорку, придуманную веселым средиземноморским народом, исторически плохо ориентирующимся в коротких отрезках времени. 'Столько, сколько н

ужно, чтобы выкурить одну сигарету', - улыбаясь, сказал арестованный.

'Значит, так и запишем: 15 минут', - обрадованно заключил генерал Серов.

Началось все с обычного делового визита. В начале зимы 1954 года в офис секретаря советской торговой миссии в Париже пришел хорошо одетый господин, пре

дставившийся представителем известной швейцарской часовой фирмы. Он предложил поставлять в Советский Союз дорогие часы, пользующиеся всемирной славой. Швейцарец расточал комплименты в адрес СССР и советского народа, что легко объяснялось желанием захватить новый рынок. Смущало только то, что по-фран

цузски часовщик говорил с сильным американским акцентом, причем порой казалось, что он делает это специально, чтобы советский торговый секретарь - кадровый сотрудник разведки - распознал в нем 'подставу'. Договорились продолжить переговоры в другой день, и швейцарец оставил в качестве демонстрационн

ых образцов несколько часов своей фирмы - дорогих, позолоченных хронометров. Советский торговый секретарь убрал их в свой личный сейф, который ему как сотруднику резидентуры в Париже полагался по рангу.

Его звали Феликс, и ему было только 26 лет. Хотя за эти молодые годы он уже многое успел. Стар

ший сын заместителя председателя Совета Министров СССР, он не был 'золотой молодежью' в прямом понимании этого слова. Когда ему было двенадцать лет, его отец, занимавший тогда пост первого заместителя наркома внешней торговли (наркомом был Анастас Микоян) отправил его учиться в так называемую Военно

-морскую школу - аналог нынешнего Нахимовского училища, чтобы оградить от общения с детьми из двора Дома на набережной. С началом войны школу перевезли в Баку и сделали аналогом училища гардемаринов: закончив ее, 17-летние парни уходили на фронт лейтенантами морской пехоты.

Феликс повоевать не ус

пел. За феноменальные способности к языкам его перевели в разведку и сразу после 9 мая 1945 года назначили дипкурьером. До 1947 года - поступления в Институт внешней торговли (сейчас это факультет международных экономических отношений МГИМО) он возил из Москвы в Париж через Берлин диппочту в чемодан

чиках, прикованных в руке, и лишь потом выяснилось, что в подавляющем большинстве в них были деньги на поддержание французской компартии и основание подставных банков в Лионе - ставшей в последствии знаменитой системы советских нелегальных финансовых представительств.

Окончив институт, он получае

т престижную должность помощника министра внешней торговли Анастаса Микояна. Он становится его доверенным лицом, сидит в приемной, видит и слышит все, что делает министр. В последствии именно исключительная близость к Микояну и стала тем обстоятельством, которое разрушило его только что начавшуюся в

зрослую жизнь.

Суперагенты Берии

Подполковник госбезопасности Виктор Петров (он же Пролетарский, он же Шорохов) и его жена капитан Евдокия Петрова (она же Пролетарская, она же Карцева) появились в Париже за несколько месяцев до истории со швейцарским часовщиком. Личности это были уникальные. Их

шпионская биографии изобиловала переездами из страны в страну, причем практически не осталось никаких четких свидетельств о функциях, которые они выполняли на каждом новом месте. Они всегда жили на территории посольства, пользовались исключительными правами и полномочиями даже по сравнению с самим

послом и легальным резидентом. У них всегда был собственный шифровальщик, собственные системы связи с Москвой, причем в посольстве и резидентуре не знали перед кем в Москве они отчитываются, поскольку Московский Центр не давал резидентуре никаких указаний по поводу работы Петровых. Кроме разве что к

атегорических требований предоставить им все условия для работы и вольготной жизни.

Лишь после их бегства на Запад стало известно, что супруги Петровы выполняли исключительно поручения самого Лаврентия Берии, являлись его личными представителями в заграничных резидентурах и использовались для сам

ых грязных и таинственных дел в интересах всесильного наркома МВД. По сути дела они были личными 'киллерами' Берии, 'решавшими проблемы' внутри советских посольств, дипмиссий и колоний, а также устраивая интриги, направление удара которых уходило в обратно в Москву.

В Париже Виктор Петров вел себ

я исключительно нагло. Он открыто игнорировал посла и резидента Алексея Крохина, сорил деньгами, напивался пьяный и заводил 'неформальные контакты' с другими офицерами советской разведки, работавшими во Франции.

Где-то через неделю после визита швейцарского часовщика Петров предложил Феликсу и ещ

е одному сотруднику резидентуры сходить в ресторан недалеко от Булонского леса (само посольство находилось в нескольких кварталах на рю де Дофэн). Согласно инструкции такое было разрешено только в компании не менее трех человек и то по исключительным поводам. Петров сказал, что у него день рождения

дочери, и никто из приглашенных не стал проверять действительно ли это так. У Петровых, к слову, вообще не было детей.

В ресторане сидели довольно долго. Платил Петров, заказавший всяких яств, шутивший по поводу и без повода и без устали поднимавший тосты. Через пару часов второй офицер разведки

встал из-за стола и сказал, что он идет в туалет. Через минуту Петров также поднялся из-за стола и сказал остающемуся в одиночестве Феликсу, что ему надо срочно позвонить в посольство. В ресторане телефон почему-то не работал, и Петров совершенно ЛОГИЧНО вышел на улицу, чтобы позвонить из телефона-а

втомата.

Прошло более десяти минут. Ни Петров, ни второй офицер разведки не возвращались. Феликс встал из-за стола и вышел на порог ресторана, чтобы посмотреть куда пошел Петров. Его нигде не было, и Феликс выкурил на пороге ресторана ту самую сигарету, ставшую в последствии основным доказательст

вом обвинения. По инструкции, он не имел права находиться в одиночестве, и за это 'время выкуренной сигареты' ему можно было приписать любой криминал. Не дождавшись Петрова, он погасил сигарету и пошел пешком на рю де Дофэн в советское посольство.

Через день в советскую торговую миссию пришла шиф

рограмма. В ней говорилось, что в Женеву прибывает самолет Молотова, в котором находятся некие бумаги и образцы, которые необходимо доставить в Париж. Феликс отправился на поезде в Женеву. Когда он поднялся на борт советского правительственного самолета, то был немедленно арестован, на него надели н

аручники и доставили прямиком во внутреннюю тюрьму Лубянки.

Большая игра

Смерть Сталина и уничтожение Берии стали только началом бесконечной борьбы за выживание в партийном руководстве. Несмотря на вал публикаций, воспоминаний и разоблачений, полноты картины этой бойни нет до сих пор, поскольку

большинство интриг и закулисных операций остались закрытыми настолько плотно, что о них было не принято говорить даже в среди непосредственных участников.

Анастас Микоян вошел в историю как главный долгожитель советской партийно-государственной элиты. Несмотря на то. что он, пожалуй, больше чем

кто-либо еще из переживших Сталина членов Политбюро повергался нападкам и интригам со стороны как самого Сталина так и его ближайшего окружение. Административная мощь Микояна не давала покоя и Никите Хрущеву, видевшему в нем в первые послесталинские годы едва ли не главного конкурента. Нет никаких д

оказательств того, что Хрущев попросил или 'порекомендовал' своему личному другу генералу Серову организовать дело на Микояна или это была личная инициатива главы КГБ. Но уже через несколько дней дпоросов во внутренней тюрьме Лубянки выяснилось, что никакие швейцарские часы следствие не интересуют.

Им нужен был Микоян.

Отец Феликса, генерал Иван Серов и начальник управления контрразведки Федотов были земляками - они родились в соседних селах в Вологодской области. Они всегда дружили. Их служебные дачи в Подмосковье находились рядом и есть фотографии, на которых Серов, Федотов и отец Феликса

сидят в одной лодке (в прямом смысле этого слова), отправляясь на рыбалку, а Феликс гребет. Это не помешало Серову лично избивать его в камере внутренней тюрьмы на Лубянке и говорить в перерывах: 'Если не скажешь, что надо следствию - кровью ссать будешь'. Можно сказать, что было такое время и таки

е нравы. Но даже тогда мало кому приходило в голову использовать 27-летнего сына своего лучшего друга как пушечное мясо в сложной интриге против одного из самых влиятельных лиц в советском государстве. И сейчас можно сколько угодно долго и убедительно рассуждать о великой эпохе и великих свершений,

но не бывает такого прекрасного прошлого при таких моральных принципах, даже если эти принципы практиковались в среде палачей.

Серова и Федотова мало интересовала фактурная сторона обвинения, добытая супругами Петровыми. Более того, к моменту начала допросов сами Петровы уже были предателями Р

одины - причем настоящими, а не виртуальными. Получив распоряжение об отзыве из Австралии, где подполковник Владимир Петров числился и.о. легального резидента, он и его жена Евдокия разумно рассчитали, что в Москве их ждут в лучшем случае лагеря, как наиболее приближенных к Берии людей, выполнявших

за границей его личные приказы в обход любого другого, в том числе и политического начальства, и бежали на Запад. Американцы вывезли их Австралии через Сингапур, после чего их следы теряются.

Серов и Федотов требовали только одного - показаний на Анастаса Микояна. Причем не за последние годы, а з

а тот период когда Феликс работал его личным помощником. Скажи, что Анастас предатель и вор, что он, будучи министром внешней торговли, нанес непоправимый вред советскому государству и народному хозяйству и завтра ты выйдешь с Лубянке. Не скажешь - в лучшем случае сгниешь в Воркуте, но при этом ты д

о самой смерти будешь помнить, что сломал жизнь всей своей семье и в первую очередь отцу.

Следствие во внутренней тюрьме на Лубянке длилось несколько месяцев. До сих пор не известно (и уже, видимо, никогда не удастся установить точно никогда), что конкретно повлияло на изменение механики следстви

я: категорический отказ Феликса давать даже под пытками какие-либо показания на Микояна или подвижке во внутриполитическом раскладе в Политбюро. Не добившись ничего конкретного, Серов и Федотов принялись 'докручивать' версию предательства.

Следствие объявило, что Феликс, сын высокопоставленного с

оветского функционера планировал бежать на Запад, для чего вошел в контакт с французской, американской и швейцарской разведкой (вот когда пригодился фальшивый часовщик-швейцарец). 31 июля 1954 года военный трибунал Московского военного округа приговорил его к 25 годам лишения свободы по статье 58-1

ка. Следующие шесть лет он провел на шахтах Воркуты только на тяжелых работах, заработав еще один срок за участие в знаменитом восстании Воркутлага, вошел в историю позднего ГУЛАГа как уникальный русский, ставший бригадиром литовской бригады. Составленной из 'лесных братьев'. Его отец был снят с выс

окой должности и исключен из КПССза 'непартийное поведение'. В журнале 'Коммунист' была опубликована статья о 'золотой молодежи, ставшей на путь предательства'. Жена Феликс прислала ему в лагерь письмо, в котором заявила от октазывается от 'предателя народа' и подает на развод.

Он был освобожден

и реабилитирован только 25 ноября 1960 года специальным определением суда по личному ходатайству Анастаса Микояна (на тот момент уже председателя Верховного Совета СССР), не забывшего как 27-летний парень фактически спас его на допросах во внутренней тюрьме на Лубянке, не дав никаких показаний.

Конец истории

Таких историй в принципе немало. О них практически никто ничего не знает толком, они сокрыты в архивах ФСБ и СВР и до сих пор остаются миной замедленного действия не только для специалистов-историков, периодически пишущих диссертации на темы сталинских и постсталинских интриг. Несколь

ко лет назад на волне публикаций о героизме советских разведчиков и их высокой миссии - надо же было восстанавливать сильно потрепанный имидж спецслужб - в одном малотиражном цветном журнале прошла статья о генерала Агаянце, знаменитом советском разведчике, организовывавшем тайную сторону Тегеранско

й конференции, а затем работавшем резидентом в Париже. Статья писалась со слов стариков-ветеранов, работавших вместе с Агаянцем и, конечно же,уверивших на старости лет в святость всего, что они тогда совершали. А иначе как стареть с миром, еслине веришь в честность собственной жизни?В этой статье вн

овь была повторена история с 'побегом предателя' и великолепной операции советской контрразведки по вывозу его из Женевы в Москву. Я спросил автора статьи, к слову бывшего разведчика, занявшегося популяризаторством СВР, 'зачем ты это сделал?'. 'Мне так рассказали ветераны', - ответил он, но был выну

жден напечатать опровержение. Феликс всю свою дальнейшую жизнь демонстративно и принципиально никогда не обращался за помощью к руководству внешней разведки, не требовал компенсаций и особых пенсий и не участвовал ни в каких организациях типа 'Мемориала'. Единственной формой извинения за поломанную