Дэвид Бланкетт

ЧТО МОЖЕТ СЛЕПОЙ

Став главой министерства внутренних дел в правительстве Тони Блэра, Дэвид Бланкетт создал исторический прецедент – до него ни в одной стране не было слепых от рождения мужчин или женщин, добравшихся до таких вершин.

Только личности крупного калибра становятся объектами публичных скандалов. Дэвид Бланкетт, бывший министр внутренних дел Великобритании, без сомнения, относится к этой категории. Он всегда вызывал интерес и восхищение публики, многие продолжают верить ему и после его громкой отставки в декабре прошлого года. Ему 57 лет, и историю его жизни можно без всяких домысливаний переработать в захватывающий роман, где есть бедность, любовь, удары судьбы и противостояние им.

Слепой от рождения, Дэвид Бланкетт добился такого успеха, что ему трудно было найти в своей душе сочувствие к другим инвалидам, менее сильным и менее успешным. Он сам признается, как непросто ему давались часы приема своих избирателей из Шеффилда: «Люди входят в кабинет и начинают жаловаться: «Мистер Бланкетт, я очень болен». Я отвечаю: «Сочувствую вам, присаживайтесь». Они начинают рассказывать, что не могут работать из-за высокого давления или язвенного колита. Я слушаю и думаю: минуточку, у меня все эти болячки имеются. Но не говорить же им в лицо: «Что вы такое несете, у меня самого десять лет гипертония, язвенный колит, и к тому же я слеп, так что освободите помещение».

Бланкетт убежден: каждый человек может собраться с силами и бороться. На самом деле его жизнь, сложившаяся вопреки ударам судьбы, может быть вдохновляющим примером.

Неудачный ген

Слепоту обнаружили вскоре после его рождения в июне 1947 года. Из-за неудачной комбинации родительских генов у младенца не развился оптический нерв.

Мать винила свой возраст – ей было сильно за сорок, она уже имела дочку от первого брака. Переживание было таким сильным, что женщина поседела на глазах.

Сначала была надежда, что сын постепенно начнет видеть. В раннем возрасте он различал огромные заголовки комиксов, но отказ зрительного нерва привел к угасанию и этого слабого зрения. Единственное, что Бланкетт может сегодня видеть, – это сильный контраст света и темноты.

Они жили в тесном муниципальном доме, деля его с другими родственниками, денег было мало, но первые годы Дэвид запомнил как счастливые. Родители воспитывали его в том духе, что при желании он может добиться всего.

А потом пришла сокрушительная перемена – им было сказано, что мальчика придется отдать в специальный интернат для слепых, который находился далеко от дома. Были слезы и протесты – как можно четырехлетнего ребенка отрывать от семьи? Но муниципалитет остался непреклонным.

В школе ему выдали униформу и отвели в общую спальню, где находились девять других перепуганных новичков.

Первые недели сдавленный плач детей можно было слышать каждую ночь. Некоторые лежали в мокрой постели и не знали, что делать. Они были абсолютно беспомощны – во всех смыслах. Нянек не было, и им приходилось самостоятельно одеваться, умываться и находить маршруты внутри школы. «Временные мамы» – девушки 16–17 лет – сопровождали мальчиков только на большую помывку, и были единственными, кто давал малышам тепло, ласково обнимал на ночь.

Спорт стал другой отдушиной. В играх Дэвида и его товарищей были особые правила – футбольный мяч можно было бросать руками, а на крикетных мячах позванивали колокольчики. Незрячие мальчишки знали, что рискуют получить удар мячом в лицо, но это их не останавливало. И совсем уж безрассудными можно назвать катание на велосипеде и картинг – любимые развлечения Дэвида. Сломанные ключицы и пальцы, ушибы и порезы были платой за любовь к играм зрячих сверстников.

Смерть отца

К 12 годам набравший уверенности Дэвид собрался переходить в школу второй ступени, и тут случилось еще одно испытание. Его 67-летний отец, работавший в газоснабжении, свалился в гигантский котел с кипящей водой. По возрасту он давно мог бы быть на пенсии, но его ценили, просили обучать молодежь...

Весь следующий месяц он боролся за жизнь. Дэвид Бланкетт до сих пор помнит запах обваренной плоти, наполнявший больничную палату, и точное время отцовской смерти – 3.34 утра.

Газовая компания долго не хотела платить компенсацию вдове. Даже когда отец работал, они были бедными, но теперь просто стали нищими. Из еды в доме были только хлеб и маргарин. Как только Бланкетт начал зарабатывать деньги, он первым делом установил на отцовской могиле надгробный камень.

Противостояние

В спецшколу второй ступени он пришел в коротких штанишках, на потеху новым одноклассникам, так как мать не могла потратиться на брюки. Получив пару затрещин, понял, что придется самому стоять за себя, и преуспел, превратившись в одного из главных озорников. Сломанный передний зуб и шрамы напоминают Бланкетту-политику о временах, когда учителя писали ему замечания – «слишком шумит» или «неуправляем».

В 16 лет у него было противостояние с директором колледжа для слепых. Директор-«новатор» не хотел, чтобы незрячие ученики сдавали экзамены: все равно они интеллектуально ограниченны. Бланкетт уже тогда понимал, что это приговаривало студентов – включая и его – к жизни с сильно зауженными горизонтами, где профессия настройщика музыкальных инструментов была пределом мечтаний. С пятью единомышленниками он начал посещать занятия в обычном техническом колледже и сдал экзамены там. Директор не давал им транспорта, обратно вся компания добиралась ближе к ночи.

Самостоятельность и страсть к образованию, поддержанные внушениями матери, что он, Дэвид, не хуже, а даже лучше зрячих детей, остались с ним на всю жизнь.

Прецедент

Когда Бланкетт окончил курс политических и общественных наук и начал карьеру в городском совете Шеффилда, его рассматривали как любопытное местное явление, подразумевая, что слепец не может стать политиком национального масштаба. Поэтому избрание его членом парламента в 1987 году многим показалось чудом. Но масштаб Бланкетта не уменьшился даже в толпе рафинированных столичных политиков. Наоборот, он знал, что темперамент, полная открытость и простонародный здравый смысл добавляют ему популярности: «Я не имею права быть трусом перед людьми, которые собираются верить мне, и не хочу быть стандартным членом правительства, выступающим с выхолощенными текстами».

Став главой министерства внутренних дел в правительстве Тони Блэра, Дэвид Бланкетт создал исторический прецедент – до него ни в одной стране не было слепых от рождения мужчин или женщин, добравшихся до таких вершин.

Что помогло ему пробиться наверх? Помимо всего остального работоспособность и феноменальная память. Его предшественник на высоком посту жаловался на невозможность ознакомиться с огромным объемом ежедневной информации, и для него до сих пор остается загадкой, как Бланкетт успевал перерабатывать весь материал.

Каждый документ, который Дэвид Бланкетт «читал», был предварительно надиктован на пленку помощниками. Самые важные бумаги переписывались шрифтом Брайля. Он научился прослушивать надиктованные пленки на повышенной скорости. Для нетренированного уха записи звучали как бессмысленная болтовня мультипликационных персонажей.

Но даже эти, превышающие обычные человеческие, возможности подошли к пределу, когда в прошлом году пришлось изучать 300-часовой доклад по евровалюте.

Бывший сотрудник Бланкетта вспоминает, что, если случались небольшие паузы в рабочем расписании, его шеф никогда не расслаблялся, он заполнял и эти паузы, слушая записи глав из книг. Его мозг постоянно требовал новой информации.

Не имея возможности видеть собеседника, он научился чувствовать настроения и скрытые мотивы. И по изменениям голоса догадываться, что ему лгут. Он мог увидеть внутреннее напряжение, даже если человек хранил молчание. Люди говорили, что его проницательность внушала им суеверный страх.

Он пользовался своим даром и на заседаниях кабинета министров, чтобы оценить вовлеченность коллег в дискуссию, и прислушивался к таким маловажным звукам, как покашливание, раскачивание на стуле, шуршание бумагами.

Его собственные настроения и мотивы всегда были на виду. Незнакомый с беззвучными сигналами несогласия, он выражал свое собственное громкими вздохами. Желая привлечь внимание премьер-министра, так активно размахивал рукой, что Тони Блэр научился предупреждать его: «Дэвид, ты будешь следующим».

Как у всех слепцов, у него чувствительные пальцы, феноменальный слух и обостренное обоняние. В гостях у принца Чарльза, гуляя летним вечером по саду имения Хайгров, он не мог не оценить аромат разнообразных цветов и сказал принцу, что вокруг преобладает лаванда. «Нет, – ответил Чарльз, – это мой лавандовый лосьон после бритья».

Ужиная в ресторане с журналистами, он услышал, что люди за отдаленным столиком говорят о нем гадости и называют фашистом. Попросив журналистов не писать о том, что сейчас произойдет, он прошел через ресторан к столику, за которым его обсуждали, и сказал, что слышал весь разговор. Как свободные люди, они имеют право критиковать его работу, но он не давал им повода переходить на личные оскорбления. Очевидцы говорили, что лица критиков стали густо-красными.

На самом деле, на посту министра внутренних дел Бланкетт давал немало поводов для недовольства – новые законы в отношении иммигрантов, особенно нелегальных; меры по предупреждению террористических актов, а также предложение ввести обязательные удостоверения личности для граждан многим показались антидемократическими. Его обвиняли, что он хочет пожертвовать свободой отдельной личности ради безопасности общества.

Но в отставку ему пришлось уйти не из-за своей жесткой линии, а из-за большой любви.

Цена счастья

Он никогда не был особенно счастлив с женщинами. Первый юношеский роман закончился неудачно – девушка бросила его, и Дэвид впал в депрессию. Затем, по обыкновению взяв инициативу в собственные руки, он нашел подружку по переписке, Марию, и пара регулярно обменивалась письмами, хотя он не спешил сообщать, что слеп. Когда летом 1968 года он приехал к ней на Мальту в гости, семья Марии пришла в ужас – вместо молодого подающего надежды клерка к ним явился полунищий слепец с невнятными перспективами.

Вернувшись домой, он заперся в четырех стенах и довел себя до разновидности агорафобии – каждый раз при выходе на улицу ему казалось, что его разглядывают и обсуждают.

Но снова решив побороть проблему и найти друзей, он начинает посещать молодежный клуб при методистской церкви. На одном из вечеров Дэвид долго набирался смелости, чтобы пригласить девушку на танец. «Нет уж, спасибо большое», – ответил мужчина, к которому он обратился по ошибке. После этого Бланкетту показалось, что вся его жизнь будет чередой разнообразных унижений.

Встреча с Руфь изменила многое. Он обрадовался, что девушка восприняла его всерьез, и женился на ней в 1970 году, несмотря на мрачные предсказания матери. Они прожили 20 лет в «браке без любви», по его словам. Воспитали троих сыновей и расстались друзьями. Сразу после отставки бывшего мужа Руфь отклонила предложение одной воскресной газеты – за 50 тысяч фунтов поделиться подробностями их семейной жизни.

Бланкетт преуспел на многих поприщах, но, похоже, ему не суждено познать нормальную семейную жизнь, ту, которой жили его родители и из которой его вырвали четырехлетним ребенком.

Красавица с темными блестящими волосами, американка Кимберли Куинн при знакомстве шутливо терзала его, уверяя, что она – высокая блондинка, и невинно спрашивая, каково это – спать с незрячим мужчиной. Он подумал – к нему пришла любовь его жизни. Трехлетняя секретная связь (Кимберли замужем) привела к рождению мальчика, его сына, как Бланкетт узнал после проверки ДНК, затем – к новой беременности и полному разрыву отношений, по требованию американки. Кимберли испугалась серьезности намерений своего любовника и глубины его чувств. Чего эта образованная светская женщина не ожидала – так это того, что Бланкетт в борьбе за признание своего отцовства не побоится выйти на публику. После взаимного обмена ударами Куинн вынесла на суд общественности факт злоупотребления Бланкеттом служебным положением. Он действительно ускорил подготовку визы для филиппинской няни их сына.

Ситуацию усугубили цитаты из его новой биографической книги, где он ядовито отзывался о своих сотоварищах по кабинету министров. Одних он назвал мягкотелыми, других – некомпетентными, третьих – неспособными к переменам. Он сказал правду, но люди, которые могли бы встать на его защиту, обиженно отвернулись от него.

Бланкетта преследовали толпы журналистов, пугая даже привычную ко многому собаку-поводыря, ни один выпуск новостей не обходился без упоминания филиппинской няни.

В утро своей отставки Дэвид Бланкетт не скрывал потрясения. То, что казалось самой большой радостью и началом будущего счастья, разрушило его карьеру.

«Я надеюсь, что, повзрослев, маленький мальчик поймет – отец заботился о нем настолько, что пожертвовал карьерой», – сдерживая слезы, подведет он итог.

Его можно назвать мужчиной, который слишком сильно любил. Но некоторые далекие от романтики обозреватели увидели в нем нечувствительного к другим эгоиста, пожелавшего разрушить семью. Кимберли вызывает сочувствие – находящаяся буквально на сносях женщина измучена скандалом. Их общему сыну не избежать в будущем душевной травмы. Напор и беспощадная откровенность, которые приносили успех Бланкетту-политику, не помогли ему в решении личных проблем.

Но после его ухода британская политическая сцена поскучнела. «Павлин улетел, остались одни воробьи», – заметили журналисты. Они нападали на него в разгар скандала, а после отставки вдруг вспомнили, что никто из великих политиков не был святым. Дэвид Ллойд Джордж был вовлечен в скандальные истории, связанные и с деньгами, и с женщинами. Уинстон Черчилль, хотя и являлся преданным мужем, сильно выпивал.

В конце концов, Бланкетт сражался за любимую женщину и сына, не было в его деле ни проституток, ни беспорядочных связей. То, что не простили бы другому современному деятелю, до сих пор осмысливают в отношении Бланкетта – настолько он не похож на других.

Неоднократно теперь высказываются сочувствие и надежда, что он вернется в большую политику. Интеллект и знания этого человека огромны, вряд ли родная лейбористская партия позволит им остаться без применения. Да и сомнительно, что он сам сможет долгое время оставаться в тени.