Полковник милиции; доктор юридических наук; профессор Ростовского юридического института МВД России; как писатель - автор 13 книг общим тиражом 15 миллионов экземпляров; как ученый - автор 150 научных трудов; как правовед - автор 12 предложений, вошедших в законы и практику, разработчик альтернативного "Закона об оружии"...
Корецкий Данил Аркадьевич, 55 лет - полковник милиции; доктор юридических наук; профессор Ростовского юридического института МВД России; родился и живет в Ростове-на-Дону; жена Анна, сын Аркадий, внук Даниил и внучка Настя; как писатель - автор 13 книг общим тиражом 15 миллионов экземпляров; как ученый - автор 150 научных трудов; как правовед - автор 12 предложений, вошедших в законы и практику, разработчик альтернативного "Закона об оружии"; любимый писатель - Ле Карре; автомобиль - "Дэу"; любимое блюдо - шашлык; хобби: когда занят наукой - литература, когда литературой - наука.
Больше двадцати лет назад работал я в прекрасном Ростове-на-Дону.
Прекрасен он, конечно, и сам по себе, но в этом контексте еще потому, что мы были тогда молоды.
Забавная в то время в том месте сложилась компания.
Был, например, один студент-юрист, который развлекал нас мнемоническими фокусами: во время застолья запоминал на спор сотни слов, которые ему диктовали, и воспроизводил без ошибок. Потом, после публикации в "Известиях", он попал в Книгу рекордов Гиннесса, установил кучу рекордов по запоминанию уже тысяч слов, написал несколько учебников по изучению иностранных языков и развитию памяти. А сейчас руководит в Москве школой Самвела Гарибяна - так его самого зовут.
Еще был такой Юра Иванов - формовщик с завода "Ростсельмаш". Тот на работе таскал тяжеленные опоки как цирковой силач, а ночами писал оригинальные рассказы, которые никто не печатал. Тогда он ушел с завода, стал приемщиком стеклотары и наконец прорвался со своей прозой в местные издательства. Сейчас следы его затерялись.
Или еще был один милиционер, который жил в самом центре Ростова - на Театральной площади, в гостеприимном доме, где прямо во дворе жарились шашлыки. Этот в свободное от шашлыков и рискованной работы время тоже писал "в стол", правда, не рассказы, а повести и романы на криминальные темы. Тогда у нас в такой жесткой и откровенной манере о преступности не писали, вернее - не публиковали, так что перспектив у нашего друга не просматривалось.
Он был хорошим следователем, но и на службе к нему относились несколько настороженно из-за его аристократических привычек, фамилии и литературных опытов. Даже в партию не принимали, что тормозило карьерный рост.
Позднее времена изменились. Партия из органов ушла и перестала мешать его карьере.
Из литературы ушла цензура. Он стал востребованным.
Теперь и у книг его миллионные тиражи, и фильмы по ним снимают. А он успешен по службе, в науке, в литературе. Как сам Корецкий выражается: мент, писатель и профессор встретились в одном лице.
Недавно широко и громко прошел фильм по его роману "Антикиллер". Еще один - двенадцатисерийный "Оперативный псевдоним" - готовится к показу осенью на РТР. Грядут "Антикиллер-2" и "Антикиллер-3".
Очередной, уже тринадцатый, его ученик защитил кандидатскую.
Сам он изобрел новую науку.
А на днях родилась внучка Настя.
Кругом - сплошные успехи после бесконечных, казалось, неудач. Бывает ли такое?
Он убеждает: только так и должно быть.
Есть ли вообще какая-то общая схема, которая резко выводит аутсайдера в лидеры?
Вот в очередной раз на моих глазах человек стал из классического неудачника успешным героем. Стал уже после сорока, не изменившись при этом практически ни в чем основном.
Может быть, в этом одна из причин успеха? Не оставлять стараний, не меняться в главном, когда наступают разнообразные испытания, включая медные трубы.
Есть ведь на моей памяти и много противоположных примеров. Когда даже небольшая удача ломает человека. Бросает в профессиональное небытие.
Вот тут Корецкий уточнил, когда мы говорили об этом.
"Любой человек меняется, - заметил он, - это само по себе нормально. Губительны, по-моему, лишь те перемены личности, что для конъюнктуры".
Применительно к самому Корецкому это точно. Он ради конъюнктуры не менялся. Как писал тогда, когда это не печатали, так и сейчас пишет. Как думает, пусть это и непопулярно, так и говорит.
Не бросает дело, если даже оно не идет или не дает результата. Верит.
И работает больше, чем отдыхает.
Однажды Корецкий приехал с женой Аней в Москву ко мне в гости, и пошли мы вместе в парк, где разнообразные аттракционы, сауна и бар при ней. Корецкий в этот вечер был приглашен на передачу "Что, где, когда?", потому даже в сауне сидел сосредоточенный и в парилку не ходил. А в баре вдруг оживился и стал расспрашивать официанта, есть ли отсюда запасной выход и как можно проникнуть с кухни в сауну.
"Зачем тебе это, Даня?" - спрашиваю его.
"Фантазии не хватает, когда пишешь. Лучше из жизни брать фактуру. Вот я и думаю: как, к примеру, здесь мог бы убийца уйти из сауны, если бы это был кто-нибудь из вас?"
Мы даже не обиделись. Работает человек, что поделаешь?
Когда он родился, отец хотел дать ему имя в честь своего брата, погибшего на войне, - Дон.
В загсе отказались регистрировать младенца Дона. Сказали, что ни в каких списках такого имени нет.
- Но человек-то был! - говорил Аркадий Корецкий. - Вот документы.
Однако советская система считала формальное сильнее очевидного.
Тогда мальчика записали Данилом, причем вопреки классическому варианту - с одним "и" (видимо, из-за раздражения от споров).
Тем не менее мистическая связь с дядей Доном у него осталась. Не только в том, что живет он на Дону и прекраснее этого места ничего не признает. Но и в том, что передалась ему, похоже, от дяди особая интуиция, временами трагическая, временами творческая.
Дядя был летчиком. Он погиб на войне. Но как именно - не знали долго.
Отец Данила - Аркадий Львович, сам воевавший, потратил много времени и сил, чтобы узнать правду. А как узнал, напечатал в газете "Вечерний Ростов" статью "Последний бой брата". Вот строки из нее:
"19 марта 1944 года 269-я истребительная авиадивизия принимала участие в большой операции. В бою над Псковским озером Дон, прикрывший собой комдива, был тяжело ранен. Он едва ли не в бессознательном состоянии тянул самолет на свой аэродром. Рядом с ним летел комдив полковник Додонов. Когда у брата иссякли последние силы, он каким-то чудом посадил самолет на лед возле одного из островов в устье реки Великой. Рядом приземлился комдив. Он пополз к самолету брата, но было уже поздно - самолет начал уходить под лед. Дон, упершись рукой в край кабины, попытался покинуть машину - и не смог... Когда комдив подполз к полынье, он увидел на снегу оторванную руку..."
Данил говорил мне, что его отец, узнав об этих подробностях, был в шоке и тяжело переживал до конца жизни.
Дядя Дон писал стихи. И в одном из его стихотворений были такие слова:
"Что ж, жизнь, прощай, и в штопоре машина несется вниз, там ждет ее земля. Раздался взрыв, и вспыхнули обломки, и труп пылающим бензином обдало... Когда к машине люди подбежали, там был лишь пепел, больше ничего..."
Я давно замечал, что у Корецкого какая-то необычная интуиция. Были случаи, когда он ни с того ни с сего вдруг выдавал что-то вроде пророчества.
Последний раз - с нашим общим другом Соколовым.
Тот собрался минувший Новый год на даче встречать. А перед тем из Москвы в Ростов позвонил - Корецких поздравить. Данил вдруг и говорит:
- Зря ты, Санёк, на дачу собрался. Лучше дома сиди, целее будешь.
Саша не послушался, поехал и попал в большую аварию.
Я потом у Корецкого спрашивал: с чего это он стал Соколова предупреждать?
Он сказал, что ничего необычайного в этом нет. Аналитика, мол, и трезвый расчет. Под Новый год, дескать, движение напряженное, риск всегда выше.
Вообще, говорит, нельзя застраховаться на 100 процентов, но на 90 - можно. В этом, считает, основа не только интуиции, но и творчества. Озарение составляет процентов десять. Остальное - расчет и труд.
- Когда ты "в стол" писал, мы тебя читали как самиздат. Тогда ведь правду о преступности не печатали. А теперь - печатай, что хочешь. Не обидно, что ты растворяешься в общем потоке?
- Нет. Я вижу, что не растворяюсь. Чтобы правду написать, ее надо знать. А знатоков-писателей мало. Это чувствуют читатели. А уж персонажи тем более.
- Откуда знаешь их реакцию?
- Случается и по работе, и в жизни. Как-то в Чалтыре, под Ростовом, были мы в кафе с нашими общими знакомыми Винниковыми, и отзывают меня от стола весьма криминальные личности. Вы, спрашивают, Корецкий? Точно, говорю. А они: спасибо, что не парафините нас и не форшмачите. Мы вас читаем.
- А что это значит?
- Парафинить и форшмачить на блатном языке - формы унижения и позора. Эти ребята сообщили мне, что они из братвы, книжки мои читают и считают их правдивыми. Сели в джип и уехали.
- Ну а чего такого не знают другие писатели, что ты знаешь?
- Деталей. И духа. Детали, конечно, сразу бросаются в глаза. Вот на съемках "Антикиллера" смотрю, как Гоша Куценко пистолет без кобуры за пояс засовывает, и объясняю: так нельзя, он провалится, в жизни его определенным образом закрепляют сбоку ремнем. Или недавно показывали по телевизору: милиционер к правой руке приковывает преступника, и они идут. А пистолет у него так висит, что преступник может спокойно всех перестрелять. Но детали - мелочи, хотя я их считаю важными, потому что они определяют доверие читателя и зрителя. Если в мелочах врешь, значит, и в главном можешь. А дух - серьезнее. Одна писательница как-то сказала: если надо, мол, я почитаю справочники и напишу. Но скажи, в каком справочнике написано, как пахнет КПЗ? В каком справочнике написано, с чего начинаешь допросы? Где прочесть, как приковывать человека, которого ведут на выводку? И что в глазах человека, которого допрашиваешь?
- А что такого в этих глазах?
- Разное. Я особенно хорошо свои первые дела помню. Там такие острые в новинку впечатления были, что и описать пока не собрался. Тем более что многое, когда времена изменились, совсем по-другому воспринимается.
- Расскажи, я опишу.
- Ну вот - одно из первых дел. Я тогда был совсем зеленый следак, меньше года работал в прокуратуре. А он - начальник квартбюро Кировского района Ростова. Брал взятки по тем временам фантастические - у него изъяли около 30 тысяч рублей. Для меня и моих друзей - шок. Мы не могли и подумать, что взятки могут исчисляться не 25 рублями. Он ходил в заношенном костюме, занимал у сослуживцев на выпивку. А дома - склад. Я обыски делал: один ковер на полу, другой ковер на этом ковре. Один на стене - другой на другой стене. И два ковра трубкой сложены, стоят в углах. И сервизы мы описывали, наверное, часа четыре.
- Как же ты на него вышел?
- Позвонил в выходной прокурор: там ОБХСС прихватил управдомшу, и она дает показания на начальника квартбюро. Вообще-то, сказал мне прокурор, это полная ерунда, потому что он порядочный человек, участник войны, плюс ко всему мой личный знакомый, но разберись все же с показаниями. Я поехал, послушал арестованную, и мне не показалось, что это ерунда. Тем более мой отец состоял на квартирном учете как инвалид войны и никак не мог ничего получить. Мы жили в 30 квадратных метрах вшестером. Ты эту квартирку помнишь, она была жуткая совершенно. И я понял, что в показаниях есть смысл. Стал по этому делу работать. Вместе с обэхаэсниками разработали план, раскололи человека, который давал взятки, очную ставку провели.
- А прокурор?
- Он меня все спрашивает: почему, мол, не закрываешь дело? Там нет ничего, я его знаю лично. Но я пацан был. Задержал его на свой страх и риск. Прокурор узнал, меня вызывает: кто разрешил? Говорю: я сам имею право задерживать на трое суток. Он мне: не может этот человек брать, я уже в райком партии звонил, что это недоразумение. Я говорю: он уже изобличен на очных ставках.
- И прокурор сдался? Что же они с райкомом партии оказались слабее, как ты выражаешься, "зеленого следака"?
- Наверное, недооценили меня. А потом, не так просто замять дело, как иной раз представляется. Когда меня предупредили, что прокурор едет на допрос (дело было в 10 часов вечера), я успел записать показания на магнитофон. Помнишь, магнитофон "Комета", килограмм пятьдесят весил? Я сам был худой, еле его допер. Быстренько тогда записал показания, оформил протокол: "Я, такой-то, взял взятки на сумму двадцать тысяч рублей..." Подпись. Пришел прокурор, видит такое дело. И спрашивает: ты ужинал? Да я и не обедал, отвечаю. Да что же мне никто не сказал, я бы пирожков купил, говорит. И тут я понял, что он напуган. Какие пирожки, я был рабочей лошадью! Теперь тебе, говорит, и звездочка, и орден... И я сразу понял: никакого поощрения не получу. Так и случилось. Я это дело довел, оно пошло в суд, дали двенадцать лет. По тем временам у нас оно оказалось беспрецедентным.
- Это и было твое первое дело?
- Нет, одно из первых. Про самое первое стыдно вспоминать.
- Что так?
- Насильника я засадил. Хотя если бы был постарше, поумнее, я бы его не сажал, потому что изнасилование было с точки зрения обыденной морали сомнительное... Она пила, сама пошла к нему домой. Но он ее избил... Ему дали три года, а я писал протест от прокуратуры, чтобы дали семь. Хотя и три - много. Но это вот издержки молодости.
- Ты ни с кем не встречался, кого сажал?
- С теми, кого сажал, не встречался. Встречался с одним, тоже, кстати, инспектором квартбюро. У меня были данные, что он составил фиктивный акт обследования жилищных условий за две бутылки коньяка. Я его вызвал 9 мая, тогда это еще был рабочий день, и стал "колоть". А он вдруг говорит: вот вы такой молодой, а 32 года назад я в этот день сидел перед следователем гестапо. Я сначала возмутился: что это, мол, за сравнения? А он: это не сравнения, а совпадения, я был летчиком, меня сбили, и вот точно в этот день меня допрашивал следователь гестапо. На самом деле, оказалось, так оно все и было. Поговорили мы с ним, убедился я: конечно, он этот акт фиктивный составил и эти две бутылки коньяка заглотнул. Типичный алкоголик: нос красный, руки дрожат. Но за две бутылки под суд отдавать? Лучше его свидетелем пустить хорошим. И хотя я пацан был, говорю: вот вы - боевой летчик, а замарались с ног до головы. Откровенно говорю: не хочу вас сажать, но подумайте об этом. И он ушел. Сколько было таких разговоров! И вот однажды еду в тролле
йбусе, рядом подсаживается человек в форме гражданской авиации. Вы - Корецкий, говорит. - Да. - А я такой-то. И называет свою фамилию. Говорю: ничего себе, вас не узнать! Носик белый, только прожилки остались. А выправка бравая. Знаете, говорит, на меня такое впечатление произвела наша беседа, я же понимаю, что вы могли меня за две несчастные бутылки коньяка упечь в тюрьму. И действительно, взятка есть взятка. А если ты эти две бутылки взял в два приема, то вторая - уже повторная взятка. Там санкции от 8 до 15 лет. И особо с этим никто не шутил. Он говорит: я бросил пить, ушел из этой клоаки - квартирного бюро, переучился. Сейчас - во вспомогательном летном составе...
Еще одну встречу с продолжением из того времени хорошо помню. В 1973-м в ночь под Новый год мне как молодому следователю прокуратуры выпало дежурство. Нормальные люди - за праздничный стол, а тут - служба.
Ночь коротали вместе с таким же зеленым следаком из МВД - его тоже как самого молодого припахали дежурить.
Но мы не печалились. Наоборот, интересно - романтика! Он - лейтенант, я - лейтенант. Вся жизнь впереди. Какая она будет? Об этом под Новый год самое время помечтать. Да еще на боевом дежурстве. Чего только тогда не насочиняли о будущем. Но, конечно, не мог я представить, что стану писателем, профессором. Да и напарник мой тогдашний - лейтенант Колесников - вряд ли видел себя генерал-полковником, заместителем генпрокурора.
Только сейчас я узнал то, чего не знали в свое время о Корецком даже мы, его близкие друзья. Оказывается, он, будучи на службе в органах, в самые советские времена был тайно крещен на дому в возрасте вполне подходящем - 33 года. Приезжал священник. Все делалось в строгой секретности, если бы на службе узнали - скандал! Но потом воцерковлялся в храме и крестик никогда не снимал.
- Ну а в жизни ты знал героев, похожих на тех, которые действуют в твоих книгах? Остались ли сейчас, по-твоему, в милиции и спецслужбах супермены?
- Есть такой - например, ветеран МВД Николай Иванович Бычков. Он работал еще в НКВД с Берией, ходил в немецкий тыл в составе диверсионной группы, с него "списаны" персонажи нескольких романов. Можно было еще и пару фильмов снять. Инспектор уголовного розыска Анатолий Рублев по прозвищу Лис стал прототипом антикиллера Коренева. Он был не похож на супермена, но многие эпизоды его жизни вошли в роман и воспринимаются многими как изощренная выдумка. К сожалению, он рано умер от инфаркта. Другой мой знакомый парень командовал группой захвата, воевал в Чечне, его биография - Рембо делать нечего. Вдобавок писал песни, очень неплохие для любителя, правдивые - мороз по коже... Не знаю, как насчет суперменов, но люди, преданные делу и рискующие ради него жизнью, не перевелись.
К оружию Корецкий всегда был неравнодушен. Еще подростками они с другом устроили дуэль на 13 шагах из пневматического ружья. Дело закончилось легким ранением.
Потом у него были охотничьи ружья, служебное оружие, сейчас - наградной именной ПМ и подаренный недавно поклонником его творчества - директором оружейного магазина арбалет.
Каждую неделю - в тире. Норматив выполняет безупречно: за 9 секунд извлечение оружия, досылка патронов в патронник, открытие огня и поражение четырех мишеней.
Он убежден: оружие действует на человека завораживающе. Ищет в этом философский и исторический смысл. Написал много исследований. Первую статью - еще на втором курсе. Некоторые его научные работы читаются как бестселлеры.
В одном из исследований в качестве примера он рассматривал убийство Каином Авеля. Почему?
- Это ведь первое описанное убийство. Так вот там есть место совершения убийства - поле. Есть мотив - зависть. А способ не описан. Я стал размышлять: как же он мог убить брата? Голыми руками - маловероятно. Даже задушить человека не так просто: надо определенный навык иметь. В поле ни камней, ни ветки подходящей. Дротика или меча у Каина быть не могло, потому что он не из воинов. Единственное объяснение: он убил Авеля ножом. Грубо выкованной полоской металла, которой распускал сыр, резал мясо и вот при случае убил брата. Если бы не этот нож, то и история могла бы быть другой. У меня есть целый раздел: "Оружие в человеческой истории".
- Раздел чего?
- Науки, которую я разработал.
- И как же она называется? Есть ли от нее практический прок?
- "Криминальная армалогия" - междисциплинарное учение об оружии и мерах борьбы с вооруженной преступностью. Традиционно эти проблемы изучаются и уголовным, и административным правом, и криминалистикой, и криминологией. На границах наук возникают нестыковки и противоречия. Представь пиццу с начинкой "ассорти". Обычно ее нарезают секторами: одному попались грибы с колбасой, другому - оливки и морепродукты, третьему - овощи... У каждого - свои ощущения. Я же вырезаю центральную часть и получаю полное представление о начинке. Насчет практического применения... Примеров много. Однажды, скажем, на основе своих разработок я проводил служебно-уставную экспертизу по уголовному делу о применении оружия милиционером. Кстати, этот случай описан в "Антикиллере-2". В результате обвиняемый сержант был освобожден из-под стражи в зале суда, хотя прокурор просил для него 12 лет. Одного этого факта достаточно, чтобы считать, что годы исследований потрачены не зря.
Когда Корецкий защитил кандидатскую диссертацию, его официальный оппонент харьковский профессор Даньшин сказал ему:
- А ведь теперь вам придется наконец сделать выбор между наукой и литературой. Знаете, почему? Писать рассказы и одновременно кандидатскую диссертацию еще можно, но совмещать романы с докторской - это, простите, абсолютно исключено.
Корецкий подумал и согласился с коллегой теоретически. Но на практике эту теорию опроверг, потому что у него есть своя на сей счет. Он уже доктор наук и пишет романы. Ничего начатого не бросает. И успех рано или поздно приходит. Надо, говорит, только верить.
- Как развивается конфликт между "ворами в законе" и "отморозками", о чем идет речь в некоторых твоих книгах?
- Они нашли компромисс, часто работают вместе. К тому же новые набрали силу, подмять их под себя "синим" уже не удастся. Хорошо это или плохо для нормального человека, обывателя, нет смысла анализировать. Законность все-таки должно обеспечивать государство, а не преступники той или иной окраски.
- Ты по-прежнему считаешь, что бороться с терроризмом цивилизованными методами невозможно?
- Считаю. Успешно бороться можно только адекватными методами. Например, брать в заложники родственников террористов. Это - талионное право, известное еще с вавилонских времен. Силы противодействия должны быть сильнее агрессии.
- И в целом в борьбе с преступностью, по-твоему, нужны более жесткие меры?
- Я согласен с формулой американских криминалистов: "Риск совершаемого преступления должен превышать предполагаемую выгоду от преступления".
- Осталось что-то неопубликованное с тех времен, когда тебя нигде не печатали?
- Один фантастический рассказ, который мне вернули из "Известий" с разгромной рецензией. Мне тогда было 12 лет.