Дьердь Молнар

Жить честно в наше время сложно, но мы стараемся

Гитарист группы Omega — о том, как стать рок-легендой для отцов, детей и внуков.

30 мая в Сrocus City Hall впервые за 50 лет своего существования выступит легендарная венгерская рок-группа Omega. В социалистическом прошлом она была своего рода местоблюстителем Pink Floyd для отечественных меломанов. Перед гастролями венгерских музыкантов в России корреспондент «Известий» побеседовал с гитаристом группы Дьердем Молнаром.

Сегодня «Омега» — история венгерского рока. Каково это — быть живой легендой? Ходит ли на ваши концерты молодежь?

— Да, ходит — и в гораздо большем количестве, чем мы сами могли бы предположить. Мы же группа трех поколений, на наших концертах вместе аплодируют дедушки, их дети и внуки (смеется). А быть живой легендой тяжело — и при этом просто. Если любить людей, то легко. Если жить честно — тоже легко. Людей мы любим; жить честно — сложнее, особенно в наше время. Но мы стараемся.

Ваша группа была невероятно поп

улярна в СССР, ваши пластинки сметали с прилавков мгновенно, но вы никогда не играли здесь, в то время как ваши коллеги выступали неоднократно. Почему так произошло?

— В 1970-е в Венгрии было только одно концертное агентство под названием «Интерконцерт», оно контролировалось правительством. У нас были приглашения из Москвы, но в «Интерконцерте» подумали и решили отправить в СССР группу Neoton, игравшую безобидное диско. Видимо, они боялись посылать нас — мы были слишком «тяжелыми».

При этом еще в 1968-м вас пригласили в Англию для записи альбома — единственных представителей социалистической страны.

— Нашего менеджера звали Джон Мартин. Тогда он работал с лучшими, самыми знаменитыми группами: его клиентами были Spencer Davis Group (с которыми мы играли в Венгрии), The Who, Джо Кокер, Cream, The Animals и так далее. Конечно же, мы вдохновлялись ими — н

и они приходили на наши концерты: когда мы, например, играли в клубе Revolution, которым владел Джордж Харрисон, мы познакомились с Эриком Клэптоном, Джимми Хендриксом, музыкантами из The Who. Джон Мартин организовал нам запись в студии Marquee — и за три ночи мы записали свой первый англоязычный альбом. Он назывался Omega Red Star.

Почему прервалась ваша международная карьера? Тут была замешана политика?

— Только мы выпустили альбом и начали активно работать, как нас заставили вернуться домой — судя по всему, из-за советского вторжения в Чехословакию. Английская история была заморожена. Мартин ужасно расстраивался, он говорил: «Никогда не представлял себе возможность такого идиотского решения!»

Тем не менее обстановка в Венгрии была посвободнее, чем в СССР: вы в 1970-х выезжали на Запад, имели контракты с европейскими компаниями, наши музыканты и

ечтать об этом не могли.

— Никогда об этом не задумывался, я ведь не политик. Но мы не испытывали какой-то неприязни к русским. Культура, литература, музыка России были для нас совершенно своими. Балет Большого театра, романы Толстого и Достоевского, музыка Чайковского, фильмы Тарковского, Чухрая и Бондарчука были и остаются для меня важной частью культурного контекста.

Вы начинали с копирования западных хитов, но уже несколько лет спустя вырулили в сторону сложной музыки, прогрессив-рока. Как произошла эта перемена?

— Я пришел в группу в 1967-м, уже после тех записей, вместе с басистом Тамашем Михаем, а потом к нам присоединился клавишник Габор Прессер — и это фактически изменило лицо Omega.

Прессер играл с вами всего три года, а потом основал собственную группу Lokomotiv GT. Как вы отнеслись к его уходу?

— Как к любому решению творческого че

ловека — с уважением. Но с тех пор мы нечасто общались.

Долгое время вашим главным хитом была песня Прессера «Девушка с жемчужными волосами», которая потом превратилась в песню группы Scorpions — White Dove. Как это получилось?

— С этой песней мы победили на международном конкурсе в Токио в 1970 году. А со Scorpions мы старые друзья — они выступали у нас на разогреве во время европейского тура в конце 1970-х, вот и вся история. Кстати, в 1994-м мы пригласили их в качестве специальных гостей на наш будапештский концерт — вместе мы играли перед 80-тысячной аудиторией. Вот после того концерта они и сделали свою версию нашей песни, которая получила название White Dove.

У вас есть еще одна песня с интересной историей, которая называется «Лена» — в честь великой русской реки. Это правда, что поначалу у нее было другое название?

— Да, так и есть. Ее пер

ое название было «Русская зима». И поверьте, в нем не было никаких политических параллелей. А Леной звали героиню этой песни, девушку, которая исчезла одним холодным утром. Но нам указали на недопустимость такого названия: где-то наверху посчитали, что кто-то может усмотреть в нем политический намек. Но, кстати, песня от этого ничего не потеряла.

Ваша работа Omega Rhapsody — произведение, в котором изначально предполагается участие симфонического оркестра. Среди групп со стажем реверансы академизму очень популярны. Это свидетельство мудрости или некая возрастная метка?

— Знаете, еще в 1973-м у нас одна сторона пластинки была целиком занята композицией Szvit, записанной с симфоническим оркестром. Так что выходит, мы еще тогда были мудрыми.

Вы играете вместе около 50 лет. Как вам это удается?

— Нам просто хватает терпения и сочувствия друг к другу