Журналист Дмитрий Губин ведет на ТВ со своими тезками Харатьяном и Дибровым сразу две передачи – «Большая семья» («Россия 1»), где собираются звездные династии, и «Временно доступен» («ТВ Центр»), в которой знаменитости подвергаются расспросу с пристрастием.
– По-моему, само название программы «Большая семья» звучит издевательски. Звезды – они же эгоисты. Дружат, любят напоказ. Разве могут у них быть настоящие семьи?
– Не знаю, что делает напоказ Андрей Кончаловский, но во время съемок его большая семья заняла собой всю студию, причем младшие бегали, скакали и периодически забирались на меня, так что я выглядел с ними на руках, как воин-освободитель в берлинском Трептов-парке. А шестеро детей Иосифа Пригожина и певицы Валерии – это как, не семья? Наша программа дает возможность посмотреть на звезд именно как на семейных людей.
– А если говорить о «Временно доступен», почему гости к ведущим так расположены? Татьяна Тарасова вам первым рассказала, как умирала ее сестра, как ей не дают общаться с внуками.
– Когда Михаил Пореченков признался, что у него есть взрослый внебрачный сын, его тоже никто за язык не тянул. Николая Валуева, который рассказывал, как, чуть-чуть выпив, со слезами смотрел с балкона за женой, гулявшей во дворе, причем ему с его ростом перемахнуть перила было так же просто, как другим перешагнуть ступеньку, – его тоже никто не заставлял рассказывать о личном. Возможно, они поверили, что к их частной жизни будут относиться с уважением, а не выйдут с анонсом «Пьяный Валуев чуть не выпал с балкона».
В некоторых передачах, в которых я и сам по глупости принимал участие, людей попросту используют. Мы этого не делаем. А если человек видит, что его не пытаются размазать по экрану, не выставляют идиотом и не прерывают на полуслове, а дают ответить, он открывается.
– А вы свое мнение о гостях после программы меняете?
– Мне перед записью программы с Кобзоном знакомые говорили: «Ты обязан его размазать!» То же самое я слышал накануне своей встречи с Михалковым. Но мне оба понравились.
– Поддались обаянию?
– Может быть. Я слышал об этом умении Михалкова, и он реально обаятелен… Или, скажем, Боярского я, мягко говоря, недолюбливал за его поддержку газпромовского небоскреба, но у меня была возможность про это спросить, а у него – объясниться. Это очень важно – услышать другую позицию.
– Заметно, что вы на программе не только за гостем, но и за Дибровым наблюдаете. Зачем?
– Разве я сторож Диброву? Кроме того, в отличие от меня, у него нет «уха» на программе – он не может слышать команды режиссера. Им невозможно управлять.
– Почему так?
– Насколько я знаю, это было условие самого Дмитрия Диброва. Он не журналист, который, выполняя режиссерскую волю, задает те вопросы, которые необходимы. Он скорее заинтересованный наблюдатель, комментатор, вступающий в разговор тогда, когда ему это кажется принципиальным.
– Вас не ущемляет положение соведущего? Мечтаете о сольном проекте?
– Нет. Обе программы я веду на правах собачки на прогулке. Это как, рассказывают, Фаина Раневская выгуливала своих собачек, и когда дамы восклицали в умилении: «Ой, какие собачки! Это девочки?», Раневская отвечала: «В борделе девочки. У меня, слава Богу, суки». Так вот, я выполняю некую роль собачки на поводке при той большой команде, которую зритель не видит. Меня выпускают вперед, потому что я умею гавкать. А вдвоем – потому что по сценарию у нас парное катание.