Писатель — о постановке своего романа в «Гоголь-центре», мнимости любви и ветре из будущего.
17 мая на сцене «Гоголь-центра» премьера — спектакль «Русская красавица» по скандальному роману Виктора Ерофеева. Накануне писатель встретился с «Известиями» и поделился впечатлениями о постановке.
— Вы впервые отдали в театр «Русскую красавицу». Почему выбрали «Гоголь-центр»?
— Я «Красавицу» никому не отдавал, один раз обжегся, разрешив экранизировать ее в Италии. Фильм получился настолько забавным и нелепым, что Анатолий Васильев как-то со смехом сказал мне, что он с удовольствием его пересматривает, настолько он абсурден. Но я не мог с ним согласится, потому что это мое детище. Поэтому «Русская красавица» долгое время находилась вне театра, но Кирилл Серебренников (худрук «Гоголь-центра». — «Известия») убедил меня, что молодому режиссеру Жене Беркович можно довериться. Вчера я был на прогоне, посмотрел спектакль от начала и до конца и могу сказать, что это похоже на то, что я вложил в текст своего романа.
— Вы участвовали в репетиционном процессе, помогали советом?
— Не участвовал. Женя показала мне инсценировку. Поскольку действие было основано на монологе героини, это было сперва движение по сокращению текста и перегруппировке событий романа. Признаться, я боялся идти на прогон, думал, если не понравится, встану и уйду, скажу, что у меня бронхит, не могу остановить кашель. Но у меня произошло органическое сращивание с исполнительницей роли Ирины (Екатерина Стеблина. — «Известия»), а почему, я не знаю. Наверное, и она не знает, и режиссер — так вот случилось.
— Главная героиня романа Ирина — женщина особенная, она буквально сводит с ума своей красотой. По-вашему, Екатерина Стеблина справилась?
— Образ Ирины абсолютно нереален. Каждый по-своему его себе представляет. Мне кажется, реальный успех Кати Стеблиной заключается в том, что она показала, что в Ирине, как в матрешке, заключены разные женщины. Актриса — безусловная красавица, но в какие-то моменты она превращается в замарашку. Иногда ее Ирина — светоч разума, иногда — умственная дурнушка. Как и в книге, вам дано право выбрать из того, что рождается у вас на глазах, ту линию, которую вы пройдете до конца спектакля. В этом несомненный успех режиссера. Катя Стеблина совершенно неоднозначна и тем привлекательна, в ней есть емкость и непредсказуемость.
— То, что театр откликнулся на «Русскую красавицу» только сейчас, означает, что вы опередили время?
— Это должны решать читатели и зрители, мне глупо рассуждать на эту тему. Когда вчера я смотрел прогон, у меня было ощущение, что «Русская красавица» — это ветер не из прошлого, а из будущего нашей страны, нашего сознания, нашего сомнения и нашей стойкости. Как это произошло? Примешались какие-то мистические силы. Роман написан в 1980 году, но благодаря спектаклю кажется, что он еще не написан и только в будущем обретет свое время.
— В чем сложность перенесения вашей прозы на сцену?
— «Русская красавица» — это самодостаточная книга просто по композиции и по тому языку, в котором она пребывает. Для инсценировки роман надо было вспарывать и препарировать. Наша критика бездарно описала роман, потом возвела его в классику из-за больших тиражей и потому что народ его читал, но «Русская красавица» до сих пор не понята в полной мере. Есть героиня и герой. Они разные по статусу и возрасту. Интересно понять, что они нашли друг в друге. Что нашел в ней герой, только красоту или сексуальность? Или что-то неуловимое, то, что меняется каждую секунду. Роман о том, что любовь подвержена мнительности и мнимости. Об этом ни один критик не догадался. И вдруг приходит театр и прочитывает тему, несмотря на то что воплотить ее на сцене сложно.
— Провокационность в постановке присутствует?
— Нет. Ведь не об этом спектакль, напротив, он антипровокационный. Там и про секс-то почти и нет. За эти 33 года, которые книга, как русский богатырь, ждала своего часа, на нее столько навесили ярлыков. Упрекали меня в порнографии, а теперь роман выходит в сборнике «Азбука классики» рядом с Достоевским и Есениным.
А начиналось с того, что владимирские рабочие отказывались печатать его, такая была народная цензура. Шесть часов я вел с ними переговоры. На дворе был 1990 год. Когда книга вышла, мои доброжелатели сделали подборку рецензий. Их было 200, и все отрицательные. Это был мой первый роман, и я должен был от этого с ума сойти. Но «Красавица» вышла на Западе и тут же стала бестселлером. Кто-нибудь объяснит, что произошло с тех пор? Ничего в нашей стране мне не объяснили про «Русскую красавицу». Она, как шпионка, перебежала границы и по какому-то праву встала рядом с Достоевским.
— Помимо неудачи с итальянским кино, у ваших произведений были удачные интерпретации?
— Как вы догадываетесь, я человек чрезвычайно избалованный, потому что на основе моего рассказа «Жизнь с идиотом» Альфред Шнитке написал оперу, постановку которой Борис Покровский осуществил в Амстердаме. Лучше него эту оперу никто не ставил, хотя постановок по миру было немало. Я избалован удивительным талантом, Андреем Жолдаком, который дважды ставил «Жизнь с идиотом» — в Румынии, а потом в Киеве. До Москвы эта неожиданная и смелая постановка так и не доехала. У нас есть соглашение с Римасом Туминасом, который хочет поставить «Русскую красавицу» в 2014–2015 годах. Посмотрим, что получится. Видите, «Красавица» моя явилась — не запылилась спустя 33 года.