Дмитрий Достоевский

Праправнук Достоевского: «Прапрадед запретил нам играть»

«Иногда меня пытаются использовать вместо моего умершего родственника, — рассказывает праправнук писателя Дмитрий Андреевич Достоевский. — Звонят по телефону и разговаривают, как будто с Фёдором Михайловичем, обсуждают насущные вопросы. А я поддерживаю разговор».

Про разгильдяйство Достоевских

ВО МНЕ гены Достоевского проявились уже после школы — я принципиально не стал получать высшего образования. Мне захотелось броситься в гущу жизни, знакомиться с разными людьми, изучать всевозможные специальности. В результате у меня в трудовой книжке появились записи о 28 профессиях. В советское время я считался «летуном». Но, с другой стороны, те профессии, которые перепробовал, дали мне возможность находить себе применение в разных ситуациях.

Есть, к примеру, у меня профессия — алмазчик. Все думают, что это что-то с алмазами связанное. А на самом деле это нанесение алмазной грани на хрусталь. У многих людей старшего возраста до сих пор хранятся в буфетах хрустальные вазы. Возможно, некоторые выполнены руками потомка Достоевского.

А сейчас моя профессия — пенсионер. Денег, конечно, мало получаю, поэтому числюсь ещё консультантом в музее Достоевского. Раньше я считал неприличным получать за это деньги, но теперь понимаю, что это тоже интеллектуальная собственность, которой можно торговать.

Про творчество Достоевских

ВСЕ родственники сходятся во мнении, что мне от Фёдора Михайловича достался характер — вспыльчивый, но отходчивый. Конечно, и ген литературный тоже передался. Долго я старался это в себе задавить. Но когда дело дошло до болезненных состояний, когда в голове стали появляться картинки, которые мне хотелось описать, я стал просыпаться по ночам и мучиться. В конце концов не выдержал, однажды сел за стол и написал рассказ о своём детстве. Следующий рассказ был написан уже по заказу — Фёдор Михайлович же тоже часто писал литературные труды на заказ. В частности, роман «Игрок». В Петербурге начали уничтожать трамвайные рельсы. А мне это тяжело наблюдать, потому что одна из моих профессий — водитель трамвая. И вот наш журнал «Город» объявил выпуск, посвящённый трамваю, и попросили меня написать что-нибудь на эту тему. Я и написал: «Байки старого трамвайщика».

Про отношение к Достоевским

КОГДА в Омске издавали полное собрание сочинений Достоевского, мне оттуда позвонили и сказали: «Мы можем заплатить вам процент от издания, но перед этим к вам приедет одна женщина, посмотрит, как вы живёте». Эта женщина приехала, увидела, что холодильник у нас есть, плита есть. Мне показалось, она-то думала, мы тут в подвале сыром сидим на ящиках, поэтому такому «богатству» была удивлена и, видимо, сообщила, что мы не особо-то нуждаемся в процентах. Больше нам из Омска не звонили.

А за границей всё наоборот. Я как-то давал там интервью. Меня спросили: «А как вы на жизнь зарабатываете?» Я ответил: «А у меня машина есть. Вот на ней и работаю. Развожу людей, забираю из аэропорта. — И прибавил: — Но машина у меня старенькая, так что я под ней больше лежу, чем на ней езжу». Они так и напечатали. А через год мне позвонили: «Одна богатая дама прочитала эту статью и решила вам помочь. Высылает вашей семье 2 тысячи долларов». Эти деньги нам очень помогли, кстати, в то время.

Есть ещё один очень известный меценат, барон Фальц-Фейн. Он подарил мне книгу «На службе трёх императоров», написанную ещё его дедом. И в этой книге я вычитал, что мой предок был начальником над его предком. И когда нам в связи с прибавлением в семье понадобились деньги на увеличение жилплощади, я написал этому барону, что был такой факт в нашей с ним истории. Его это очень сильно зацепило, и он прислал нам денег. Можно сказать, помог переехать в новую квартиру.

А уж как относятся к Фёдору Михайловичу в Японии, это даже не описать. Там его объявили национальным героем, потому что все японские писатели, начиная с Акутагавы, говорят, что их творчество исходит из Достоевского. Японцы в Петербург как на паломничество ездят. Когда я сам приехал в Японию, меня поселили в одном частном доме. Помимо хозяйки дома там жила ещё одна японка, которая мне постоянно кланялась и смотрела на меня как на оживший памятник. Дело доходило до того, что, если она видела, что я направляюсь в туалет, старалась меня обогнать, открывала дверь и включала свет. Мне, конечно, было несколько неловко, но она всё это делала очень искренне. Потом я узнал, что она специально приехала с другого острова, чтобы только увидеть меня. У неё была очень трагическая судьба, она даже хотела покончить жизнь самоубийством, но книги моего предка вытащили её из петли. Желая выразить свою благодарность, она решила встретиться со мной.

Про страсть к игре у Достоевских

Я ИМЕЛ возможность в реальности пережить состояние игрока в рулетку в том же самом Висбадене. И, честно скажу, мне это не понравилось. Я сразу почувствовал, что на меня нахлынули неведомые эмоции. Может быть, это Фёдор Михайлович каким-то мистическим образом передавал потомкам запрет на игру. И хотя мне везло, я забрал выигрыш и быстро ушёл, чтобы задавить в себе это ощущение страсти к игре.

Что касается знаменитой эпилепсии, то ни у одного из потомков не было даже намёка на эту болезнь. Сегодня многие врачи склоняются к тому, что у Достоевского был особый вид эпилепсии. Известно, что он мог ею управлять, что во время припадков обычной эпилепсии это невозможно. Как ни странно, эти припадки были ему необходимы, потому что после них он мог написать очень большой объём произведения.

Про материальные ценности

ИЗ МАТЕРИАЛЬНЫХ ценностей у семьи ничего не осталось. Всё национализировали. У моего отца в письме даже было написано: «Забрали всё в добровольно-принудительном порядке». Когда мы собирали музей Достоевского в Ленинграде, нам нечем было его обставить, потому что мебель семьи пропала. Пришлось просить ленинградцев о помощи. С миру по нитке собрали кое-что из личных вещей Фёдора Михайловича. Известно, что Фёдор Михайлович на смертном одре призвал жену Анну Григорьевну и сына Федю, дал ему своё Евангелие, сказав при этом: «Я даю тебе это Евангелие, самую ценную книгу мою, — чтобы она передавалась по мужской линии нашего рода». Сейчас это Евангелие лежит в Москве в центральной библиотеке, хотя по завещанию Фёдора Михайловича оно должно находиться в семье.