Эндре и Адель Ади и Брюль

Биография

Судя по письмам, Ади не пришлось оборачиваться лебедем. И вскоре он смог записать в своем дневнике одно только слово: "Счастье". Но счастье оказалось непродолжительным. Эта "женщина слез", так Ади называет ее в первом стихотворении, обращенном к ней, приносит одни огорчения.

Источник информации: кн."Самые знаменитые влюбленные", с.389-398.

В тот вечер в гостиной дома Деже Фехера, владельца газеты "Надьварад напло", среди гостей находилась дама, которую Эндре Ади видел впервые. Он с любопытством разглядывал ее. Да и невозможно было не обратить на нее внимание. Дама приехала погостить на родину из Парижа и на фоне местных модниц, тщившихся выглядеть по-столичному, выделялась прежде всего вызывающим туалетом, словно взялась эпатировать провинциальных кумушек.

У нее были темно-синие волосы и такие же туфли и чулки. Лицо сильно раскрашенное, даже ноздри разрисованы в коралловый цвет. Она курила сигареты через мундштук, рассуждала об эмансипации, рассказывала о парижской жизни. Одним словом, производила впечатление роковой женщины.

На какой-то миг оба они, казалось, забыли, что находятся в обществе, что вокруг них люди. Их взоры пересеклись, скрестились, проникли друг в друга. Ади ощутил что-то вроде толчка в сердце, у него перехватило дыхание.

Звали ее Адель, по мужу - Диоши, она являлась дочерью местного торговца Брюля.

За весь тот год, до встречи с ней, Ади не написал и пары стихотворений. Сейчас же словно воскрес для творчества. Одно за другим пишет стихи, посвященные Леде, как он отныне называет ее, создав анаграмму из имени Адель. И как бы ему хотелось, приняв образ лебедя, соединиться с ней, как когда-то Зевс с прекрасной Ледой:

Вплывай, любимая, мне в душу

И утони в ее глуби...

Адели скучно в опустевшем городке, каким был тогда Надьварад, и она благосклонно принимает ухаживания пылкого юноши - ведь он на пять лет моложе ее. Да и стихи, обращенные к ней, такие необычные и искренние, льстят ее самолюбию.

Судя по письмам, Ади не пришлось оборачиваться лебедем. И вскоре он смог записать в своем дневнике одно только слово: "Счастье". Но счастье оказалось непродолжительным. Эта "женщина слез", так Ади называет ее в первом стихотворении, обращенном к ней, приносит одни огорчения. Она откровенно кокетничает с другими мужчинами, то приближая его и одаривая лаской, то отдаляя.

Вскоре Адель-Леда уезжает в Будапешт, начинается их переписка. В первом письме к Леде он признается, что сходит с ума от любви, и заклинает: "...поверьте мне. Милая, Единственная, Неповторимая!"

Это письмо он пишет за столиком кафе - спешит отправить с посыльным к скорому коложварскому поезду. Где-то за спиной цыган выводит сладко-грустную мелодию, так созвучную его настроению. Его приводит в отчаяние неизвестность: какой приговор она ему вынесет? Но он надеется.

Сотворю я мечту такую,

Где ты будешь влюбленной -

Той, по которой тоскую...

Не выдержав разлуки, Ади мчится в Будапешт - только бы побыть несколько часов с Ледой.

Возвращаясь, он бросается к столу и изливает чувства на бумаге - посылает ей письма и посвящает стихи.

Леда уехала в Париж. Ади проводил ее до Вены. Грусть расставания смягчает мысль, что через несколько месяцев он снова увидит свою единственную. Они условились - Ади приедет к ней в "град света".

Его желание поскорее попасть в Париж подогревается молчанием Леды. Неужто его Мучительница, его грустная, милая Судьба выкинула его из своего сердца, забыла? Он умоляет ответить ему хотя бы несколькими строчками.

В начале 1904 года Ади садится в поезд и едет навстречу своей судьбе.

"Я весь горю одной, почти болезненно-лихорадочной страстью - в Париж!.. От Парижа я жду чуда".

И вот он в "граде света". Ему кажется, что он вырвался из ада и теперь Беатриче-Леда ведет его по волшебному раю. Она введет его в этот современный Эдем, где он очистится от прежних грехов, познает блаженство любви, и эта любовь, вдохновив на создание шедевров, вознесет его к вершинам славы.

С каждым днем Леда все больше значила для него. Он обожает свою прекрасную, чувственную и в то же время рассудительную музу.

Так на свете не бывало.

Это больше, чем влюбленность.

Чувство к Леде пробудило в нем небывалый творческий огонь. Его стихи, словно прорвавшееся из недр пламя, хлыну

ли обильным потоком, соединяясь в любовные циклы: "Псалмы к Леде", "Золотая статуя Леды" и другие.

В стихах Ади, обращенных к "деве Лобзанья", - мольба о любви, жажда наслаждения, упоение плотью.

Я - огненная, большая рана,

Горю, хочу тебя, жажду...

Ты - моя мука и геенна,

Утоли же, мучай меня, мучай.

Я рана: целуй, прижги, прижги меня.

Весной вместе с Ледой он отправляется в предгорья Альп на озеро Вюрм. Несмотря на то что сезон в этих местах еще не наступил и

С круч ледянистых

Метели выли.

Ревело озеро, стонало... -

это были дни счастья. В порыве жизнелюбия, чуть ли не с чувственным восторгом, Ади произносит:

О, жить все дольше,

Скитаясь, мучаясь,

Скорбя, страдая,

Но жить, но жить!

Спустя пару месяцев они у моря, в колдовской стране Лазури. Бродят среди апельсиновых и лимонных рощ, под сенью каштановых лесов, любуются альпийскими фиалками - их синими огоньками в горной луговой траве. Наслаждаются уединением и "любят, как сумасшедшие".

Когда они возвращаются в Париж, он, опьяненный и счастливый, восклицает: "Не жди, Дунай, - у Сены я умру".

Порой ему кажется, что это даже вовсе и не обычная любовь мужчины и женщины, а словно две рассеченные половинки нашли друг друга и срослись опять. Или оба они все равно что двое прижавшихся друг к другу влюбленных на голой скале. Одно неосторожное движение или слово - и все рухнет, полетит в бездну.

Что касается его стихов, то это не просто воспевание телесного, а выражение высокого облагораживающего чувства, это гимн духовному слиянию с избранницей, попытка обрести постоянство чувств и устойчивость отношений.

Разве такая любовь, хоть и не освященная Гименеем, а рожденная земным чувственным влечением, перестает быть любовью?

Бывает, конечно, любовь и при идеальном счастливом браке, о чем поведал еще Катулл в поэме "Локон Береники". Но он же рассказал и о незаконном страстном чувстве Тезея и Ариадны, не состоявших в браке. Правда, их любовь оказалась быстротечной и не выдержала испытания. Вот так же и Ади временами кажется, что они с Ледой фатально обречены. В конце концов, пророчествует он, они, как две дикие взъерошенные птицы, вопьются клювами друг в друга и упадут на облетевшую листву.

Говорить так у него, к сожалению, вскоре появились основания.

В характере Леды все явственнее стали проявляться властность, стремление подчинить его себе. Это еще куда ни шло. Хуже, что она к тому же оказалась безумно ревнивой, временами даже истеричной и вообще часто не по существу придирчивой, буквально изводила Ади своими, чаще всего необоснованными, попреками и капризами. Хотя справедливости ради надо все же сказать, что подчас он давал к тому повод. Случалось, пропадал на несколько дней и неизвестно где ночевал, приходил навеселе, транжирил деньги в ресторанах. Ей казалось, что она теряет его, и с тем большим рвением хотела привязать к себе, изменить его богемный характер, принудить к покорности.

Ади, не переносивший принуждения, а тем более рабства, упрямо противился ее поползновениям, как ему казалось, на его свободу.

В такие моменты оба они становились нетерпимыми, язвительными и непримиримыми. Вопреки здравому смыслу ни за что не желали проявить уступчивость.

Все это, конечно, не могло не омрачать их отношений, так счастливо начавшихся, создавало нервозность, подрывало и отравляло взаимное чувство.

После таких терзавших нервы поединков они пылко мирились и вновь какое-то время не могли и дня прожить друг без друга.

Ади не сдержал своего слова и вернулся на берега Дуная. Они с Ледой решили, что им стоит на время расстаться, спокойно поразмыслить о том, как быть дальше, в разлуке испытать чувство. Этого требовало и здоровье Ади. Нервы его были напряжены и от злоупотребления спиртным, и от чрезмерного курения, его мучили бессонница и головные боли. Уезжал он, однако, с горечью и, по его словам, плакал, садясь в поезд. Все еще оставался рабом своей страсти и не мыслил жизни без Леды.

И уже очень скоро впал в отчаяние. "Я

не сплю уже неделю, - пишет он ей, - мне страшны ночи, они тяготят меня. Даже в дреме, полусне, мне являетесь Вы, только Вы передо мной".

Свидетели их отношений в те годы большей частью возлагали вину на Леду. Ее упрекали в том, что она своим непониманием, необоснованной требовательностью и упреками разрушила здоровье Ади, подорвала его нервную систему. Но они же признали, что, возможно, творчество Ади сложилось бы иначе и его лирика того периода не достигла бы таких вершин, если бы не эта женщина из Надьварада. Ему повезло, что на своем пути он встретил Леду. Некоторые из современников склонны были во всем винить поэта, а ее на воображаемом процессе против Ади выставляли пострадавшей стороной.

Но ближе всех к истине оказались, пожалуй, те, кто считал их жертвами роковой страсти, охватившей обоих. Ади хотел, чтобы его любили таким, какой он есть, со всеми недостатками. Леда же не могла с этим мириться, не желала покоряться его эгоистическому характеру и сама, будучи крайне себялюбивой, восставала против подчинения.

Мягкая и, в сущности, добрая, она на глазах менялась в минуты ссор и распрей. Еще больше обнажались ее отталкивающие черты: непреклонность и властолюбие. В эти минуты ее и без того приглушенный, томный голос, который так волновал Ади, напоминая звуки органа, становился нестерпимо скрипучим и хриплым, и вся она из кроткой и любящей превращалась в фурию, злобную и жестокую.

Проще говоря, два эгоцентрика, захваченные взаимным влечением, столкнулись в единоборстве, в котором каждый стремился взять верх.

Вдали от Леды все, что так угнетало Ади, скоро забылось, осталось лишь желание как можно скорее увидеть ее. "Без Вас я не могу и не хочу жить, - жалуется он, - исстрадавшаяся душа жаждет Вас".

На эти его пылкие послания Леда если и отвечает, то скупыми строчками, лишь распаляя страсть своего Банди, как любовно раньше называла она его именем знаменитого венгерского бетяра - разбойника. Может показаться, что она и на расстоянии продолжала борьбу за власть над ним.

В эти дни он сочиняет стихотворение, где есть такие строки:

Тебе не хочется, чтоб так случилось?

Ведь ты мое безумие святое,

И мне не жить...

Наконец ему удается вырваться в Париж.

Леда встретила его радостно, словно не чаяла дождаться. Так оно и было на самом деле - ведь и она любила.

И вот уже экспресс "Лазурный берег" мчит их снова к морю. Сверкающие пейзажи Ривьеры, чудесные, волшебные краски природы оказывают благотворное действие на Ади.

У наших ног Весна смеется

В алоэ, пальмах, кипарисах...

Но главное его лекарство - Леда. Ее присутствие, как чудодейственное средство, успокаивает больные нервы поэта.

Написанные тогда стихи и новеллы излучают философское умиротворение и покой, полны тихой радости, но и затаенной грусти от предстоящей скоро разлуки. Дела требовали, чтобы Ади тем же летом вернулся домой. И как ни горько было думать об этом, утешало то, что Леда согласилась приехать к нему в Будапешт. Расставаясь, он просит ее:

Дай мне твои глаза,

Ведь в них себя люблю я!

Отдай твои глаза, я к ним тебя ревную!..

Леда приехала, как обещала, Ади повез ее в деревню к родителям чуть ли не невестой. Впрочем, он действительно тогда всерьез задумывался о женитьбе.

Прием был вежливым, но прошел достаточно натянуто и холодно. И ничего, кроме досады и огорчения, не оставил в душе Ади и Леды. Она не преминула упрекнуть его. Этой искры было достаточно, чтобы вспыхнула ссора.

И снова жар сменился холодом, между ними вновь разверзлась пропасть отчуждения, напомнив, что под торжественным сверканьем посвященных Леде стихов продолжала таиться взаимная нетерпимость, рвущая нити все больше слабеющей их связи.

Леда уехала. Он послал ей вдогонку мольбу:

Благослови, уходя. Пусть я плох,

Благослови все же.

Мертвые, мы ведь друг другу в глаза

Смотреть не сможем.

Спросят глаза, осветив нашу ночь,

Мертвы, недвижимы:

Что ж не могли быть друг к другу добры,

Пока были живы?

Как бы раскачиваясь на

качелях любви и ненависти, он боготворил Леду и проклинал. Порой ему казалось, что она воистину сам богодьявол, а не человек.

Но они все еще нуждались друг в друге, и временами чувственные бури захватывали их. В эти минуты близости, когда казалось, что страсть никогда не будет исчерпана, Ади с восторгом восклицал:

Никто не может дать его -

Твое великое тепло,

Которое неповторимо...

Но минуты эти сменяются взаимоотталкивающей холодностью, и звезда их трудной любви вновь поворачивается к ним своей ледяной, ущербной стороной.

Летом 1909 года Ади ложится в клужскую психиатрическую клинику: его нервы вконец расшатались.

Леда советует ему: "Продолжай курс лечения и терпи, пока сможешь". Ее письма этого периода полны любви и заботы.

Едва выйдя из клиники, Ади спешит в Швейцарию, где его ждет Леда. А на Рождество они уже в Париже.

Словно очнувшись, он говорит ей, что после такой любви и взаимной преданности нельзя доставлять друг другу страдания. Но Леда будто не слышит слов о преданности, ею вновь овладел бес ревности. Она подозревает и упрекает Ади в изменах, придирается К каждому слову. Все это отрицательно сказывается на его самочувствии. Курс лечения в Клуже идет насмарку.

"Мне плохо, - жалуется он в письме к брату, - но, может быть, выберусь из этого кризиса".

Весной Ади возвращается в Будапешт. Проще сказать, бежит от своей мучительницы. Ему кажется - это разрыв навсегда.

Иначе думала Леда. Ее уязвленное самолюбие стремилось вернуть его, женская гордость не желала мириться с потерей власти над ним, с утратой возлюбленного. Она готова изолировать его ото всех, запереть, чтобы никому не достался, лишь бы оставался с нею.

Но как гласит старая мудрость: мужчину легко завоевать, трудно удержать. И Леда, чувствуя, что теряет Ади, бросив все в Париже, осенью примчалась в Будапешт. Предлог, правда, у нее иной. Ей хочется вместе с ним отметить очередную годовщину их знакомства, которое началось здесь ровно шесть лет назад.

Да, говорит Ади, минуло шесть яростных лет, как впервые свела их судьба, и шесть натисков осени сердце его отразило, но ведь им была дана и весна, и где-то рядом с их тропинкой бродило счастье.

Временами ему мнится, что можно бы начать все сначала, вернуть минувшее. Вместо этого Ади снова бежит от Леды - уезжает в Татры в санаторий.

Но и здесь не находит покоя: "Весь я - сплошная боль и рана". Он хочет забыть прошлое, хочет воскреснуть к новой жизни:

Когда-то знал и я

Псалом любви.

Но я безмолвен.

Я все забыл.

Пройдет еще некоторое время, прежде чем он окончательно решится на последний шаг. До этого будут еще попытки примирения, совместные поездки в Рим, в Монте-Карло, в Ниццу, возвращение к старым планам женитьбы в надежде, что это положит конец их ссорам. "Если вы хотите, я скоро буду в Париже, и тогда мы все сможем обговорить. В конце концов меня пугает лишь то, что на вас нельзя положиться, пугают ваши капризы и денежные запросы. Но если вы меня любите, тогда все будет в порядке".

Можно подумать, Ади специально раздувал гаснувшее пламя, чтобы снова через какое-то время дать ему угаснуть. Это походило на самоистязание и, казалось, не поддавалось объяснению.

Все яснее, однако, становилось, что эти бесконечные примирения после бурных ссор и размолвок - лишь временные передышки перед разрывом.

В мае 1912 года Леда снова приехала в Будапешт, и уже в первые дни они с Ади крупно поссорились. Причина та же - ее ревность. В гневе она оскорбила его, дала пощечину. Это был конец.

Ади пишет свой знаменитый "Прекрасный прощальный привет" - самое жестокое, по мнению венгерских литературоведов, из всех стихотворений, кем-либо и когда-либо написанных женщине. Этим стихотворением поэт вырвал самого себя из прошлого. Он не только расстался с Ледой, но освободился от всей прежней жизни, которая связывала его по рукам и ногам.

Разбейся, сто раз разбитое чудо:

Если нужно тебе отпущенье -

Отпускаю в сто первый - последний - раз,

Отпускаю, держать не буду