Джанни Версаче

Джанни Версаче. У него все было слишком

Он спешил жить. Версаче отчетливо понимал, что выход у него один-единственный: брать себя за шиворот и вкалывать. Вкалывать в Милане, где возможностей проявить себя было, скажем так, немало: он представлял себе картину собственной будущей империи — неограниченная власть и авторитет, деньги и влиятельность.

«15 ИЮЛЯ около 9 утра я шла по Оушн Драйв. Впереди, со стороны 10-й улицы, появился господин Версаче. Он направлялся к своему дому. Когда поравнялся с воротами, сзади его догнал человек — белый, шедший очень быстро. Я не обратила на него внимания: он выглядел как турист. Миновав виллу, обернулась, чтобы еще раз взглянуть на нее. И тут я увидела, что шедший за Версаче поднялся по ступенькам прямо за ним и приставил к его голове пистолет. И выстрелил — два раза точно, а может быть, три — ему в голову. Затем он спустился, положил оружие в черный рюкзак и очень спокойно пошел по бульвару в противоположном направлении. Я была в шоке и не в силах пошевельнуться, пока из дома не выбежали люди и не закричали: «Кто это сделал?» Я указала на фигуру стрелявшего. Тот шел по бульвару на север. Они устремились вслед», — это свидетельские показания миссис Де Фео, жительницы Майами, на чьих глазах в одно мгновение всемогущий император мировой моды, владелец фешенебельных особняков и мультимиллионного состояния Версаче закончил свой жизненный путь…

Невинный ангел

ДЖАННИ родился в далеком 1946 году в… костюмерной в маленьком провинциальном итальянском городке Реджо-ди-Калабрия. «Вокруг меня были платья, платья, платья, — говорил он, вспоминая о первых детских годах, проведенных рядом с матерью, профессиональной портнихой. — Думаю, что своим мастерством и профессионализмом я обязан матери». Отношения, однако, между ними складывались не самым лучшим образом. «Франческа вообще была к нему безразлична, отдавая предпочтение Санто, второму сыну», — вспоминают соседи семьи Версаче. Джанни досталась незавидная роль маленького изгоя: среди множества людей он рос абсолютно одиноким, дико страдая от отчужденности единственной близкой ему женщины. Но именно поэтому, обделенный материнской нежностью, маленький Джанни не отходил от нее ни на шаг (приходя из школы, мальчик все свободное время проводил в ателье), следил за каждым ее шагом и мечтал оказаться на месте любой из закройщиц…

«На них она хотя бы смотрела, — вспоминал он, — я не был ее любимчиком. Скорее подушечкой, в которую она частенько втыкала иголки-упреки». Версаче выбирал самое, на его взгляд, лучшее место в семейном ателье и часами мог оставаться недвижим, наблюдая за работой, которая кипела вокруг него. Однажды вернувшись в магазин после уроков, он увидел, как мать снимала мерки с клиентки — прекрасной молодой женщины в кружевном нижнем белье. Франческа уже второй час оборачивала ее тело в черный бархат, подкалывала булавками складки, тщательнейшим образом учитывая каждую мелочь… Ребенок стоял чуть поодаль, перед его восхищенным взором полуобнаженное тело незнакомки облачалось в изумительный наряд, умело подчеркивающий природные достоинства и сглаживающий недостатки. Этот момент он запомнил на всю жизнь: «Эскизы были для меня как шпаргалка — так, для памяти. Благодаря матери я понял, насколько важно работать непосредственно с телом, чтобы видеть и чувствовать, как ложится ткань, как она взаимодействует с линиями женского тела».

Каждый божий день Франческа и Джанни просыпались около семи тридцати утра, завтракали и отправлялись на работу. Утренняя дорога пролегала мимо небольшого борделя, который находился по соседству с их ателье. Зрелище для восприимчивой детской психики, надо сказать, малоприятное! А потому, подходя к вертепу разврата, мать внушительным для женщины кулаком прямо давала понять — не смотреть в сторону дома «взрослых наслаждений». И мальчик покорно отворачивался. «Может, поэтому в дальнейшем я всегда боялся и избегал пошлости, — размышлял великий модельер, — может, поэтому всегда считал идеалом женщину, невинную как ангел?»

Когда Джанни исполнилось 9 лет, директор школы большим росчерком пера в дневнике вызвал Франческу по поводу возмутительнейшего поведения Джанни: «Вам стоит больше времени уделять воспитанию своего сына. У вас растет настоящий сексуальный маньяк!» И в качестве «вещественных доказательств» предъявил отобранные у Джанни рисунки. Это были эскизы. Нарисованные еще робкой, совсем неумелой рукой — пышнотелые силуэты Джины Лоллобриджиды и Софи Лорен в милейших вечерних нарядах, сотворенных мальчиком специально для их соблазнительных форм. Но вопреки беспокойству директора школы Джанни вовсе не интересовался сексуальными тайнами взрослого мира. Он воспринимал женские силуэты как моделей, которых ему хотелось «обнять» сказочными нарядами.

Шло время. Джанни продолжал рисовать… Пос

тупил на факультет архитектуры. Скорее всего, он закончил бы свою жизнь в какой-нибудь уютной каморке, проектируя очередную итальянскую забегаловку. Но вмешалась Франческа. Впервые и столь кардинально! Она заставила сына стать ее полноправным помощником в ателье. Сын не сказал ни слова. В 18 лет бросил учебу и с головой окунулся в создание одежды.

Проба пера

АКТИВНО работая «в четыре руки» с матерью, он не забывал быть в курсе модных веяний, посещая показы в Париже, Лондоне, Флоренции, Риме… Вкалывал «по-черному»… Что в скором времени и принесло плоды: о виртуозном таланте молодого Версаче (теперь его можно было называть именно так!) прослышал некий состоятельный миланский бизнесмен. Погожим днем 1970 года он появился в ателье, с порога предложив Джанни поработать. Портной, ни минуты не колеблясь, купил билет и в тот же вечер вылетел в Милан. «Невероятно, как один телефонный звонок, один визит, — вспоминал годы спустя господин Версаче, — могут изменить жизнь. Едва оказавшись в Милане, я понял, что мне представился шанс проявить себя. И я стал работать».

Он спешил жить. Версаче отчетливо понимал, что выход у него один-единственный: брать себя за шиворот и вкалывать. Вкалывать в Милане, где возможностей проявить себя было, скажем так, немало: он представлял себе картину собственной будущей империи — неограниченная власть и авторитет, деньги и влиятельность.

Энцо Никозиа, владелец Florentine Flowers из Лукки, вызвал Джанни как «скорую помощь» для создания своей новой коллекции. Покупатель становился все более требовательным. Его отныне интересовало громкое имя, мощный бренд создателя — как гарантия качества. Этаким своеобразным знаком качества и стал молодой итальянец. О его «пробе пера» ходили слухи! Одна из первых коллекций была сметена за считаные дни. Версаче превратился в «странствующего кутюрье». Фабрики буквально разрывали его на части, заваливая выгодными предложениями. Проводя бессонные ночи перед эскизами, Джанни все чаще и чаще приходилось бороться с мечтами о собственной независимости. О собственном успешном бизнесе. Однако финансовая сторона дел обстояла не столь безукоризненно, как творческая.

Однажды с дружественным визитом от Франчески на пороге его скромного жилища появился брат. Они сидели в небольшой гостиной и, попивая легкие напитки, сплетничали об удачных и не очень делах друг друга. Санто делился своими впечатляющими успехами финансиста, Джанни — мыслями о возможной и столь желаемой профессиональной независимости. Прикончив очередной бокал мартини с соком, Санто достал из внутреннего кармана спортивного пиджака блокнот для записей и принялся что-то воодушевленно писать. Не отрываясь от бумаги, он что-то подсчитывал и пересчитывал с дотошностью, унаследованной от матери. Утром брат уехал. Но прошло около трех месяцев, и Санто вернулся. С деньгами. В 1976 году он окончательно переехал в Милан, и братья создали марку Gianni Versace, подключив к делу и сестру Донателлу.

Эра VERSACE

«GV в Милане. Здесь и сейчас. Абсолютная экстравагантность» — реклама в популярнейшем «Harper’s Bazaar» в июле 1977 года открыла эру Версаче. Модельер прекрасно умел улавливать настроение времени — его роскошный стиль как нельзя лучше соответствовал звездным восьмидесятым. Мастер провоцировал публику, у него все было «слишком» — платья слишком смелые или слишком яркие. Он предлагал одежду, филигранно подчеркивающую естественные формы красивого тела. Балансируя на грани кича, Джанни Версаче сумел адаптировать экстремальный молодежный стиль для любящей роскошь состоятельной и капризной клиентуры.

Сдержанные лондонцы долгое время не принимали дизайнера, считая его вульгарным — чересчур короткие и узкие юбки, чересчур глубокие вырезы, чересчур высокие каблуки. Армани, обвинивший Джанни в стремлении превратить высокую моду в порнографическое шоу, был, к слову, не так уж и далек от истины — Версаче сам не раз признавал, что источником вдохновения ему зачастую служили детские воспоминания о проститутках родного городка!

Дебют женской коллекции состоялся в марте 1978 года. «Сидящие в первом ряду надевали солнечные очки, чтобы защитить глаза от этого яркого великолепия. Какой наряд лучше? Невозможно было решить», — говорит Вики Вудс из английского «Harpers & Queens» о первых шоу Версаче. А за кулисами между богинями-манекенщицами метался сам кутюрье — поправлял «оперение», нежно обнимал, прижимал к груди, благословляя воплями исступленного вост

рга: «Bella! Bellissima! Piu bella». Так все начиналось…

Версаче выводил на подиум 16 лучших манекенщиц, платил им по 10 тысяч долларов в день. Роскошь его моделей действовала магически. Узнаваемый символ — голова Медузы — говорил о принадлежности к звездам рок-н-ролла или о больших капиталах и амбициях владельца. Он одевал принцессу Диану, эксцентричную Мадонну, сексуального единомышленника Элтона Джона, Стинга, Элизабет Херли, Джона Бон Джови. Создавал костюмы к балетам Мориса Бежара. Пресса осаждала показы великого Версаче:

— Вы не можете не пропустить меня! Вот мое приглашение! Я из австралийского «Vogue»! — возмущенно кричала редактор рубрики моды.

— Из австралийского? Но это зимняя коллекция. А в Австралии нет зимы! — невозмутимо отвечала Мануэла Шмейдлер, прекрасно понимавшая, как надо заведовать отделом public relations в доме Versace.

А когда за дело брался сам Джанни, устоять было вообще невозможно! Особенно в том деле с китайским фарфором. Запуская линию посуды, Версаче отослал несколько ящиков, заполненных фарфором, самому Сильвестру Сталлоне. Набил его комнаты подушками и мебельными тканями, сундуками разнообразной одежды на тысячи и тысячи долларов. То же самое повторил и с Клаудией Шиффер. «За столь щедрое внимание к собственным персонам первый и вторая с удовольствием и абсолютно бесплатно согласились позировать обнаженными для журналов, прикрывшись исключительно квадратными блюдами от Versace», — вспоминала бывшая подруга Сталлоне Джанис Дикинсон.

Отныне повзрослевший мальчик-изгой, ставший великим диктатором мировой моды, мог позволить себе все! Он скупал многоэтажные дома и огромные виллы. Издавал книги, заполненные снимками лучших фотографов и многозначительными текстами. Путешествовал, опустошая антикварные магазины с императорской расточительностью. А еще он мог позволить себе любить. Искренне и много…

Истинное лицо любви

21 ОКТЯБРЯ 1990 года в опере Сан-Франциско состоялась премьера «Каприччио» Рихарда Штрауса. И костюмов от вечно шокирующего достопочтенную публику Versace. Некоему Эндрю Кунанану, двадцатиоднолетнему американцу из Сан-Диего, случилось в ту ночь оказаться в VIP-гей-клубе «Colossus». Немногочисленные посетители заметно нервничали… В какой-то момент открылась дверь, и вошел Версаче. Он сам обратил на Эндрю свой взгляд. Подошел к своему будущему убийце и, заглянув в его маленькие глаза, спросил: «Lago di Como, no?» («Озеро Комо, не так ли?»). На этом небольшом озере на севере Италии у дизайнера был замечательный дом. Бывал ли там Эндрю — загадка. Известно другое — Эндрю не раз принимал участие в сексуальных оргиях прославленного модельера. Версаче предавался любовным утехам в компании Антонио Д’Амико.

Последние четырнадцать лет своей жизни модельер почти не расставался с этим человеком. Он сделал Антонио Д’Амико своим помощником и управляющим сетью магазинов «Istane». Часто они вдвоем развлекались с каким-нибудь шоколадным красавцем, «арендованным» из модельного агентства. Или подбирали какого-нибудь смазливого объекта с вечеринки в одном из многочисленных тематических клубов Майами. Занимались сексом, щедро расплачивались и, удовлетворенные жизнью, ложились спать. Так продолжалось дни, недели, годы. Принципиально давно уже ничего не менялось… И год 1997-й не внес сколько-нибудь видимых изменений.

Шел июль. После очередной вечеринки где-то в районе 8.30 Д’Амико разбудил Томас (администратор дизайнера): в это раннее утро у него была назначена партия в теннис. Господин Версаче отсутствовал: он ушел за утренней прессой…

Около 8.45 утра Д’Амико спустился к завтраку. В это время и раздались выстрелы. Д’Амико выглянул в огромное витражное окно и увидел лежащего на ступенях Версаче…

Он закричал и выбежал из дома. Рядом с распростертым телом дизайнера растекалась лужица крови. В просвете ворот Д’Амико успел разглядеть две удаляющиеся фигуры — женщины и чуть поодаль мужчины. Это и был Эндрю Кунанан, в голове которого крутились мысли о том, что Версаче как никто другой в этом мире заслуживал смерти. Июльский номер «Vanity Fair» описывал на зависть всем и каждому языческую роскошь жизни дизайнера в «Casa Casuarina», майамском дворце «императора моды», и пестрел фотографиями роскошного семейного пикника с Версаче и Д’Амико на центральном плане. Это стало последней каплей для так официально и не признанного любовника великого дизайнера. И теперь он, запихнув пистолет в пакет, удалялся от особняка.