Джон Ле Карре

Писатель, которого превратили в шпиона

Он просто работал разведчиком, зарабатывал деньги, но его истинной работой была литература

В эпоху общесоветской любви к Алле Пугачевой был такой анекдот: На школьных уроках истории в будущем будут спрашивать 'Кто такой Леонид Брежнев?' и отвечать 'Политический деятель времен Аллы Пугачевой'. Говорят, Евгений Примаков не просто любит детективы, но предпочитает другим романы и рассказы Джона Ле Карре. Кто знает, что готовит нам будущее?

Пристрастие к Ле Карре, конечно, говорит о наличии некоторого вкуса у Евгения Максимовича. И все же, как разведчик, он не мог не знать, кто такой Джон Ле Карре, а зная, не мог не прочитать. Ну а там уж, романы Ле Карре понравились бы каждому, кто что-то смыслит в шпионах.

Но большинство населения нашей страны понятия не имеет о том, кто такой Ле Карре. Несправедливость дикая. Ведь вместе с По и Дойлем Ле Карре можно считать отцом детектива. Но, к сожалению, он был разведчиком. Литературные критики дружно считают его сначала шпионом, а потом писателем и, не мудрствуя, вписывают его фамилию в длинную вереницу разведчиков, либо работавших под прикрытием литературной деятельности, либо просто удалившихся на покой и взявшихся за перо.

Это более чем грустно. Ведь штамп мемуариста-фантазераи рефлексирующего шпиона на покое на сей раз поставили на настоящем большом писателе.

'У меня было довольно трудное детство. Я родился в буржуазной семье, отец был бизнесменом в худшем смысле этого слова, он даже несколько раз попадал в тюрьму - предприниматель, на тот манер, как это понимают "новые русские". Грэм Грин как-то заметил, что детство - вечный кредит писателя. Мое детство было и очень ярким, и очень одиноким. Мы с братом никогда подолгу не жили на одном месте, и потому чувствовали себя маленькими изгнанниками. Мама исчезла из семьи, когда мне было лет пять. Я рос с отцом, а ее снова увидел, когда мне было уже за двадцать. Но та своеобразная "теплица", если хотите, в которой я жил как-то способствовала моему внутреннему творчеству. Мне кажется, все дети с нелегкой судьбой это поймут. Правда и то, что мой отец делал все возможное, буквально "жилы" надрывал, чтобы раздобыть побольше денег и отправить детей в частные школы. Когда я подрос, я решил, что буду рисовать и попытался иллюстрировать книги. Но в один прекрасный момент - мне было тогда чуть больше двадцати - я понял, что никогда не добьюсь в этом успеха, что живописью и рисованием не смогу зарабатывать на хлеб. Желание и амбиции у меня были, а способностей - нет. Постепенно я стал пробовать писать. В юности я писал стихи. Сейчас я думаю, что они были ужасны, я уничтожил и продолжаю уничтожать все, какие мне удается найти. Кое-что, впрочем, сохранилось: то, что печатали журналы для молодежи. Эти мои стихи сейчас кажутся чересчур романтическими, и мне даже неловко от этого. Когда я опять встретился с матерью - а мне уже было больше двадцати - я почувствовал некое отчуждение и запоздалый гнев. Даже физически я не знал, как подойти к ней, поцеловать после всех этих долгих лет...'

Джон Ле Карре - литературный псевдоним, под которым приобрел мировую известность Дэвид Джон Мур Корнуэлл. Он родился 10 октября 1931 года в Великобритании, в городе Пуле графства Дорсет. В детстве он ни в коем случае не мечтал стать разведчиком. Даже мыслей таких у него не возникало. Он учился сначала в Беркшире, в школе Сэйнт Андрю, потом в Дорсете. В 1948 выиграл школьный приз как поэт, за лучшее английское стихотворение. В том же году отправился в Швейцарию, где в университете Берна изучал французский и немецкий. Службу в армии проходил в Вене, в составе британского армейского разведкорпуса. В 56-м закончил Оксфорд и стал преподавать французский и немецкий в Итоне. В 60-м поступил на службу в британский Форин Оффис.

Он уже был на службе у правительства, когда начал писать свои шпионские романы. Его работодатели ничего не имели против, когда вышли первые три книги, но потребовали, чтобы он взял себе псевдоним. Ле Карре до сих пор убежден, что тоже самое случилось бы, пиши он, к примеру, о бабочках.Просто он работал разведчиком. И вынужден был мириться с издержками своей профессии.

Кстати, как появился этот псевдоним. Лукавит ли Ле Карре, когда говорит, что уже сам не помнит, откуда он взял это сочетание, ставшее его визиткой? Та версия, которой он придерживается чаще всего, гласит, что таково было требование его издателя. Его британский издатель Виктор Голланкс сказал ему, что писатель должен выбрать себе два хорошо звучащих односложных англо-саксонских слова. Будущий Ле Карре в душе был шокирован этой идиотской просьбой. И выбрал прямо противоположное - фамилию, звучавшую на французский манер. Правда, издатель был вынужден признать, что это имя хорошо запоминается.

'Мне очень помог опыт работы в британской разведке. У каждого в жизни есть какое-то главное испытание. У каждого писателя, художника, я думаю, есть некая духовная обитель. Это и составляет его главный жизненный опыт. Если бы в годы моего становления я былморяком - то писал бы о море, если бы стал банкиром, юристом, или вроде того, то обращался бы к их опыту. Как второстепенный клерк, я оказался в самом центре событий, которые именуют "холодной войной". Я смог понять многое изнутри: как принимались решения, как их принимали люди в закрытых обществах, обладавшие весьма ограниченной информацией, как общались они между собой. Мне открылись самые разные человеческие слабости и претензии. Я исследовал секретные службы, как подсознание народов, которым они принадлежали. Мне были интересны подспудные страхи и мифы, которыми они жили. Ну, например, история КГБ реально отражает психологию тогдашнего советского общества, его фантазии, страхи, абсурдные, бессмысленные ужасы перед русской эмиграцией. Это и всякого рода заблуждения - особенно в отношении США. И наоборот, не всегда адекватное поведение по отношению к России. У меня было преимущество:я всё это увидел изнутри. Я получил огромную информацию и использовал свой опыт, чтобы показать гораздо более широкие сферы жизни. Именно поэтому разведка стала местом действия моей "человеческой комедии'.

Он просто работал разведчиком, зарабатывал деньги, да искал себе темы.Но его истинной работой была литература.

Это, конечно, преувеличение. И все же, сначала прославился писатель Ле Карре. Он был именно писателем, жил, как писатель, вел себя как писатель (уж точно не как шпион), общался с себе подобными и громогласно заявлял, что на самом деле себе подобных не любит. Что, как известно, свойственно любому нормальному писателю - от Достоевского до Стивена Кинга.

'В Лондоне я подолгу не живу. Обычно мы с женой живем в западной части Корнуэлла, вглубокой провинции. Здесь мне лучше. Я не считаю, что занимаю какое-то особое место в английской литературе, скорее я писатель космополитический, и мне эта роль нравится больше. Я весьма насторожен в отношении английской литературно-академической среды, с ее представителями не общаюсь, не знаю в лицо литературных критиков, едва помню их имена. Я делаю все возможное, чтобы ничего не читать о себе, ибо это оставляет у меня ощущение какой-то бессмысленности и фальши. В конце концов, я веду себя как и любой другой на моем месте. Я смастерил себе некую капсулу - и живу в ней. Но Англия до такой степени у меня в крови, что я не могу долго жить в другом месте. В этом смысле я - русский; по-моему, многие русские никогда не чувствуют себя дома на чужой земле. И у меня то же чувство. Я многопутешествовал. Впрочем, может быть, я просто мечтаю об Англии, которой никогда не было'.

Жил Ле Карре и в еще одном симпатичном месте. В Хэмпстеде. С XVIII века это место было дачным пригородом. Здесь жили писатели, художники и поэты: Ромни, Стивенсон и Голсуорси. Поблизости квартиры-музеи поэта Китса и Зигмунда Фрейда, здесь жила балерина Тамара Карсавина и находится знаменитый дом Анны Павловой. Сейчас где-то здесь живет певец Стинг с семьей, а казалось, совсем недавно здесь поселился писатель Грэм Грин. Рядом с домом Грина живет самый известный современный английский артист Джереми Айронз, а как раз напротив, через сад, - дом Джона Ле Карре.

Ле Карре хорошо знал Бродского, он дружил со Стенли Кубриком. Хором с Жоржем Сименоном Ле Карре громогласно обвинил Владимира Набокова в том, что его 'Лолита' спровоцировала всплеск педофилии в середине 60-х. Ле Карре активно ругался со страниц мировой прессы с Салманом Рушди. Они переругивались через газету 'Гардиан'. Обвиняли друг друга в напыщенности и глупости. Первым начал Рушди. Ислама ему показалось мало, и он почему-то обратил свое внимание на Ле Карре (это для Ле Карре, видимо, комплимент, учитывая статус интересующих Рушди тем).Вот как написал он о новом романе Ле Карре: 'Роман написан напыщенно, и ничем не прикрыто стремление автора вступить в рядымоих врагов'. Ле Карре откликнулся незамедлительно. 'Позор вам, мистер Рушди, - ответил он через 'Гардиан', - нет такого закона, по которому великие мировые религии могли бы бытьоскорблены безнаказанно'. Это было только начало. Далее писатели стали выражаться друг относительно друга совсем уж в неприличных выражениях, обвиняя этими самыми выражениями друг друга в ущемлении свободы слова и в прочих смертных грехах.

Ле Карре - дикий общественник. Он интересуется всем, что происходит в мире. Он всегда очень хотел попасть в Россию.

'До 87 года нога моя не ступала на землю Советского Союза. Меня не хотели там видеть, русские даже не ответили на мою визовую анкету. Впрочем, не думаю, что мне позволили бы туда поехать и английские власти. До 87-го Россия была для меня абстракцией, далекой фантазией, туманным призракомза железным занавесом. После 87-го года я начал многое понимать. Гонка вооружении требовала все больше денег, и постепенно Россия обанкротилась. Последним ходом в этой игре стал план "звездных войн". Это, если угодно, было политическим выводом из моихпервых впечатлений. Люди мне понравились. Русских часто представляли иковарными, и наивными в то же время. Я нашел их откровенными, достойными, человечными. После этого Россия меня необычайно захватила. И время от времени я продолжаю там бывать. Последний раз, когда я был в России, мне удалось встретиться с несколькими боссами местной мафии. Этувстречу мне устроили бывшие сотрудники КГБ. Конечно, трагично наблюдать, как быстро бывший Советский Союз перешел от теоретически успешной формы социализма к не менее "успешной" форме капитализма. Мнебы очень хотелось, чтобы между ними существовал какой-топромежуточный этап... С одним "господином" из российских мафиози явстретился в принадлежащем ему ночном клубе. Это был внушительного вида, крепкого сложения лысоватый человек, словно сошедший с полицейского объявления о разыскиваемом преступнике. Его сопровождали бывшие спецназовцы, ставшие телохранителями, а у стен стояли тоже бывшие спецназовцы с гранатами на поясе. Звучала старомодная музыка, на площадке танцевали красивые деревенского вида девушки на высоких каблуках. Этого человека звали Дима. Музыка была такой громкой, что мне приходилось наклоняться к нему. Иначе мы друг друга не слышали. Со мной был переводчик. Я попросил Диму снять дымчатые очки, чтобы можно было увидеть его глаза, с очками создавалось впечатление, что говоришь с глухой стеной. Он нехотя снял. "Что вы хотите спросить?" Я об этом не думал, ипотому спросил: "Дима, вы богаты?" "Да" - ответил он. Я спросил, насколько он богат и предположил пять миллионов долларов. Он фыркнул. "Пятьдесят миллионов?" Он ответил, что это ближе к истине, но все же меньше его состояния. "Хорошо, - заметил я - допустим, у вас сто миллионов. Судя по всему вы - жулик, вор", - сказал я ему. Он стал мне втолковывать, что не делает ничего противозаконного, что в стране не работает конституция, нетпорядка, и что вообще сейчас все озабочены только личными делами. "Выженаты?" - спросил я его. "Да". Он был примерно моего возраста, и поэтому я спросил, есть ли у него внуки. Он ответил, что есть. Тогда я заметил, что в двадцатые годы в Америке тоже были жулики, которые работали на грани закона, - вроде Джи Пи Моргана, Карнеги и других. Однако к концу жизни они стали кое-что понимать: что нельзя только брать у общества и ничего неотдавать. Они стали строить музеи и больницы. Даже Пабло Эскобар, сказал я ему, прежде чем был убит, даже Дон Пабло строил поселки в пригороде Меделина. И вам тоже нужно что-то сделать, убеждал я его, чтобы хоть как-то компенсировать то, что отняли у людей. В ответ Дима разразился длинной тирадой (по-русски). В конце концов мой переводчик повернулся ко мне и растерянно сказал: "Мистер Дэвид, я очень извиняюсь, но мистер Дима сказал : Фак офф.'

'В начале 90-х, когда я был в Москве, я встретился там с несколькимичеченцами и ингушами. Тогда я впервые узнал об откровенном расизме, составляющем некую часть русской ментальности. Этих людей в Москве называли "черножопыми", "черными" и прочими не менее"очаровательными" именами, выявляющими этот самый расизм. Среди ингушей, с которыми я тогда встретился, был некто Костоев - в то время депутат федерального парламента. В Ингушетии он служил милиционером,это он арестовал серийного убийцу Чикатило. Костоев познакомил меня со своими земляками, и меня очень заинтересовали их проблемы. Мне показалось, что их судьба - пример такой откровенной несправедливости, какого не сыщешь в истории. Я заинтересовался их историей и решил показать ее через восприятие, сознание западного человека, работавшего против Советского Союза и испытывающего что-то вроде подспудных моральных обязательств перед всем миром. Во-вторых меня захватило то, как возникает новая русская империя на обломках советской. Нужно признать - к худу ли, к добру - но Россия стала колониальной державой. Мне захотелось обо всемэтом написать в романе и показать, что распад Советского Союза породил новые проблемы, связанные со справедливостью и демократическими правами. Обо всем этом нужно громко говорить. Мне кажется неправильным, когда позаимствовав даласскую мораль, говорят, обращаясь к республиками, между которыми раньше не было преград: "Ребята, вы будетеохранять свою сторону сторону границы, а мы - свою. Мы не станем запугивать вас чеченцами и указывать, что вам надлежит делать на вашейземле. Однако, и вы не должны диктовать, что нам делать у себя". Это политика разобщения, и я думаю, с западной точки зрения, - постыдная политика. Вот почему я и взялся за этот роман...'

Ле Карре не просто написал роман 'Наша игра' про Ингушетию. Он, например, был одним из тех, кто подписал письмо 'деятелей культуры' о бесчинствах, которые творили советские солдаты в Чечне.Письмо пошло в ООН и в мировую прессу и наделало много шуму.

Он позволял себе творить такое, что разведчик бы не сделал никогда в жизни. Известно, например, такое его высказывание: 'Думаю, что и Западу нужна "перестройка". Как можно рассчитывать, что джинсы, кока-кола и доллары способны превратить Россию в равноправного партнера в этом союзе?'

Один из любимых героев Ле Карре - агент Джордж Смайли. Он герой по крайней мере восьми романов писателя. Вот что писал о Смайли его литературный отец: 'Смайли был скромным, как я. Как и я, был анонимной фигурой, а также неприметным как по доброй воле, так и по профессиональной необходимости. Как и я, он работал в разведке, но отличался от меня тем, что был человеком средних лет, и я опасался, что его климактерические разочарования постигнут вскоре и меня. Был он, как и я, германистом, только в отличии от меня его восхищение немецкой литературой, благодаря опыту агента времен второй мировой войны, пережило тяжкие испытания, и это действительно надломило его, но не сломило - позиция, которая всех нас только удивляла...'

Даже лучший советский литературный журнал 'Иностранная литература' в свое время задался вопросом, кто же был прототипом Смайли. Некоторые критики были склонны считать, что им был шеф разведки Мi6, на которую Ле Карре работал в течение пяти лет, но различия были слишкомвелики, чтобы поставить знак равенства между реальным человеком и вымышленным героем. В 1995 году Ле Карре признал, что кое в чем Смайли напоминает его бывшего учителя, преподобного Вивиана Грина; в частности, речь шла о толстых очках и "интеллектуальных идуховных достоинствах". И вот наконец в 1999 году писатель "сознался" во всем. Смайли объединил в себе черты двух людей: старого учителя и друга Грина и Джона Бингхема, седьмогобарона Кленморриса, умершего в 1989 году. Джон Бингхем служил в М16 с 1938 года, его "официальным прикрытием" была литературная деятельность. Он писал юмористические стихи для журнала "Панч", "черные" романы, многие из которых были опубликованы и пользовалисьопределенным успехом у читателей. Вместе с Джоном Ле Карре он работал в отделе, занимавшемся наблюдением за подрывными элементами на территории Великобритании. Вдова Бингхема Мадлен, также писательница, подозревала, что ее муж оказал влияние натворчество Ле Карре, хотя не имела никаких документальных доказательств этого. Несколько лет назад она хотела опубликовать свою биографию под названием "Жена Смайли", однако министерство обороны потребовало такого количества купюр, что она отказалась от этой затеи.

Шпионские романы Ле Карре удостоены одной из самых высоких литературных премий - премии Сомерсета Моэма и печатаются наравне с произведениями Фолкера и Достоевского.

Литература Ле Карре - это 17 романов. Последний вышел в Великобритании совсем недавно. Третий роман - ШПИОН, КОТОРЫЙ ВЕРНУЛСЯ С ХОЛОДА - принес Ле Карре всемирное признание. За БЕЗУПРЕЧНЫМ ШПИОНОМ, романом во многом автобиографическим, последовал РУССКИЙ ДОМ, ТАЙНЫЙ ПИЛИГРИМ, НОЧНОЙ ПОРТЬЕ, НАША ИГРА и ПОРТНОЙ ИЗ ПАНАМЫ. Место действия большинства романов Ле Карре - Европа иРоссия - сперва Советский Союз, теперь - Россия постсоветская. Главныедействующие лица - секретные агенты по обе стороны "железного занавеса".

Шпионы Ле Карре не похожи на Джеймса Бонда из книг Яна Флеминга. В большинстве своем это одинокие, усталые, порядочные люди, отнюдь не соблазнители: их любовная жизнь порой мучительно трудна. Ле Карре принципиально против Джеймса Бонда. Он не раз называл его фальшивым. Ведь сам он детально прорабатывал не только сюжеты, но и обстановку, мельчайшие детали характера. Ему была чужда разудалая поверхностность пусть вполне симпатичного и интригующего Бонда.

А прогрессивному человечеству наплевать на разногласия Флеминга и Ле Карре. Печально, но факт. Все старания Ле Карре написать настоящую литературу о разведке видны лишь профессионалам или людям хоть как-то подготовленным. Рядовому читателю что Бонд, что герои Ле Карре - все одно. И в фильме 'Русский дом', снятом по одной из самый известных книг Джона Ле Карре, снимается самый известный и самый 'бондовский' Бонд Шон Коннори. По-моему, очень символично.